Салон для робота - Страница 3

Почти автоматически Маль потискал клавишу вызова. Послышался хрип и что-то похожее на покашливание… И все. «ПРО-I» третьи сутки не отзывался. Нельзя было его отправлять без карточки техосмотра — прекрасная добыча для потрошителей и службы ликвидации. Но с другой стороны валяться здесь без лекарств и еды Мальвинский больше не мог…

Маль попытался приподняться, но лишь неловко дернул головой и по-птичьи задрал плечи. Потом руки подломились и он откинулся на комья плотно сбитых подушек. Тело мгновенно облилось потом. Капли, противно щекоча кожу, побежали по груди и плечам.

«ПРО-I»… Проша… Значит, все… Попал в службу ликвидации и его… А ведь десять лет с ним бок о бок. Все рухнуло, жена ушла, друзья отвернулись, а робот рядом всегда, как пес… Маль скривил губы. Против воли навернулись слезы и обожгли воспаленные веки. А ведь все началось из-за роботов, из-за роботов этих проклятых… Маль со злостью стер ладонью слезы и, на ощупь открыв тумбочку, нашарил рукой бутылку. На дне плескалось немного мутной, с осадком жидкости. Маль отхлебнул. Вино прокисло, но он выпил все и долго сцеживал капли в рот, а затем швырнул бутылку на пол и она со стуком покатилась в угол. О господи, если б на минуту встать с этой вонючей постели! «ПРО-I» брал его на руки и перекладывал в кресло, пока перестилал ломкие бумажные простыни. Сейчас все скаталось в труху, вылез рыжий в пятнах поролоновый матрас.

Маль со злобой ткнул в белую клавишу с надписью «резерв» на панели персоналки. На экране появилась ухоженная девичья головка. Синтез, конечно, но почти, как живая.

— Ваш резерв исчерпан, — с ходу объявила она.

— Подождите! — заорал Маль. — Я третьи сутки не ел… И лекарства… Пришлите посыльного!

— Резерва нет, — заученно повторила головка.

— Так нельзя! Вы обязаны что-то сделать! Если пенсия исчерпана, ну хоть что-то… Обязаны… Знаете, кем я был!..

Но изображение уже пропало. Конечно, только идиот, мог просить увеличить резерв, будучи прикованным к постели. Если человек катится вниз, его резерв падает еще быстрее. Ну а если поднимается, к тому же, если поднимается быстро, то тут резерв становится неограниченным. Тебя либо стаскивают вниз, либо подталкивают под зад: забирайся повыше, милый. И раз вступив на этот круг, обратно не сойдешь. То тебя тащит вверх, то вниз, а бывает — только вниз и только вверх. Но дважды за человечью жизнь колесо редко успевает повернуться. «Да, надо было стать волком», — подумал Маль с тоскою. А он стал серой пылью, белой молью по кличке Маль.

«Сильный может позволить себе быть злым — его ярость быстро гаснет, но слабый может быть только добрым, иначе горе ему и остальным…» — сказал когда-то Мальвинский. А теперь он стал Малем, который слаб и злобен… Он несколько раз ударил кулаком в стену. Если б в этом курятнике кто-то жил! Но все двенадцать этажей почти пусты. Теперь бетонные коробки не пользуются популярностью после массовой убыли населения в XXI веке. Две недели назад за стенкой жил пятнадцатилетний пацан с худым синюшным лицом старика. Он чуть не выдрал у Прошки блок дальней связи и разбил ему глаз… Дрянь… теперь и он исчез… Никого… Маль набрал в легкие воздуха и крикнул отчаянно, бессмысленно, что-то вроде: «А-о-у…» Крик ударился о стены, выкатился в коридор и захлебнулся. Несколько секунд Маль напряженно вслушивался. Тишина. Никого… Если б кто-нибудь был здесь, он бы услышал. Через три этажа, через четыре, в этой клетке слышалось мерное ворочание живого. А сейчас давила звенящая пустота.

Маль обессиленно закрыл глаза и провалился в короткий, похожий на обморок сон. Ему снился «ПРО-I». Он был новенький, лакированный, блестящий, с человечьим лицом. Только на месте бляхи с номером и индикатором зияла черная дыра и от нее поднимался теплый пар, как от живого.

— Это ты виноват со своей идейкой сделать из меня друга, — проговорил робот и вытянул вперед руку.

Маль увидел на металлической ладони сердце — ненастоящее, игрушечное, обтянутое красной синтетической тканью… И это сердце билось…

Маль проснулся, закричав от ужаса; при виде этого игрушечного сердца его охватило омерзение, какое испытываешь только во сне — всепоглощающее и безумящее мозг. Несколько раз уже наяву вскрикнув, Маль заметался по постели. Ужас постепенно уползал, но медленно. Казалось, страх растворяется и застывает в окружающей рухляди навсегда. Маль вновь потянулся к персоналке.

— Салон! — почти закричал он, когда ему ответили. — Сектор семь, этаж семь «Б»… У меня есть экземпляр для ликвидации. Модель? Самая старая… Человек… Почему нельзя?.. Когда я хочу… Да, я… Пусть меня ликвидируют немедленно, сейчас же! Я требую этого, слышите, требую! Немедленно! Сейчас же!..

Он бил кулаками по измятой постели и захлебывался от крика, хотя связь давно прервалась…

— Энн-Мари, вы сегодня прелестны, — Деш встал с кресла и, держа в одной руке бокал, подошел к девушке и погладил ее черные блестящие волосы, как всегда, по лбу схваченные лентой. Будто ненароком рука соскользнула и легла на плечо. На Энн-Мари было длинное черное платье без рукавов с глубоким вырезом. В ложбинке полуобнаженной груди и в ушах брызгали синими огнями дорогие бездельные камни. Деш был в обычном, домашнем кимоно золотистого цвета с драконами и белые шорты. В распахнутый ворот у шеи виднелась белая полоска давнего шрама. На Энн-Мари Деш смотрел восхищенно и в то же время насмешливо.

— Ты красивая, черт возьми, но вот в чем твоя красота, не могу понять, хоть убей… — проговорил он и снял руку с плеча Энн-Мари. — Я многое не могу понять, — он шел к своему креслу и разглагольствовал, жестикулируя так, будто ораторствовал в высшем совете, а не перед Энн-Мари и Грандом у себя дома. — Я не могу понять, почему надо отравлять жизнь и мир, когда они так прекрасны, — и он обвел рукою стены, покрытые темными под дерево панелями, будто это был весь божий мир, полный золотого света, зелени, звенящей синей воды и шумных вздохов океана. — Так прекрасны, — повторил Деш, опрокинул залпом бокал и, будто внезапно обессилев, упал в кресло. — Присаживайся Энн-Мари, что же ты стоишь, — он кивнул на свободное кресло. — Мы посидим и поговорим о несовершенстве мира…

Энн-Мари села. Казалось, не будь разрешения Деша, она бы так и осталась стоять. Гранд внимательно досмотрел на нее. Даже для робота она слишком подчинила себя Дешу. Впрочем, у каждого робота своя структура и свой образ мышления. Образ действий Энн-Мари — полная имитация человеческой жизни и полное подчинение Дешу. Но теперь и Гранд избрал для себя подчинение Дешу, потому что принадлежать Дешу — это значит — жить, покинуть его — умереть. Это новый закон, открытый им в новой жизни, которая началась после бегства из салона. Гранд не знал, зачем Деш позвал его и усадил рядом с собой за этот низенький лаковый столик, уставленный бокалами и бутылками — ведь он, Гранд, не может пить вина, пьянеть и… Но теперь Гранду стало казаться, что в этом приглашении таится важный смысл, пока от него еще скрытый так же, как смысл его внешнего, Грандова, превращения в человека. Мозг не мог сделать нужный вывод — не хватало информации.

— Да, меня всегда интересовал вопрос, — проговорил Деш, вновь наполняя свой бокал до краев, — почему люди так любят приказывать? Ведь робот твоего уровня, Гранд, вполне может сам программировать свои действия, более того, сам искать объект своей деятельности, руководствуясь поставленной задачей. То есть вести так называемый открытый поиск и принимать оптимальное решение с помощью экспертной системы.

— Вам может не понравиться мой выбор… — осторожно начал Гранд.

— Ты как раз главное и угадал, — негромко рассмеялся Деш. — У людей трясутся поджилки, когда они слышат о чужой свободе. Им кажется, что лишнее движение — это лишнее зло. Раб думает? Запретить! Обыватель думает? Отучить! Робот думает? Ликвидировать! Не сметь то, не сметь это и в результате самый простенький приказ ты, Гранд, уже не сможешь выполнить, потому что для исполнения тоже нужна свобода, свобода осмыслить, понять и принять… И поскольку, Гранд, ты не можешь подчиниться и стать законопослушным… Да, законопослушным, чувствуешь, Гранд, какое это прекрасное слово… да, поэтому тебя убивают… Вот так… — Деш внезапно застонал, будто ему нанесли удар. — Но ведь так человек и себя лишает простора, себя связывает… И смотри… Вот я — человек, а что я могу? По закону, не больше, чем ты Гранд. А на самом деле? По природной своей силе и уму? До сумасшедшего много. Так что же тут сделать. Гранд? Что сделать, Энн-Мари? Может, забраться на крышу и ороситься вниз? Тут и будет мне последняя и уж предельная, бесконечная свобода…