Сады Шахерезады - Страница 4

-Отверткин! - возбужденно заговорил Алек. - Тут целая куча червяков! Их туда оса натолкала. И не шевелятся. Она, наверное, их покусала, и они теперь... это... инвалиды. Как это слово... когда лежат и не двигаются? Пара...? А зачем они ей? Что ли на зиму запасается? А, Отверткин? Ну ладно, это неважно. Отверткин, я нашел себе проводников! Они живые, но уже как будто дохлые. Это очень даже годится. Червяки даже больше годятся, чем кто-нибудь еще. Вот это здорово, как нам с тобой повезло!

В энтузиазме мальчуган высунул язык, пристроил его к болячке на губе и продолжил рыться в карманах шорт.

-Отверткин, ты знаешь, ЧТО ТАКОЕ ЧЕРВЯК? - тоном профессионального лектора заговорило дитя, перебирая на подоконнике свои мелкие мальчишечьи сокровища.-Я тебе расскажу. У червяков нет души... Отверткин, ты не знаешь, что такое душа?.. Но зато у них есть память. Они ведь едят людей. Они хорошие могильщики. Они умеют молчать, но если знать, как с ними обращаться, их можно заставить говорить.

Мальчик нашел то, что искал и теперь распихивал богатства обратно по карманам. Искомыми оказались обычная английская булавка, крошечный моток ниток и кусок пластилина, завернутый в фольгу.

-Старая Тэса умела их потрошить. Они рассказывали ей много чего интересного. Она их читала, как книжки. Как сказки. Знаешь, как она делала? Подцепляла червяка на булавку, вешала над своей подушкой и ложилась спать. А потом рассказывала мне свои сны. Я тогда был еще маленьким, только пять лет. Но я не боялся этих снов, ты не думай. Они были очень странными. И еще она червяков просто сушила. И варила из сушеных суп. У нее от этого супа было... - малыш почесал вихрастую макушку, вспоминая, - раздвоение личности, во. Она говорила, что выходит тогда из себя и парит. Расширяется. И ее становится много. И тогда она может все, что захочет. И нет никаких больше тайн, потому что тогда попадаешь внутрь них. В самый центр тайны. И становишься очень умным, потому что получаешь эту... силу двойного зрения. Которое расщепленное и проницающее. Она говорила, что черви - хранители подземной мудрости. Они показывают мир таким, какой он на самом деле, а не каким его видят эти глупые люди... Отверткин, я у тебя потом обязательно спрошу, каким ты теперь будешь видеть наш мир, ладно?.. Но я их все равно не люблю, червяков этих.

Вводя Отверткина в курс дела, мальчуган времени не терял - размотал нитку, привязал ее к ушку булавки, освободил пластилин от фольги и прилепил им свободный конец нити к верху оконного проема, для чего пришлось встать на цыпочки и даже подпрыгнуть. Теперь нитка с булавкой болтались перед самым носом у рассказчика. Белый червячок все так же парализованно дожидался своей скорой и жутковатой участи.

-Еще она говорила, что наш червивый мир - это лучшее, что досталось людям в наследство от богов... Отверткин, а ты когда-нибудь видел бога? На что он похож, интересно? И почему у них такое странное наследство? Знаешь, как она их называла? Червяков? Легким дыханием Шахе-резады. Во. Это была давно когда-то такая тетенька, которая знала много разных историй. И она меняла их на свою жизнь. Потому что когда у нее кончились все истории, ей отрубили голову. А знаешь, Отверткин, я думаю, что вообще Тот, Кто Рассказывает должен быть очень грустным и несчастным. Потому что он тоже платит жизнью за свои истории. Когда-нибудь ему все равно отрубят голову. Даже если он раньше помрет, - маленький мудрец свесил голову набок и ненадолго задумался о Серьезных Вещах. Но, в конце концов, перестав понимать, о чем же он, собственно, думает, малыш продолжил рассказ:

- А у старой Тэсы, правда, червяки были побольше этих. Здоровые такие, белые, жирные. Где она их брала таких, она не говорила. Может, она разрывала могилы? А потом она умерла. Не от червяков, конечно. Просто она не рассчитала свои силы. А я защищался. Наверное, я тоже не рассчитал свои силы. Я тогда маленький еще был. Я и сейчас еще не умею это делать. Ты уже понял это, да? Просто она иногда чешется у меня сама по себе, - мальчуган внимательно изучал свою левую пятку, вывернув ступню обеими руками, чтобы лучше было видно. - Не сердись на меня, ладно? Кажется, я очень устал, голос малыша потускнел и налился недетской серьезностью. - Мне грустно и одиноко. Обещай мне, что когда я буду жить здесь, ты будешь ко мне приходить и рассказывать на ночь страшные истории. Я их очень люблю. Ладно, Отверткин?

Закончив рассказ, малыш взял с подоконника червячка, проткнул его посередине толстого тельца булавкой, натянул поглубже на иглу и оставил так раскачиваться на нити, влекомой легким сквозняком. Из места прокола выползла большая прозрачная капля и, очень медленно оторвавшись от тельца червяка, поползла вниз.

Мальчик пристально смотрел на червя немигающими глазами. Через несколько минут тот шевельнулся. И скоро червяк уже извивался на игле, как танцор, закручивая по короткой спирали свою неповоротливую, упитанную плоть.

-Ты готов, Отверткин? - изменившимся, отрешенным и хрипловатым голосом спросило дитя. - Я иду к тебе!

1.Первый. Шебалу

Четвертому, самому младшему Служителю из Хранилища Древнего Знания седобородого города Харар не спалось.

Черная смоляная ночь струилась в распахнутую дверь дома, теплой шерстью укутывая всех его обитателей. Ярко-сочные звезды в рассеяньи роняли на высохшую землю скупые крупинки света. Рядом тихо и уютно сопела во сне Иллоэ. За стенкой перевернулся с боку на бок и что-то сонно пролепетал Рок.

Скоро придет рассвет, быстрый и внезапный, как все, что дают здесь земля и небо, и как все, что забирают здесь земля и небо. Гилу и Таннаби идут рука об руку и путь их не пресечется, и ни один не вырвется вперед другого. В этом мудрость Неименуемого Начала, которой напитано Древнее Знание. Настолько древнее, что никто уже, даже Старейшие, не может сказать, откуда оно пришло и как появилось в седобородом городе Хараре. Настолько древнее, что никто из живущих ныне не в силах вместить в себя хотя бы каплю этого Знания, ибо даже капля его намного превосходит по мощи и тяжести человеческий ум. Люди могут только хранить Древнее Знание, не соприкасаясь с ним, ибо оно настолько могуче, что может убить неосторожного. Пока еще могут хранить. Но, быть может, настанут времена, когда и это сделается для людей безумием и неподъемной, смертельной тяжестью? Ведь когда-то, говорили Старейшие, Древнее Знание не нависало над людьми горою, но само возвышало их. Тогда, в те седовласые времена, оно было под силу простому смертному! И те Старейшие, что жили тогда, принимали в себя Древнее Знание без ущерба для жизни и рассудка. Древние люди рождались и умирали великанами. Они создали все, чем живут сейчас в Хараре. И так будет всегда.

Даррэк, Четвертый Служитель Хранилища Древнего Знания, еще раз прислушался к мягкому дыханию Иллоэ, своей жены, и легко, бесшумно выскользнул из дома. Возле обмазанной глиной и окрашенной в яркий карминовый цвет стены, нащупав вслепую тростниковую циновку, опустился, скрестив ноги. Скоро придет рассвет - на восходе небо уже переоделось в одежды глубокого темно-синего цвета.

Не спалось из-за смутного, сосущего где-то внутри, под сердцем, и скребущего там кошачьей лапой предчувствия. Даррэк не доверял предчувствиям. Кроме тех, что посещали мудрых Старейших, и тех, что обитали в тщедушном теле Шаддайнэ-Гилу - "временном доме бога Гилу" на языке Древних Предков. В теле Верховного Жреца седобородого города Харар, чьего настоящего имени никто уже не помнил, даже сам Одержимый. Его предчувствия, предречения и предуказания, даруемые через Жреца жителям Харара Дающим-Гилу, слушали и слышали все - от беззубого и дураковатого Арнабара, которому больше ста лет, до сопливых младенцев, едва ставших на ноги. Их нельзя было не слышать - так заповедали Древние. Верить же своим собственным предчувствиям в Хараре почиталось гордыней и скудоумием, насылаемыми на человека сумрачным Таннаби-Отнимающим. Забирая разум и отнимая у смертного благодать Гилу, равнодушный ко всему Таннаби скоро разлучал того и с жизнью.