Сага воды и огня - Страница 3

– Вы узнаете, герр Бухенвальд?

И тогда формулы, наконец, исчезли, потому что на фотографии была Марта. Исхудавшая, измученная, но безусловно Марта!

– Где моя жена?

За полгода это были первые слова, произнесенные Юргеном Бухенвальдом.

– Она в полной безопасности и довольстве. Только от вас, профессор, зависит ее и ваша собственная судьба.

Гость из Берлина прекрасно знал, что стоящий перед ним недоумок никогда не поднимался выше ассистента. Но за красноречие ему платили, как равно и за сердечность интонаций. Приказ найти в Бухенвальде заключенного Бухенвальда («…ваши ухмылки неуместны!») и склонить его к сотрудничеству был категоричен и исходил из инстанций наивысочайших. Неисполнение исключалось категорически.

Юрген слушал и постепенно принимал к сведению. Марта жива, это главное. Происхождение ее прапрадеда может быть забыто, это, в сущности, чепуха, как равно и непродуманные высказывания самого герра Бухенвальда. Неужели? Он попытался поцеловать руку господину в сером, тот ловко отшатнулся и, протянув портсигар, предложил «профессору» присесть и серьезно поговоритъ.

Впрочем, беседа была недолгой. Все, что угодно, добрый господин. Все, все! Разумеется! Да, этот реферат принадлежит мне. Написан давно. Да, единодушно отклонен кафедрой. Нет, вполне уверен, что теоретическая часть верна. Практика? Но у меня никогда не было подобных средств. Не знаю, наверное, много. Думаю, в течение полугода. Да, конечно, готов служить, готов, готов, искуплю, понимаю, как виноват, но я искуплю, клянусь всем святым…

Простите, ради Бога, один только вопрос: позволят ли мне повидаться с женой?

В комнате нудно пахло сердечными каплями. Марта спала неспокойно, изредка тяжко всхлипывая. Потихоньку, стараясь не делать резких движений, Юрген Бухенвальд опустил ноги на пол и нащупал войлочные туфли. Подошел кокну. Раздвинул шторы.

Серый рассвет медленно выползал из-за холмов, стекая по прибрежной гальке к свинцовым волнам, опушенным белыми кружевами. Море негромко рокотало. Сквозь размытую предутреннюю пелену с трудом различались очертания катера, покачивающегося вблизи от берега, и темная громада главного корпуса. Когда выглянет солнце, позолота на фасаде засверкает, а пока что это просто пятно, черное на сером. Любопытно, что сказали бы рыбаки, выселенные отсюда год назад, поглядев на главный корпус? Позолота и граненое стекло; подделка, но какая! Еще бы: полмиллиона марок только на оформление. Как один пфенниг… А во сколько обошелся сам проект? И ведь затраты еще предстоят…

В человеке, стоящему окна, вряд ли кто-то признал бы прежнего Циркуля. Удивительно, что делают деньги! Не дурацкие бумажки, но материализованное признание твоей исключительности. Сегодня Юрген Бухенвальд знал себе цену: в десять миллионов но смете оценила родина его гениальность. Дубовые головы с кафедры, если бы вы могли полюбоваться на проект! Вы смеялись? Так извольте же взглянуть на дело рук изгнанного вами «шарлатана». Только взглянуть, понять все равно не сможете! Куда вам… Нужно иметь прозорливые умы вождей, чтобы оценить в полной мере мое открытие! На базе Юргена именовали «профессором», и он имел право, минуя эсэсовцев из охраны, проходить всюду. Без исключений! Он шел, заложив руки за спину (проклятая лагерная привычка) и высоко подняв голову. Ее, право же, стоило нести гордо.

К сожалению, первый опыт был не вполне удачен. Что ж, случается. В аппаратуре, видимо, что-то разладилось. Это проверяется быстро. Главное: теория полностью подтверждена практикой и, следовательно, Юрген Бухенвальд доказал рейху, что он и Марта вполне лояльны. Здесь, в Норвегии, хорошо и спокойно: ни налетов, ни перебоев с продуктами. Марта рядом, она окрепла и уже выходит гулять. Доктор Вебер прекрасный кардиолог и если он говорит, что к осени жена поправится, значит, так оно и будет. Да и письмо от Калле сыграло свою роль.

Бухенвальд приоткрыл окно и осторожно закурил, выпуская дым в щелку. Святая ложь! Этот грех он возьмет на себя во имя Марты; она не должна страдать. Милый Руди был очень удивлен просьбой, но – умный человек! – понял и кивнул. Письмо пришло спустя две недели. Рваное, мятое, но почти настоящее: почерк Карла-Генриха Бухенвальда копировали истинные профессионалы. Сын сообщал через добрых людей, что был ранен, попал в плен к русским на востоке Польши, что сейчас в лагере, бедствует, но не слишком и умоляет матушку крепиться и ждать победы. Марту это письмо оживило, она словно забыла пережитый ужас, за который, впрочем, уже были принесены извинения, а виновные строго наказаны. С каждым днем жена становилась все бодрее.

Когда солнце взошло над фиордом и серая гладь воды замерцала сине-зелеными переливами, персонал аппаратной был уже в сборе. Профессор Бухенвальд, накинув на плечи синий отутюженный халат с монограммой на нагрудном кармашке, сидел за столом, изредка прерывая выступающих короткими ясными вопросами. Он был доволен и не считал нужным скрывать это. Неудача первого эксперимента – частичная, но все-таки оказалась на поверку всего лишь следствием халатности дежурного техника. Тупица забыл проверить напайку клемм третьего блока. Что ж, во всяком случае, аппаратура доделок не требует. Бледный до синевы, техник попытался оправдаться – Бухенвальд отмел невнятный лепет взмахом руки.

– Об этом, Крюгер, вам придется говорить со штандартенфюрером. Все. А что показывает блок слежения?

Одетые в одинаковые рабочие халаты, сотрудники были молоды и вдохновенны. Они-то хорошо понимали, под чьим руководством работают! Кандидатуры утверждались лично Юргеном Бухенвальдом и, разумеется, Руди Бруннером. Но штандартенфюрера интересовала главным образом надежность кандидата, профессионализм же во внегласном конкурсе всецело оценивался профессором. Только таланты! И только молодежь. Старикам не постичь благородного безумия, сделавшего возможным воплощение проекта в жизнь. После проверки и утверждения счастливчиков доставляли сюда. И Бухенвальд с радостью видел, насколько был прав: молодые люди включались в работу безоглядно, с восторгом. Среди этих ребят в синих халатах Юрген Бухенвальд был богом. Но, как ни странно, ему это оказалось не слишком по нраву.

Ровно в десять заглянул Бруннер. Поздоровался. Осведомился о самочувствии фрау Бухенвальд. Выслушал жалобу на дурака-техника, нахмурился и пообещал примерно наказать. Профессор поговорил с Руди не без удовольствия: штандартенфюрер вне службы становился чудесным молодым человеком, скромным и почтительным. Женись Бухенвальд на двадцать лет раньше, у него мог бы быть такой сын. Во всяком случае, они с начальником охраны неплохо понимают друг друга. Не то, что с сухарем фон Роецки, директором проекта. Тот – просто жуткий тип, у Марты болит сердце, когда она видит его бороду.

Когда штандартенфюрер ушел, профессор приступил к анализу сводки. Судя по всему, повторный эксперимент мог начаться в любой момент и к этому следовало быть готовым. Что-то подсказывало, что ждать осталось недолго, а интуиция гения, господа, что-нибудь да значит! И действительно: сразу после полудня на столе мелодично заворковал телефон. Дежурный техник проинформировал о сигнале готовности номер один.

Спустя несколько минут Юрген Бухенвальд занял место у главного пульта. Сотрудники, прекратив разговоры, напряженно следили за показаниями датчиков, заставляя себя не отвлекаться, не смотреть на экран, по которому медленно ползла только что появившаяся в правом верхнем углу точка. Она продвигалась вниз, по диагонали. Профессор, не глядя на экран – казалось, он один здесь совершенно спокоен, – сутулился на стуле и лицо его было беззащитным и немного смешным. У дверей сипло дышал фон Роецки, спешно вызванный в аппаратную из директорского коттеджа. Он, видимо, бежал, а человеку с его привычками это довольно трудно.

– Профессор… это они? – скрипучий, неприятно-высокий голос.

– Полагаю, да.

– Но на этот раз… Вы гарантируете?

Бухенвальд досадливо дернул плечом. Бессмысленный разговор. Сейчас он не имеет права отвлекаться. Поймите же, наконец! И директор понял, замер у дверей, похожий на статую Одина в прихожей главного корпуса, но Одина худого и бледного, как раковый больной. Застыл. Проглотил слова. Правильно, барон. В эти минуты здесь главный не вы.