Сага о Гильгамеше (СИ) - Страница 9

      -- Слуги! Воины! - заорал он исступлённо. - Ко мне! Убейте всех в этом доме. Вырежьте им печени, окропите их кровью алтари!..

       Ругательства полились из его уст, грязные, непристойные, они извергались словно поток нечистот из помойного корыта. Ему было горько и унизительно ощущать свою беспомощность. Он, внук Солнца, не может получить желаемого в собственном городе! Кто этот дерзкий, что осмелился бросить ему вызов?

      -- Богиня готова дать тебе ответ, повелитель, - произнёс ему в ухо спокойный голос, обдавая его нос запахом недоваренного лука.

       Этот голос отрезвил его. Гильгамеш сразу обмяк и перестал сопротивляться. Безумие, слепая ярость оставили его, сменившись опустошением. Казалось, будто тяжёлая пелена сползла с его глаз. Он озирался, не узнавая комнаты. Он видел распростёртое тело танцовщицы, лежавшее перед ним с бесстыдно раскинутыми ногами, видел её подругу, вжавшуюся в стену, глотающую частые слёзы, видел храмовых стражников, заглядывающих в дверной проём, но всё это не вязалось у него с реальностью. В остывающем сознании мелькали какие-то образы, голоса, звуки. Гильгамеш медленно опустился на циновку и закрыл глаза руками.

      -- Я сейчас выйду к богине, - глухо промолвил он.

       В коридоре негромко заговорили чьи-то голоса, затем послышался топот ног. Стражники вынесли беспамятную рабыню, оставив вождя наедине с его мыслями. Гильгамеш хмуро огляделся, полный самых мрачных предчувствий. "Богиня отомстит мне, - подумал он. - Она не простит кощунства". Смежив веки, он зашептал про себя молитву Инанне и медленно упал на спину.

       Когда вождь вышел из комнаты, взгляд его был спокоен, брови сомкнуты в резком изгибе.

      -- Веди меня к богине, старуха, - сурово приказал он склонившейся привратнице.

       Бочком-бочком, словно опасаясь удара в спину, старуха повела его переходами храма. Она то и дело оглядывалась, омерзительно улыбаясь слюнявой беззубой улыбкой, и как будто спрашивала: "Ну что, натешился? Больше не будешь буянить?". Гильгамеш следовал за ней, набухая свирепостью, делая вид, что не замечает этого липкого взгляда.

       Прорицательница ждала его. Едва он вошёл в змеиную комнату, она тягуче выгнула спину и произнесла, слегка покачиваясь в такт словам:

      -- Боги открыли мне смысл твоего видения, повелитель Урука. Но прежде я требую от тебя ответа за те бесчинства, что ты устроил в моём доме.

      -- Демон Ала закрыл мне глаза и уши, - угрюмо ответил Гильгамеш. - Слова богов не достигали моего разума. Демон Тиу овладел моим рассудком. Он принуждал меня совершать злое.

      -- Оправдания не помогут тебе. Ты обесчестил священное место, надругавшись над его служителями.

      -- Я заслужил твой гнев, богиня, Скажи, чем мне искупить вину?

      -- Дом мой находится в небрежении. Пришли сюда работников обмазать стены и прочистить колодец. Пусть они также обновят амбар и стойла для скота. Ещё пришли девять коров и тридцать коз, дабы мои слуги не страдали от голода. Если ты выполнишь это, гнев мой уйдёт.

      -- Я сделаю, как ты просишь, Нанше.

       Прорицательница удовлетворённо покачала головой.

      -- А теперь слушай, что хотели сказать тебе боги, посылая видение. Горестный облик твоего отца - это предчувствие твоей судьбы, если не будешь ты следовать слову богов и уступишь город Инанны грязному воинству Забабы. Рассыпавшееся в прах тело его - это пепел твоей души, спалённой огненным дыханием бога войны. Подобно тому, как ветер носит его по свету, превращая в пыль память о людях и странах, так развеет он и твою славу, если покоришься ты Акке. Пылающий город за твоей спиной - это Урук, преданный его повелителем и обречённый на уничтожение. А рыдающая женщина на пристани - это сама Инанна, увидевшая гибель своего чада. Понятны ли тебе мои слова, Гильгамеш?

      -- Понятны, о мудрейшая из богинь.

       Казалось, крылья выросли на спине Гильгамеша. Он легко вскочил на ноги и провозгласил:

      -- Отныне глаза мои открыты для истины. С чистой душой я вступаю на эту стезю. За твои пророчества, о ясноокая, я пришлю тебе двадцать коров и пятьдесят коз. И пусть никогда более ни ты, ни твои слуги не знают нужды.

       Прорицательница томно прикрыла ресницы. Губы её тронула улыбка. Вождь радостно вздохнул и вышел из комнаты.

      -- ...И потому я, Гильгамеш, богопомазанный повелитель сего места, во имя Ана и Инанны обращаюсь к вам, жители Урука: встаньте стеной на защиту своих домов и угодий! Не дайте свершиться злодеянию, за которое вас проклянут ваши потомки. Отразите натиск Киша, дабы пролилось на вас изобилие всех плодов земных, а души ваши по смерти телесной наши достойное упокоение в чертогах благословенной Эрешкигаль.

       Гильгамеш замолчал. Он стоял на высокой каменной площадке, облачённый в тяжелый воинский доспех, а перед ним колыхалось шумливое людское море. Весь Урук был здесь: богатые купцы с разряженными женами и пропылённые камнетёсы в грязных фартуках, осанистые служители храмов в валикообразных париках и взъерошенные писаря с тонкими заострёнными палочками за ухом, почерневшие от солнца дубильщики кожи и мелкие лавочники с корзинами за спиной. Между ними шныряли какие-то тёмные личности с гнилым оскалом на небритых лицах, ходили площадные девки, призывно покачивая бёдрами. Люди самых разных занятий и возрастов, разного достатка и положения пришли на площадь, чтобы послушать вождя и высказать своё мнение. Немало было в толпе и воинов из дружин Больших домов. Насупленные, они стояли отдельно, с настороженностью глядя на Гильгамеша и грозно бряцая оружием. Весть о том, что старейшины взяты под стражу, заставляла их гневно стискивать зубы, в ярости сжимая рукоятки ножей на поясах. Их было так много, что Гильгамеш невольно холодел всякий раз, когда обращал на них свой взор. Достаточно было одному из них бросить клич, и вся эта орава ринется на него, сметая тонкую цепочку храмовых стражников, что выстроилась возле постамента. Любой ценой нужно было убедить этих людей, что кара, постигшая их старейшин, была справедлива. Поэтому вождь не скупился на чёрные краски, описывая недостойное поведение больших людей Урука, грозил отступникам божьими карами, но одновременно сулил богатые награды всем, кто проявит доблесть при обороне города. Действуя таким образом, он сумел поколебать прежнюю враждебность бойцов и вселить в их души сомнение. Гильгамеш видел, что воины уже не пылают прежней ненавистью к нему, что злобный задор их сменяется неуверенностью. Видя столь ошеломляющее действие своих речей, Гильгамеш приободрился, голос его зазвучал твёрже, глаза заблистали. Он уже чувствовал себя победителем. В какой-то момент ему даже захотелось отпустить тяжёлую колесницу, что дежурила возле каменной площадки на случай возможного бегства. Но он тут же отбросил эту мысль. Собрание было ещё не закончено, и события могли принять любой оборот.

       Закончив свою речь, Гильгамеш тревожно обежал взглядом лица людей, пытаясь угадать, что думают они о его словах. Удалось ли ему подвигнуть их на битву или красноречие его пропало втуне, внеся лишь разлад в эти тёмные души? Кто может сказать, что на уме у всех этих проигравшихся в пух и прах торговцев, замордованных жизнью земледельцев, спившихся ремесленников и блудливых священнослужителей? Разделяют ли они хотя бы краешком своих изувеченных душ заботу о величии Урука, или давно уже положились на авось, прожигая в веселье и беспутстве оставшиеся годы? Как угадать их устремления?

      -- Скажи, повелитель, - обратился к нему один из воинов. - Правду говорят, что Инанна еженощно нисходит к тебе, пророчествуя о грядущем?

      -- Неправда, - сурово ответил Гильгамеш. - Знание богов сокровенно и не предназначено для умов смертных. Я знаю лишь то, что боги считают нужным открыть мне, посылая свои знаки.

      -- А правда, что твой отец, божественный Лугальбанда, по мановению крыла Анзуда^[18] был наделён способностью в несколько дней одолевать путь до любой страны?