Сайлес Марнер [= Золото и Любовь., Золотые кудри., Сила Марнер, ткач из Равело] - Страница 6

Жена Годфри, Нэнси, казалось бы, неспособна на бесчестные поступки. Но нравственность Нэнси сводится к системе запретов, налагаемых на нее законом, религией, светскими обычаями. Эти запреты определяют все ее поступки, начиная от повиновения отцу и кончая выбором вечернего туалета. Они, однако, не побуждают ее совершить истинно доброе дело — например, усыновить бездомного ребенка, как это делает Марнер. В основе поведения Нэнси все-таки лежит эгоизм. Следовательно, и эта героиня далека от положительных идеалов Элиот.

Положительным героем этого романа является ткач Сайлес Марнер. Если логика поведения рядовых обитателей деревушки проста и понятна, ибо основой их жизни является эгоизм, то образ Сайлеса нуждается в подробной психологической мотивировке. Не случайно автор делает его пришельцем со стороны и наделяет его необычной биографией, которая призвана объяснить его необычные поступки.

Жизнь Сайлеса проходит через три этапа. Первый из этих этапов Конт назвал бы «теологическим». Это период юношеских иллюзий, пламенной экстатической религиозности, самоотверженной дружбы и верной любви. Эта стадия заканчивается предательством друга, изменой невесты и разочарованием в боге, который предал Сайлеса поруганию и не помог ему в ту минуту, когда жребием решался вопрос о его виновности. «Ни на небе, ни на земле не было никого, кто любил бы меня или стал на мою сторону», — говорит Сайлес о своем душевном состоянии в эту пору.

Разочаровавшись в боге и в людях, Сайлес бежит из родного городка и становится сельским ткачом в Рейвлоу. Это не обычный ремесленник. Он создает себе в деревне репутацию колдуна и человеконенавистника. Жители его боятся и избегают. Марнер совершенно одинок, и единственное утешение он находит в труде. Но труд для него не наслаждение, как для Адама Бида, а одурманивающее средство. Однообразное повторение привычных движений за ткацким станком позволяет ему выключиться из реального мира, не думать о том, что его окружает. И, действительно, постепенно он отвыкает думать. Единственное наслаждение для него — это созерцание золота, которое он копит не ради его покупательной мощи, как «Скупой рыцарь» Пушкина, наслаждавшийся овеществленной в золоте властью над людьми, а потому, что ему нравится разглядывать и перебирать красивые стопки монет. Сайлес подобен монаху, удалившемуся от мира. Взамен постов и бдений у него неустанный труд, утративший свой живой творческий смысл, а бога ему заменяют столбики золотых монет. Казалось бы, перед нами отшельник, изгнанный из общества романтический герой, противостоящий обыденности других персонажей. Но Элиот не любит тайн и загадок. Она подробно объясняет читателю, и притом не в конце романа, а в самом начале, как и почему сложилась у Марнера дурная репутация, как вполне реально обоснована она суеверием деревенских обывателей и необычной судьбой самого ткача. Писательница подчеркивает, что по своему интеллекту Сайлес вовсе не превышает прочих жителей Рейвлоу — если они не слишком умны, то он и вовсе почти разучился мыслить. Задача заключается в том, чтобы вернуть герою нормальные условия жизни. Дело не в том, чтобы «уравнять» Марнера с Мэси и Уинтропом, а в том, чтобы разрушить его духовную изоляцию. Как ни плох мир обыденных людей — он все же лучше одиночества, которое может быть объяснено лишь особыми условиями жизни Марнера. Как же происходит это возвращение героя в столь, по-видимому, враждебное ему общество других людей? Тут помогает случай. Данси крадет у ткача его золото, и тогда Сайлес вторично утрачивает душевное равновесие. Его душа снова опустошена, его отчаяние беспредельно. Это ведь не обычный скряга, потерявший свою кубышку, это золотопоклонник, утративший свой фетиш, последнее прибежище в жизни. Он трагичен в своем одиноком горе, этот косноязычный, близорукий человек, ставший аскетом накопления и лишенный плодов пятнадцатилетнего труда. Но как раз здесь и наступает третий этап его жизни. Вместо ложных кумиров он обретает истинный.

Золотые кудри малютки Эппи заменяют ему мертвые и холодные столбики монет. Религия и погоня за золотом не принесли ему ничего, кроме разочарования. Только любовь, самоотверженная и не останавливающаяся перед любыми жертвами, приносит ему подлинное счастье. Особый интерес представляют поэтому последние главы романа, где испытывается прочность созданных на этой основе отношений.

Похищенное золото найдено. Оно вернулось в хижину ткача. На столе лежат злополучные мешочки с золотыми гинеями. И тут же раздается стук в дверь. Вернув Марнеру старого бога, судьба пытается отобрать у него новое божество. Появляется законный отец Эппи, Годфри, и требует свое дитя обратно. Возникает ситуация сказочного «мелового круга», из которого во времена царя Соломона две матери должны были тянуть ребенка. Но здесь судьей выступает сама Эппи, и одна из сторон стремится подкупить этого судью, предлагая богатство, которое в этой деревушке кажется несметным. Эппи сразу может стать богатой леди, ездить в собственном экипаже, ей будет принадлежать земля, она сможет беззаботно наслаждаться жизнью и выйдет замуж за светского человека. Тем не менее Эппи решает остаться в хижине бедняка Марнера. Это логика сказки, где награждается добродетель и наказывается порок. У Элиот это соответствует ее идее могущества доброго примера, искренней вере автора в то, что число альтруистов на земле должно множиться, что благие поступки вызывают у людей желание следовать их примеру. В ряде романов Элиот этот догматический тезис вступает в противоречие с реалистическим методом автора. Но в этом романе подобный исход кажется возможным потому, что сам образ Эппи несет в себе черты бескорыстия. Эта девушка с ее простодушием и неиспорченностью действительно может принять подобное решение. Доведись такое дело решать девице из семьи Мэси или Осгуда, разве она бы нашла в себе силы отказаться от богатства? В этих семействах с детства умеют ценить деньги. Но девушка, выросшая в хижине, где идея накопления потеряла свою власть, где не было голода, но не было и тщеславия, где равнодушно относились к мнению окружающих и сумели избежать воздействия их меркантильных вкусов и предрассудков, действительно могла отвергнуть чуждого ей Годфри и остаться с близкими ей Сайлесом и Эроном.

Характерно, что Годфри просто не понимает этого решения Эппи. Для него притягательная сила денег так же бесспорна, как права родного отца. Он оскорблен в своих лучших чувствах — он считал, что приносит жертву, а его жертву не приняли. Более тонкая Нэнси, однако, понимает и почти одобряет Эппи, несмотря на то, что ее муж при этом терпит поражение. Здесь сказочный конец психологически мотивирован, и эта мотивированность позволяет без особой натяжки сочетать реалистические элементы романа с идеализацией в духе альтруистических убеждений автора.

Творческий метод Элиот как раз и характерен этим сочетанием элементов реального и идеального. Однако только в лучших своих романах писательнице удается свести воедино эти противоречивые принципы, так что идеальное подчеркивает низменность реального и дискредитирует изображаемую действительность, хотя рекомендуемый автором выход и является утопическим, сказочным.

В отличие от романтиков Элиот стремилась в своем творчестве совместить прозу современной жизни, неприкрашенную обыденную действительность, и идеальное начало. Ее отрицательные герои живут и действуют на основе обычных для буржуазного общества своекорыстных законов, но ее положительные герои свободны от эгоизма. Чем же определяется их поведение? Здесь Элиот привлекает для объяснения позитивистскую доктрину «служения другим людям», внешне благородную, но утопическую. Эта доктрина, отражавшая идеи «классового мира», уводила писательницу от исследования подлинных исторических и социальных закономерностей. А это, в свою очередь, суживало и обедняло реализм Элиот по сравнению с Диккенсом и Теккереем. Тем не менее в лучших произведениях Элиот ее гуманный демократизм и реалистическое чутье большого мастера позволили писательнице осудить буржуазные отношения, показать их губительное влияние на человека и создать значительные по художественному мастерству произведения литературы.