Сад Небесной Мудрости. Притчи для бизнеса и жизни - Страница 11

– Нет, такого места не существует. Ни неприступная крепость, ни корабль посреди океана, ни скит отшельника в глухом лесу, ни стальной склеп не защитят тебя. Смерть беспрепятственно проникает всюду.

– Но ведь ты так молод. А разве смерть не удел стариков? Разве смерть не выбирает свои жертвы исключительно по старшинству: сначала идут старые, а потом те, кто моложе?

Я недолго думал над ответом:

– Мы непременно должны умереть и ожидаем, что раньше умрут те, кто уже успел пожить свое. Но я не могу сказать с уверенностью, что порядок этот неукоснительно соблюдается, ведь многие мои друзья умерли совсем молодыми, – смерти, похоже, наплевать на порядок.

– Но ведь должны же быть какие-то средства, чтобы остановить смерть, ну там достижения медицины или какие-нибудь священные заклинания, известные только некоторым высшим иерархам церкви, ну хоть что-нибудь способное укрыть нас от смерти!

– Ну лекарств-то разных навалом, иногда даже кажется, что они могут отсрочить неизбежный конец, но в целом нет, ни одному доктору не удалось еще найти снадобья, чтобы навсегда остановить приближение смерти, и ни один служитель культа не нашел против смерти тех слов, которым бы она подчинилась.

– Но лекарства… Ведь если с умом их использовать, если приложить титанические усилия талантливейших людей, чтобы найти еще более здоровую формулу питания, еще более эффективные оздоровительные упражнения для тела, – разве так мы не сможем продлить свою жизнь?

Я задумался. Вообще-то и этот вопрос часто тревожил мой ум, да и мой на него ответ не успокаивал.

– Да, мы, конечно, можем все это сделать, и нам даже покажется, что продолжительность нашей жизни насколько-то там увеличится. Однако парадокс заключается в том, что даже в часы выполнения этих упражнений, в часы, которые мы проводим в поиске, приготовлении и тщательном пережевывании здоровой пищи, то есть даже в те часы, когда мы практикуем здоровый образ жизни, эти самые часы этой самой здоровой жизни неумолимо текут у нас как песок меж пальцев. В результате это время оказывается вычеркнутым из нашей жизни, а значит, как и любое другое потраченное время, приближает нашу смерть. То на то и выходит. Прожили дольше, но эти годы истратили на борьбу за то, чтобы прожить дольше. Мы не можем остановить, мы не можем даже замедлить эту погоню жизни за смертью. Что ни день, то короче к могиле наш путь…

Васубандху стоял молча, а когда звук моих слов затих, я вдруг опять услышал журчание воды, вытекающей из фонтана за моей спиной. Казалось, что этим Мастер хочет указать мне на сходство этого ручейка с моей жизнью, которая только кажется одним целым, – потоком между камней, – а на деле оказывается постоянным безостановочным исчезновением навсегда драгоценных и неповторимых ее моментов.

– Сколько часов ты сегодня провел в медитации? – наконец спросил он.

– Ну это… Обычно я делаю это регулярно и почти не пропускаю, но сегодня надо было еще кое-что сделать сверх обычной работы в библиотеке, а потом я готовился к поездке сюда, то да се, наскоро перекусил в какой-то забегаловке, и…

– Отвечай на вопрос.

– Вообще не медитировал. Времени не было.

– Ну а вчера, когда у тебя было время, ты долго медитировал? Сколько ты вообще уделяешь времени великому Пути, сколько времени ты уделяешь своему духу, а не бренному телу, раз уж оно все равно должно истлеть?

– Вчера-то я как раз медитировал. Почти час, утром.

– Всего лишь час за целый день? – спросил он.

– Да я всегда медитирую где-то по часу. Иногда утром, иногда вечером.

– Всего час?! – переспросил он.

– Почти час. Включая приготовления и все такое; а еще частенько надо подготовиться к предстоящему рабочему дню, да и другие часто мешают, то им то надо, то это. В общем, если честно, то, думаю, выйдет полчаса, а если совсем честно, то и все двадцать минут.

– Двадцать минут в сутки, в которых двадцать четыре часа? – снова спросил Мастер.

– Да-да, я медитирую всего двадцать минут, – сказал я, глядя в мерзлую землю, – если вообще удается.

– А вот еда, сколько у тебя времени уходит на еду? – спросил он. – А сон, а болтовня с дружками-приятелями, а легкомысленные рассуждения на тему, что бы такого еще сделать, чтобы только ничего не делать? А сколько ты, наконец, в сортире просиживаешь? Ну скажи, сколько?

– Да я не считал. Это ж повседневные занятия. День прошел, и слава богу!

– Так жить нельзя! Ведь ты живешь, как будто уже умер. До смерти осталось так мало драгоценного времени, а ты его так бездарно тратишь, что его становится еще меньше. У тебя вообще не осталось времени. Я бы сказал, ты уже покойник.

Я молчал.

– А знаешь, – мягко спросил Васубандху, как будто вспомнил свой собственный опыт, – как выглядит в глазах семидесятилетнего старца прожитая им жизнь?

– Откуда? Я ж молодой еще! Он вздохнул.

– А вот представь себе сон – сон длиною в жизнь, порой наполненный приятными впечатлениями, порой омраченный минутами страшной боли, но в целом насыщенный и красочный.

– Ну представил.

– А теперь представь себе миг пробуждения.

– Представил.

– А теперь представь себе чувства человека, который только что проснулся и вспоминает этот свой сон.

Мне было знакомо это ощущение, потому что и самому часто снились такие сны. И меня всегда поражало, что весь сон казался коротким, укладывался в несколько мгновений, в несколько кадров, быстро пробегавших перед мысленным взором в никуда. Мастер кивнул и некоторое время молчал, а затем уже в который раз я услышал вопрос:

– Я тебя спрашивал – ты сегодня умрешь?

– Ну ей-богу, не знаю, – честно ответил я.

– Ну тогда я расскажу тебе одну историю, – негромко проскрежетал Васубандху. – Один человек здорово насолил одному авторитетному и опасному типу. И вот этот тип пригрозил, поклялся даже, что до конца этого месяца придет к обидчику ночью, ворвется в его дом и перережет ему горло.

Я затрепетал как осиновый лист, не то от ночного холода, не то от ощущения страха, которое опустилось вместе с этими его словами на мой ухоженный Сад.

– А теперь вопрос. Если этот человек захочет подготовиться к подобному ночному визиту – навесить замки на дверях, поставить задвижки на ставнях, придумать, как вовремя позвать соседей на помощь, – то когда это лучше всего сделать? В первый же вечер, или можно подождать денек-другой, а то и недельку, ведь неизвестно, когда именно придет убийца с кинжалом, в какую из оставшихся до конца месяца ночей?

– Тут и думать нечего, надо готовиться немедленно!

– Но ведь убийца может прийти и позже, в предпоследнюю или даже последнюю ночь месяца.

– Ну и что? Все равно, главное, чтобы все приготовления уже были сделаны: если отложить их на более поздний срок, а человек с ножом придет раньше, то все будет напрасно.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Какова длина человеческой жизни?

– В наши дни лет семьдесят. Да, люди доживают до семидесяти.

– Нет-нет, я не спрашивал о средней продолжительности жизни. Я спрашивал: какова длина человеческой жизни? Как долго живет человек?

– Конечно, кто-то живет дольше, кто-то нет. Сейчас большинство доживает до семидесяти или что-то около того.

Мастер прочистил горло, в его глазах полыхнул гнев.

– Спрашиваю еще раз: какова длина человеческой жизни?

– Ну, если ты так ставишь вопрос…

– Как это так? – резко перебил он.

– Хорошо-хорошо. Я не могу сказать, мы не знаем, не существует фиксированной длины жизни человека. Жизнь не имеет определенной длины – некоторые умирают в маразме старости, некоторые в расцвете сил среднего возраста, иные уходят из жизни на заре своей юности, а кто-то даже в раннем детстве или еще в материнской утробе.

– А вот умереть – просто или трудно? – продолжал он свой безжалостный допрос.

– Думаю, что не очень просто. Вот я живу уже больше двадцати лет и пережил век крепкой телеги, или почти полжизни степного каменного дома, построенного на известковом растворе.