Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней - Страница 5

Вот он, долгожданный день. 29 ноября 1911 года.

Прелестная в свежести ноябрьского вечера, с сияющими от энтузиазма глазами и глубоко запрятанным волнением, Сабина вошла в комнату, пропахшую запахом любимых сигар профессора Фрейда. Она знала, что он был заядлым курильщиком, но контраст с прозрачностью осеннего воздуха улочек Вены был столь разительным, что в туманной дымке прокуренной комнаты Сабина не сразу смогла определить, сколько венских психоаналитиков готовы выслушать ее доклад.

Кажется, их было около 20 человек. Среди них выделялся профессор Фрейд, который спокойно и в то же время с большой заинтересованностью взглянул на молодую темноволосую девушку, чья обворожительность и неподдельный темперамент не только привлекли его цюрихского коллегу, Юнга, но и ввергли его в водоворот страстей, граничащих с нарушением профессиональных терапевтических отношений.

Помимо Фрейда, на заседании Венского психоаналитического общества присутствовали менее именитые, но получившие впоследствии признание психоаналитики, включая Ганса Закса, Отто Ранка, Поля Федерна, Вильгельма Штекеля, Виктора Тауска.

Когда Сабине предоставили слово для доклада, она испытала волнение, смесь вызова и тревоги, отчаяния и страха. Это объяснялось обилием материала, ранее проработанного ею и посвященного проблеме соотношения рождения и смерти. Того материала, который позднее нашел свое отражение в опубликованной ею в 1912 году статье «Деструктивность как причина становления».

Правда, ограниченная временем, Сабина решила прочитать только одну главу из подготовленной ею для публикации статьи, назвав свой доклад «О трансформации». Но это-то как раз и вызывало у нее чувство тревоги, поскольку она опасалась, что не сможет за отведенное ей время убедительно донести до венских психоаналитиков суть своих идей.

К тому же Сабина имела некоторое представление о трениях, имевших место в сообществе венских психоаналитиков. Месяцем ранее профессор Фрейд прислал ей очередное письмо, в котором поведал о неприятной дискуссии между Альфредом Адлером, выступившим с критикой сексуальной теории основателя психоанализа, и его верными учениками. При этом он признался ей, что порою оказывается неспособен поддерживать среди членов Венского психоаналитического общества достойные манеры и взаимное уважение.

Сабине было приятно, когда в том же письме профессор Фрейд по достоинству оценил ее. По его собственному выражению, как женщина, она «имеет прерогативу более точно видеть вещи и более достоверно оценивать эмоции, чем мужчина».

Возможно, это была реакция мэтра на ее неожиданное появление у него и на ее откровенность. Тогда Сабина с не меньшей прямотой, чем Фрейд, сказала ему, что он выглядит не столь злым, каким она представляла его себе. Однако, несмотря на доброжелательный тон профессора Фрейда и доверие, выраженное в его последнем письме, Сабина не могла побороть в себе чувство неуверенности и тревоги.

Тем не менее, несмотря на вполне понятное волнение, Сабина быстро справилась с ним и, поддавшись страстному порыву, стала излагать новые для нее самой идеи. Увлекшись своей речью, она даже не заметила, как быстро пролетело отведенное ей для доклада время. На одном дыхании она попыталась раскрыть перед венскими психоаналитиками диалектику рождения и гибели, сексуального влечения и влечения к разрушению, жизни и смерти.

Сабине хотелось более подробно изложить все то, что переполняло ее прелестную головку. Но, памятуя о времени, она сконцентрировала свое внимание на мифологическом материале и смогла воспроизвести лишь основные идеи из подготовленной ею к публикации статьи. Они сводились к утверждению, что разрушение представляет собой творческую силу, а сексуальное влечение, являющееся по сути дела этой силой, одновременно оказывается влечением к разрушению, ведущим человека к уничтожению самого себя.

Впоследствии в подвергнутой корректировке главным редактором психоаналитического журнала Карлом Юнгом и опубликованной статье Сабина обстоятельно рассмотрела вопрос о том, почему связанный с положительными эмоциями могущественный сексуальный инстинкт порождает в то же время такие отрицательные эмоции, как тревога и отвращение.

Ощущение человеком опасности эротических желаний рассматривалось Сабиной как чувство страха, выступающего в форме вытеснения тогда, когда впервые возникает возможность реализации желания. Причем на основе опыта аналитической работы с девушками она выявила, что у них возникает такой страх, когда, по сути дела, они чувствуют врага в себе самих. По ее собственному выражению, речь идет о неком «жаре любви», который распаляет их сердца, влечет к неведомому и в то же время порождает тревогу, обусловленную последствиями возможного самосожжения в пламени эротической страсти.

На основе рассмотрения различных сюжетов, связанных с клинической практикой, философскими размышлениями Ницше, любовными страстями, нашедшими отражение в трагедиях Шекспира, проблемой жизни и смерти в мифологии, русской сагой о князе Олеге, погибшем от укуса змеи (сексуальное вожделение), вылезшей из черепа любимого коня (сексуальность) в тот момент, когда он стоял на его могиле, Сабина пришла к выводу о том, что в половом инстинкте просматривается инстинкт смерти, а становление – это, по сути дела, результат разрушения.

Словом, в той статье Сабины высказывались мысли, в соответствии с которыми становление обусловлено разрушением, никакое изменение не происходит без уничтожения старого состояния, при неврозе составляющая разрушения перевешивает и выражается в симптомах сопротивления жизни.

«Смерть сама по себе ужасна, смерть на службе сексуального инстинкта, то есть как его разрушающая составляющая, ведущая к становлению, приносит благо», – таково заключение Сабины, полагающей, что вечная жизнь не приносит человеку блага, о чем свидетельствует, в частности, легенда об источнике жизни.

В своем докладе на заседании Венского психоаналитического общества Сабина изложила только часть соображений, содержащихся в ее статье, завершающейся утверждением о том, что как биологически, так и психологически инстинкт размножения состоит из двух составляющих, являющихся в равной мере инстинктом становления и инстинктом разрушения. После завершения доклада ей пришлось выслушать ряд критических соображений в свой адрес, поскольку многие венские психоаналитики не спешили разделить ее необычные для того времени идеи.

Профессор Фрейд, мнение которого было чрезвычайно важным для Сабины, не был многословен. Возможно, это было вызвано тем, что прошло всего лишь полтора месяца после того, как выступивший с критикой фрейдовской сексуальной концепции Альфред Адлер покинул Венское психоаналитическое общество. Причем именно на том же самом заседании, состоявшемся 14 октября 1911 года, Сабина Шпильрейн была принята в члены этого общества.

По оценке профессора Фрейда, Сабина Шпильрейн действительно была талантливой и в том, что она говорила, содержался определенный смысл. Вместе с тем ему вовсе не импонировала идея, согласно которой наряду с сексуальным влечением имеется самостоятельное деструктивное влечение – инстинкт разрушения. Фрейд полагал, что, находясь под влиянием Юнга, Сабина увлеклась биологическими представлениями о человеке и, кроме того, ее идея об инстинкте разрушения является личностно обусловленной.

Материнский инстинкт

Отголоски давно минувших идейных баталий на мгновение промелькнули в голове Сабины, но тут же затерялись в далеком прошлом. В ее сознании сверкнула молния и опалила ее истомившуюся душу тревожной волной материнского инстинкта.

Смерть.

О Боже! Ведь дело не в ее собственной смерти, к которой она давно готова. Смерть не обойдет и ее дочерей. Немцы не пощадят ее дорогих девочек. А ведь им бы жить да жить. Рената.

Прелестное дитя, рожденное 17 декабря 1913 года от брака с ростовским врачом, педиатром и невропатологом Павлом Наумовичем Шефтелем, за которого она вышла замуж и брак с которым был зарегистрирован в ростовской синагоге в июне 1912 года. В свидетельстве о рождении было записано имя Ирма-Рената, но со временем девочку стали звать Ренатой.