С собой и без себя. Практика экзистенциально-аналитической психотерапии - Страница 8

Аня начала дрожать, была напряженной и растерянной. «Можно я порисую?» – вдруг выпалила она и стала рисовать как сумасшедшая. Она рисовала беспорядочные линии на всем листе бумаги. Это были запутанные, буйные зигзаги и полосы. Затем она нарисовала что-то темное, похожее на облако, с двумя яркими желтыми пятнами. «Это буря, она все сметает на своем пути, и она очень сильная. Желтые точки должны все привести в порядок. У них это получится!»

Во время следующих встреч мне лишь с большим трудом удалось установить контакт с Аней. Она закрывалась, казалась расстроенной, часто у нее на глазах появлялись слезы, и она говорила: «Все скверно, я не хочу говорить, или я сразу уйду». Аня задергивала шторы, била по клавишам пианино или монотонно кидала в доску губку. В течение многих часов я ограничивалась тем, что поддерживала Анну, просто оставаясь с ней и выдерживая ее вспышки.

Когда Аня рисовала, она не могла изобразить что-то предметное. Краски на рисунках расплывались, она рвала свои рисунки и приклеивала обрывки на другой листок. В течение этого времени я неоднократно пыталась начать говорить с ней о ее тайне, но Аня уходила от разговора. В конце концов, чтобы не оставлять Анну в одиночестве, я открыто сообщила ей все, что знала про нее. Я сказала, что знаю о синяках на ее теле и считаю, что ее тайна связана с этим. Я добавила, что я знаю, что ее били, и уверена, что это произошло дома. В этот момент Аня была словно парализована. Наконец, она взглянула на меня и начала понемногу расслабляться. У меня создалось впечатление, что ей стало легче. Она взяла листок и нарисовала дерево.

Рис. 3. «Пестрое дерево»

Во время рисования она молчала. Закончив, она протянула мне рисунок со словами: «Это пестрое дерево, оно совершенно “запутанное”».

Во время следующей встречи Аня снова начала сама рисовать зверей. Она изобразила рыбу и кошку, после чего вырезала зверюшек. «Рыба должна уйти, она должна уплыть как можно дальше, – вырвалось у нее, – но кот должен оставаться». То есть она хотела, чтобы дедушка был далеко, а папа оставался с ней.

Робея, Аня начала говорить. Рассказывая, она все более отчетливо говорила о своих переживаниях в связи с дедушкой. Когда ее мать чувствовала, что она больше не выдерживает, она звала своего отца – Аниного дедушку – и поручала ему дисциплинировать Анну. Она должна была снять брюки и трусики, и дедушка клал ее на колено. Дедушка бил ее по голой попке, чаще всего рукой, но иногда и хлыстом. Как правило, в это время Аня оставалась с дедушкой наедине. Изредка при этом присутствовала бабушка и один или два раза – мама. Ни мама, ни бабушка не пытались остановить деда. Они даже поддерживали его, говоря Ане, что она сама виновата, потому что так плохо себя ведет. Анна намекнула мне, что дедушка трогал ее и по-другому, когда рядом никого не было. «Дедушка всегда делал мне больно, я не хочу, чтобы он снова приходил, он должен уйти далеко и не возвращаться». Она сказала буквально следующее: «Вы должны посадить дедушку в тюрьму, его нужно запереть. Он никогда не должен выйти из этой тюрьмы».

Теперь я лучше понимала, какое значение имели руки придуманного ею несуществующего человека (см. рис. 2).

За те две встречи, когда Аня рассказывала о насилии, она изрисовала огромное количество бумаги. Она макала кисточку в краску, била ею по бумаге, комкала ее, пачкала руки клеем и намазывала его на скомканную бум аг у.

Ане нравилось рисовать таким образом: все было такое липкое, грязное, пачкающее. Особенно ей нравилось пачкающее. Рисуя, она была словно погружена в свой собственный мир, хаотичной беготни, которая еще до недавнего времени была характерна для ее поведения, становилось все меньше. Она успокоилась. Ее действия стали более целенаправленными и устойчивыми. Теперь ей удавалось установить зрительный контакт со мной и удерживать мой взгляд.

Рис. 4. Отреагирование чувств

С момента родительского дня прошли пять недель. Поскольку родители Ани не проявляли большого желания сотрудничать с психологом и при этом существовали неоспоримые доказательства причинения ребенку телесных повреждений, к работе была подключена сотрудница социальной службы. Она посещала семью несколько раз в неделю.

Анна восприняла появление сотрудницы двойственно. С одной стороны, дедушка держался от нее подальше и насилие с его стороны прекратилось, благодаря чему она чувствовала себя более защищенной, с другой стороны, ее мать сказала, что если она не изменится и не станет послушной, ее отдадут в интернат – женщина из социальной службы заберет ее.

Благодаря всей этой работе Аня стала спокойнее. Ее рисунки стали более яркими, вновь появились линии и структура.

Как-то раз Аня нарисовала рисунок с тонкими полосками и большими голубыми цветными пятнами в середине. «Черные полосы – это злое, его теперь меньше, а голубые полоски – это хорошее. Также и голубое – это зло, но теперь оно поймано».

Тем временем наступил июнь, учебный год подошел к концу. Аня думала о том, что будет после того, как закончатся школьные занятия. Дом, который построили ее родители, был почти готов, и во время каникул семья должна будет переехать в новый дом. Начиная с осени Аня будет ходить в другую школу. Казалось, что она испытывает облегчение и радуется новому жилищу. Там она будет жить со своими родителями. Ее уже взрослый брат и бабушка с дедушкой останутся в городской квартире. Для Анны было очень важно, чтобы наш с ней контакт сохранился, и я сказала, что в любое время она может мне звонить.

Во время нашей предпоследней встречи Аня захотела, чтобы мы рисовали вместе. Она вынула из папки рисунок, на котором была изображена мышка равновесия, и положила его на стол. При этом она предложила мне игру: мы взяли четырехцветную внутреннюю жизнь мышки и нарисовали к каждой части самостоятельный рисунок. Каждая из нас рисовала то, что приходило в голову в связи с этим цветом.

Анна начала с зеленой части. Это был тот цвет, с помощью которого она изобразила «позорную» часть жизни мышки. Анна описала свой рисунок следующим образом: «Везде вода, есть капли дождя, они не стекают. Тут лианы и водоросли, они могут меня потянуть вниз, а внизу у основания – скала. Дерево стоит отдельно от воды. В дереве мне нравится все, только ствол мне не нравится». Больше она ничего не сказала по поводу этого рисунка.

Затем Анна нарисовала темно-фиолетовую часть мыши. Эта часть обозначала «подлое». Анна сказала буквально: «У дома с этой стороны нет окон. Все окна выходят на другую сторону, во двор, и еще есть фиолетовые цветы, но они могут цвести только на солнце». Также она нарисовала голову (она назвала ее «неразберихой»), которую она хоть и не любит, но которая является ее частью.

В заключение она обратилась к сиреневой, хорошей части. Аня сказала по этому поводу: «Картина показывает хорошую бурю, которая прогоняет всех плохих людей из страны. Ветер с шумом проносится мимо хороших людей, а плохих он забирает в свою пещеру. Она находится у моря. Там плохих наказывают. Только если они пообещают стать хорошими, они могут вернуться на землю. Если они не могут сдержать свое слово, их ссылают, и они больше не могут вернуться наза д».

Я спросила Аню, кто мог бы вызвать этот вихрь. «Это может сделать Бог, но Бог не может спуститься на землю. Если он сам не может вызвать вихрь, ведь есть же помощники. Это адвокаты, судьи и свидетели, которые выжили. Можно собрать доказательства и посадить плохих людей в тюрьму. Там многие находятся под арестом».

Аня встала, подошла к пианино и начала играть вихрь. Он начинался с высоких звуков, сначала тихо и робко, затем становился все громче и закончился низкими звуками. Она начала танцевать, кружась с раскрытыми руками по классу и говоря: «Ветер дует и дует, он никогда не закончится, он всегда будет продолжаться». Когда она вышла из комнаты, она казалась освобожденной.