Сага Низовской земли - Страница 3

Прошел почти год с визита к нам старика Боцариса. Весной 1900 года мне исполнилось десять лет, и в августе я, выпускник третьего класса гимназии Александр Петров, в сопровождении отца, поплыл на пароходе из Ярославля в Нижний. Протекция моего дяди возымела свое действие, поэтому просьба моих родителей, не имевших военного звания, о допуске меня к вступительным экзаменам в Аракчеевский Нижегородского графа Аракчеева кадетский корпус была удовлетворена.

Родители не понимали, в какое жизненное горнило они бросили своего единственного сына. Вступительные экзамены я выдержал, и, вместе с другими 56-ю выдержавшими был зачислен в 1-й класс корпуса, который входил в состав 3-й роты.

31 августа 1900 года я впервые надел мундир кадета и в 11 утра стоял на своем первом построении. Генерал Рейнеке поздравил нас с началом нового учебного года, затем прошел молебен и состоялся общий торжественный завтрак для родителей. После завтрака отец со мной попрощался и уехал в Ярославль, в следующий раз я увидел его через пять месяцев, когда 24 декабря приехал домой на зимние каникулы.

В корпусе я встретил все то, что так не любил в начальных классах гимназии, причем встретил в удвоенном и утроенном размере. В первую очередь это были утренние и вечерние молебны, дисциплина и муштра, постоянный контроль ротного воспитателя, строгость и придирчивость ротного командира. Преподаватели закона Божьего, арифметики, математики, физики поощряли своих любимчиков, вели себя откровенно предвзято и придирались на пустом месте. Это отбивало всякое желание учить их предметы. В младших классах я хорошо успевал по языкам – русскому, французскому, немецкому, в старших меня интересовала космография, география, законоведение.

Отдельный вопрос – жизнь в общей спальне, одевание в общей шинельной, пользование общей чистильней, умывальником, ватер-клозетом. Обязательно находились какие-нибудь шутники, обычно из семей потомственных военных, которые воровали твое мыло, обрывали пуговицы на шинели и разрезали твою вторую нательную рубаху ножницами на ленты, или делали другую ими придуманную гадость. Они ловили момент, когда объект их шуток обнаруживал пропажу либо потерю и, как вампиры, упивались его страданиями.

Самый запомнившийся мне случай произошел в 4-м классе. Один из воспитанников нашей роты происходил из грузинского княжеского рода Канделадзе, в 14 лет это был вполне сформировавшийся крупный и сильный молодой человек, в строю роты он стоял в первой шеренге вторым на правом фланге. Этого князя отличала одна неприятная физиологическая особенность – во время сна он страшно храпел. Сделать что-либо с этим явлением было невозможно, но кадеты решили лечить его своим «особым» способом. Иногда начальство корпуса практиковало подъем роты по тревоге – вполне возможно вещь действительно для военного дела нужную. Кадеты, спавшие рядом с князем, узнали о готовящейся тревоге, и за полчаса до тревожного подъема пришили его одеяло к матрасу и простыни суровыми нитками. Когда по приказу ротного командира в пять утра дежурный подал команду «Рота, подъем», то князь проснулся и попытался выполнить команду, но не тут то было. Поэтому он встал в строй завернутый как младенец – спереди к нему было пришито одеяло, а сзади простынь и матрас. Шутники вспоминали это «построение» князя по тревоге не менее года.

Весьма распространенными, но всячески скрываемыми в среде кадет явлениями, были доносы, ложь, воровство денег, драки и матерная ругань. Изредка доносчик попадался в руки кадет, и ему в шинельной устраивали безжалостную «темную» – накрывали шинелями и били жестоко и яростно. Ротные командир и воспитатель на словах призывали нас к «укреплению характера», «честности», «товариществу», а на деле поощряли доносчиков, подлиз и подхалимов.

Из хорошего в быте кадет Аракчеевского корпуса можно отметить только две вещи: четырехразовое обильное и сытное питание и увольнение в город в праздничные дни после утреннего чая до 8 вечера. Уже в пятом классе я курил, но делать это мог только в увольнении, курение в корпусе не разрешалось и каралось вплоть до отчисления с волчьим билетом.

В пятнадцать лет, когда я приехал к родителям в Ярославль на очередные зимние каникулы, то с порога им объявил, что учеба в кадетском корпусе мне надоела, и я хочу покинуть стены «Аракчеевщины» до окончания 6-го класса. Сделать это можно было только по здоровью. Мать закрылась с отцом в зале и долго с ним беседовала, а затем куда-то ушла. Вечером мама объявили мне, что нашла необходимого врача еврея, который за большие деньги согласился начать мое лечение «от дифтерии» и выправить все нужные бумаги, а в Аракчеевский корпус 5-го января будущего 1906 года мама даст телеграмму.

План родителей сработал. В феврале 1906 года, я, успешно «излеченный от дифтерии» хитроумным еврейским эскулапом, прибыл в Нижний со своим отцом. За два дня мне оформили все бумаги, в том числе дали аттестат об окончании мной 5-ти классов кадетского корпуса. Я попрощался с кадетами своей роты, ротным начальником, ротным воспитателем и отбыл домой в Ярославль. Так завершилась первая четверть моей жизни.

Кадет и будущий юнкер из меня не получился, к тому же мной был потерян целый год обучения. В сентябре 1907 года я поступил в Ярославскую мужскую гимназию и весной 1909 года ее закончил. Последние месяцы я жил в Ярославле у дальних родственников, ибо моя семья – отец, мать и старшая сестра Зинаида, – переехала в Москву на новое место службы отца. Год прошел у меня в поисках пути в жизни, а в 1910 году я поступил в Московский университет. Проучиться мне удалось полтора года, учение было явно не для меня. Моим трудоустройством занялась мама. Через своих влиятельных знакомых она выхлопотала для меня должность помощника управляющего Нижегородской конторой объединенного правления мануфактурных заводов. В начале 1913 года я прибыл на свое новое место работы. И, с этого момента, где бы я ни работал или служил, я всегда занимался вещевым снабжением.

Нижний за семь лет с 1906 года, в котором я его покинул, немного поменял свой облик. В первую очередь он стал чище, уменьшилось число оборванцев, босяков, воров, распутных девок и прочих обитателей городского дна, которыми город был всероссийски знаменит. Стиль купеческой жизни остался, но типажи, отображенные в очерках, романах, пьесах местного писателя Максима Горького уступили место другим конторщикам, фабрикантам, заводчикам, не таким отъявленно хищным, жадным и разгульным. Это, кстати, проявилось в 1917 году – события тех революций прошли в Нижнем весьма спокойно, без стрельбы и баррикад.

В 1913 году, в мае, мне довелось воочию увидеть нашего императора Николая Александровича. Произошло это так. Контора, в которой я служил, располагалась на втором этаже большого здания по Рождественской улице. Витражные итальянские окна конторы выходили на эту улицу, по которой была проложена однопутная линия трамвая. 15 мая в нашу контору заявился полицейский чиновник и сообщил мне и управляющему, что через два дня на торжества в Нижний прибывает государь император. Его предполагаемый маршрут будет пролегать по Рождественской улице от плашкоутного моста через Нижнюю Благовещенскую площадь до Блиновского сада, и дальше до Нижнего базара – в этом месте 300 лет назад к нижегородцам взывал Кузьма Минин. Августейший император Николай Александрович дойдет по съезду до Ивановских ворот Кремля, далее посетит губернаторский дом, а конечная точка его пешей прогулки – новое здание Государственного банка на Большой Покровской.