Сага о Кае Лютом (СИ) - Страница 70

Забурлила кровь в моих жилах.

Тудум!

Захрустели мои кости, наливаясь небывалой силой.

Я перешагнул третий порог. Я стал сторхельтом!

Удар кулаком, и по льду поползла глубокая трещина. Хорошо! Мне было хорошо! Будто до этого дня я сидел в тесной скорлупе и лишь сейчас сумел выбраться наружу. И воздух изменился на вкус, и цвет ночного неба стал ярче, и холод приятно щекотал кожу.

Может, и впрямь люди, что не сумели дойти до пятнадцатой руны, лишь беспомощные и жалкие яйца, укрывшиеся под теплым покровом богов? Может, мы начинаем жить, лишь когда получим достаточно силы? А каково будет, если дойти до двадцатой руны? Наверное, тогда едва вылупившийся птенец оперится и взлетит в небо!

Я просидел на том месте до самого утра, всё никак не мог насытиться этим воздухом и яркими красками утренней зари. Затем встал, перекинул ненужный более плащ через плечо и вернулся к своим провожатым.

Гейр кивнул, приветствуя теперь равного себе. Стиг махнул рукой, мол, пора двигать обратно, к херлиду.

Конунг, едва мы вернулись, спросил, поменялось ли что в моем даре. Единственное, что я пока мог понять, — моя поляна раздалась вширь, и теперь там могло поместиться столько костров, что даже все Северные острова не смогут переполнить ее.

— Хорошо, — сказал Рагнвальд. — Дадим тебе еще несколько рун. До двадцатой вряд ли доберешься, но еще две-три успеешь получить.

Я недовольно нахмурился. Снова вот так? Убивать распятых на льду тварей?

— Нет, — вдруг возразил невесть откуда взявшийся Фродр. — Больше нельзя!

— Почему? — удивился конунг.

— Не тот путь. Нельзя!

Высокий тощий Фродр стоял напротив Рагнвальда и упрямо сверлил его единственным глазом. Я уже не мог разглядеть в этом Мамировом жреце своего старого друга. Он будто и впрямь исчез вместе с прежним именем. Фродр больше походил на бриттландского Ворона, на Эмануэля или на Однорукого, чем на себя самого.

— Я прислушиваюсь к словам Мамира, что говорит устами своих жрецов, — медленно сказал Рагнвальд, — но даже Однорукий не указывает мне, что делать.

Фродр тряхнул головой, и костяшки в его волосах радостно защелкали:

— Не тебе говорю, не тобой и услышано.

— Кай? — Беспечный перевел взгляд на меня.

— Сделаем так, как сказал Фродр, — тут же отозвался я.

— Это неразумно. Чем больше рун, тем…

— Богам лучше знать.

Мы продолжили идти и собирать людей, и херлид с каждым новым хирдом замедлялся. Каждый вечер я садился и всматривался в огни своей стаи, пытаясь угадать, что же изменилось в даре. Огней нынче было так много, что я не мог разобрать, где кто. Я слышал отголоски ульверов, чуял, где они и как мы к ним приближаемся, знал, что были еще смерти, но никак не мог дотянуться до них и понять, кто же умер.

Со мной пытались заговорить некоторые воины, чтобы разузнать побольше о стае и понять, как ухватить отдельные дары, только я не отвечал и даже не смотрел на них. Кого-то это разозлило, кто-то посчитал, что юнец, отхвативший столько почета, слишком заважничал, но они всё равно не могли ничего с этим поделать. К тому же Гейр всегда был где-то неподалеку, а ссориться с самым сильным воином Северных островов никто не хотел.

И я все же сумел разобрать кое-что. В какой-то момент я взмыл над своей поляной и охватил всю стаю разом. Сразу углядел ульверов и дельфинов, увидел и горящие, и уже потухшие огни. Я даже подлетел к своим хирдманам и понял, кто из них нынче сражается, а кто отдыхает после дозора. На моих глазах один огонь погас. Это был Офейг, Оуфейгюр Бессмертный. Единственный воин с Туманного острова, кто вошел в хирд, не считая Аднтрудюра. Тот, кто ходил еще под Альриком. И я ничего не смог сделать. Сила и дары всего херлида тоже не помогли. С какими же тварями сражаются нынче ульверы?

А если бы я был рядом, изменилось бы что-то? Ведь Вепрь погиб на моих руках. Наверное, изменилось бы. Я бы почуял, что тварь слишком сильна, и послал бы еще одну десятку на подмогу. Ульверы слышат друг друга, но намного хуже, чем я их. По крайней мере, раньше, когда стая была мала, я бы наверняка сумел увидеть силу твари через хирдманов. Сейчас же стая слишком велика… Да это уже и не стая, а десятки стай, сбившихся вместе, и голос вожака почти не слышен. Херлид идет не за мной, а за Рагнвальдом. Я же лишь горшок с кипящим маслом!

Поделиться бы даром с тем же Дометием! Уж этот фагр смог бы сберечь ульверов. Я так ни разу и не одолел его в затрикион или хнефатафл, такой он умный! Я даже отыскал огонь Дометия и долго смотрел на него. Почему Скирир одарил меня, а не Дометия? Хотя понятно почему. Ведь годрландцы вряд ли пошли бы к Северным островам, чтоб защитить их от Бездны. Скирир выбрал не хитроумного фагра, а глупого норда.

Огонь Дометия вдруг начал разгораться всё сильнее и сильнее, его искры взметнулись так высоко, что затмили костры остальных ульверов. Мои хирдманы как будто отдалились, размылись за огнем Дометия, и я слышал их словно через стену. Нет, не через стену. Через Дометия.

Вроде бы я передал ему часть своей силы. Значит, теперь он будет слышать ульверов точно так же, как я прежде, ему достанутся и дурные сны, и боль от смертей, и возможность передавать свою волю.

Значит, теперь я и впрямь могу разбить херлид на стаи и стать вожаком над вожаками. Как Набианор и его жрецы?

Едва я осознал, что случилось, как сразу же отправился к Рагнвальду, велел его разбудить и пересказал всё как есть. Ему хватило нескольких слов, чтоб ухватить главное.

— Кай! Это именно то, что нужно. Видать, Скирир приглядывает за тобой! — обрадовался конунг. — Я подумаю и завтра скажу, кого сделать вожаками.

А утром оказалось, что всё не так просто, как представлялось Рагнвальду. Я и впрямь мог сделать вожаком любого, но вот выбирать, кто попадет под руку того вожака, было мне не под силу. Это походило на проявление моего дара, когда я был еще хускарлом: хирдманы входили в стаю лишь тогда, когда я переставал относиться к ним, как к чужакам. Так что замысел конунга расставить во главе отдельных хирдов своих дружинников провалился. Ну не мог тот же Стиг принять, к примеру, дружину ярла Аке, как свою собственную. Зато теперь я был уверен, что Дометий и впрямь заботится о каждом ульвере.

Рагнвальд злился, пытался расставить людей и так и эдак, но в конце концов сдался. И во главе хирдов встали их хёвдинги, а во главе дружин — либо ярлы, либо те воины, что собирали их и учили.

Заодно я проверил новые стороны своего дара. Если выкинуть вожака, то его стая сразу попадала под меня, не вылетала вместе с ним. Вожак не мог принять в стаю и не мог никого убрать оттуда. Он всего лишь брал на себя часть моей ноши, но не больше того. Напрямую подо мной, помимо вожаков, остались лишь Фродр и Херлиф.

Когда мы дошли до моего хирда, Дометий вышел нам навстречу. Мне не пришлось ничего пояснять, он сам всё понял: от появления большого числа воинов в хирде до новых умений. И ульверы уже приготовились выступать.

Было в этом что-то несправедливое. Из других хирдов и дружин брали не всех, даже не всякий хельт входил в херлид, и лишь ульверы с дельфинами отправятся к острову Гейра все до единого.

Потом мы забрали людей Флиппи, я взял в стаю тех его воинов, что прежде были хускарлами. Далеко не каждый из них выжил и сумел стать хельтом, но теперь и в хирде Дельфина не осталось никого ниже десятой руны.

Напоследок мы прихватили вингсвейтаров Стюрбьёрна, что стояли вместе с самыми сильными конунговыми дружинниками. Теперь херлид был собран полностью. Скорее всего, число воинов перевалило за пять сотен.

Мы пошли прямиком к землям Гейра.

И почти сразу повалили твари, будто прорвали крепкую ограду. Хотя вингсвейтары и были той самой оградой, не зря же их руны поднялись так сильно!

Каждый день мы останавливались по нескольку раз, чтобы сразиться с новой тварью. И каждая была страшнее предыдущей. Рагнвальд велел отдавать руны тем, кто стоял на пороге сторхельта, причем даже не для того, чтоб сделать сильнее херлид, а чтобы потом нам не пришлось биться с измененными, которые не смогли вовремя съесть твариное сердце.