С полемическим задором (СИ) - Страница 30

Алексей ИВИН

-----------------------------------------------

©, ИВИН А.Н., автор, 2014 г.

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО НИНЕ АБРАМОВИЧ

Нина! Я нашел причину многих наших бед. И я нашел им объяснение в «теории водоразделов». Нет, не только наших с тобой бед, а всеобщих, - потому что наши-то отношения идеальны, виртуальны, нереальны, и прочая, и прочая. (Да и то, Нина, поскольку ты обещала прибыть ко мне проездом из Санкт-Петербурга, но не захотела или не смогла, у меня от этой вынужденной задержки, как у Пушкина в карантине в Болдине (кажется, в Болдине?), маленькая «болдинская осень» началась. А ведь мы заочники, даже не знакомы, даже не прикасались еще друг к другу, как в ту пору Пушкин к Натали Гончаровой). Ну, так вот, слушай меня внимательно, Нина, следи за моими рассуждениями.

Чем отличаются творческие люди от остальных? Какой-то общей неприкаянностью, неустроенностью, скитальчеством, некой еврейскостью (раз есть термин «русскость», отчего не быть «еврейскости»?). Не пришей кобыле хвост, не пришей к одному месту рукав, не пришей-не пристегни - вот кто мы по основоположным признакам. Возьмем вначале Пушкина, потом меня, потом тебя, проиллюстрируем примерами, чтобы суть моего открытия прояснилась.

Нет, ну ведь это же с ума сойти, что такое Пушкин! По генеалогическим корням, от абиссинских царьков произошел; следовательно, Аденский залив, Сомалийский полуостров – его родина. Но он родился в Москве, а Москва стоит на притоке Оки, и все это мокрое дело впадает в Каспийское море. Следовательно, по рождению он с каспийского бассейна; ну, считай, иранец. Но что же происходит дальше? Царь на него разгневался и сослал куда? Сослал на Кавказ, в Батум, в Бахчисарай, в Одессу, а это всё уже черноморский водораздел. Он же больше года был кто, Пушкин-то? Он был кочевник сармат или даже, дико сказать, «неразумный хазар». Вот ты и понимаешь уже, Нина Абрамович, что этот несчастный человек родился в эфиопском горшке, поблизости от Нила и «африканского рога»; потом его пересадили в Москву, в русский горшок, где уже и тогда процветали почти что одни татары (а где им быть? – это же Каспий, их вотчина); потом его сослали в черноморский бассейн; потом царь опять рассердился и отправил его куда? – в Михайловское, а это, извини, озера Чудское, Псковское, и вообще, балтийский бассейн. Это уже четвертый горшок, куда Пушкина пересадили, - Санкт-Петербург и Михайловское. Чего делать африканцу с Каспия в Санкт-Петербурге и в Михайловском? Это же не его ареал; это как если бы пума жила в моем вологодском лесу рядом с рысью. А мы помним из биографии, что Пушкин еще ездил по пугачевским местам, в Болдино на Нижегородчину, - то есть, исследовал каспийский водораздел. И вот ты понимаешь, что, побывав в четырех структурно разных горшках (почва, питательные вещества, климат – всё в них различное), он был убит выходцем откуда? – с атлантического побережья (Сена впадает в Атлантику, а Дантес с ее берегов и для нас, следовательно, тоже пришлый, проходимец). Это что, счастливая жизнь, ты считаешь? Быть… ну ладно, если не проходимцем, то прохожим и от проходимца погибнуть – это как? Да это чистое наказанье божье – до такой степени быть неприспособленным, неуместным, чужим. И Гончарова с ее Полотняным Заводом, и писчебумажным производством, и четырьмя детьми не бог весть какое подспорье на таком жизненном пути.

Возьмем теперь меня, автора этой бредовой статьи. Я родился в беломорском бассейне, и очень даже комфортно и ладно там жил, пока не началось «обучение» («учить» и «наказывать» - слова-синонимы в России). Мы с сестрой как-то быстро разошлись, духовно, идейно и по местоположению: ее потянуло «на севера», там и денег побольше платили, а меня повело на юг. Нет, ладно бы, если бы я оставался в Вологде: Вологда целиком относится к беломорскому водоразделу, и, проживая там, я был у себя. Я не был выродком, бастардом, пришлым, чужим, прохожим; я нормально стекал, со всем местным народом, прямо в беломорскую губу и окал как все. Но ведь что ты станешь делать? Не нашел работы и подался в Шексну. Это поселок такой в Вологодской же области, но относится уже к волжской речной системе, - следовательно, я стал иранцем и татарином, как многие в Центральной России. Но дальше – больше. В те годы одна искательница приключений, которую с волжских притоков занесло в Вологду, сделала, можно сказать, мне предложение (ничего бы она не предложила, не сунься я сдуру в Шексну). Так вот, я женился и поступил в Литературный институт. Всё, Нина, полный отпад и кранты: я поселился в столице, можно сказать, каспийский татарин, женился на русской татарке (или татарской русской?), и ясно, что о родимом горшке позабыл основательно, хотя и наезжал домой. Моя экс-супруга вообще-то русская, там даже карелы где-то возле ее городка кучно проживают, но Молога – это ведь, как и Шексна, волжская речка.

Таким образом, из родного горшка меня пересадили в чужой, где всё иное. Тверь, Москва, Владимир – ты думаешь, Нина, почему здесь столько теперь татар, таджиков, узбеков? Да очень просто: эти народы, в основном мусульманские, обживают и заселяют свой собственный ареал. Это правильно, естественно, чему тут удивляться, на что злиться и сетовать? Это которые мусульмане в Англию подались – те, пожалуй, хватили лишку, а наши-то очень даже в своей тарелке, у себя дома. Монголы, положим, были не правы, что двинулись в Европу, но татары-то правы: они заселяют свой ареал, расселяются у себя, теснят других постояльцев: хоть тех же русских. (Тут на Ивина обрушился шквал критики).

Итак, Нина, я живу, и цвету, и благоухаю в чужом горшке, пускай и уехал из Москвы. В моем владимирском районном городке такое количество узбеков теперь проживает, что я даже предложил местному начальству юмористическое толкование этого явления. Лет 25 назад в городе работала шелкоткацкая фабрика, а жители Ферганской долины, как известно, издавна прядут шелк, выращивают хлопок и всё такое. И вот, хотя в начале перестройки шелковая фабрика гикнулась, у узбеков срабатывает родовая и профессиональная память, генетическая карма, - и они во множестве переехали в мой город, хотя здесь уже не ткут шелк, акклиматизировались, славно зажили, многие черноволосые смуглые детишки теперь играют и учатся с местными бледнокожими владимирцами. Так что я, Нина, считай узбек. (Впрочем, ко мне ведь придерутся из-за терминологической путаницы и заявят с апломбом, что я напрасно отнес узбеков к каспийскому бассейну, что ихняя главная река впадает вообще-то в Аральское море, значит, они с аральского водораздела, но я возражу, что тут близко до Мангышлака, что нет тут отдельной речной системы, а узбеков лучше чохом отнести к Каспию: тут близко, близехонько). Я узбек, Нина. А был русский лесной человек из Тотемского уезда: комары, медведи, хариусы, река Сухона, 60º северной широты.

Но я-то ладно, а ты? Нина, ты дура. Ведь у тебя, писательницы Нины Абрамович, те же проблемы. Ты родилась на Дальнем Востоке, ты с потрохами, со всею душой принадлежишь Амуру и стекаешь в Советскую Гавань, в Охотское море или куда-то там еще в бухту Провидения. А где ты ныне живешь, несчастная? Где ты живешь? Ты живешь в Киеве, на Возняках. Ты в чужом горшке пытаешься укорениться, ты теперь черноморочка, на мове говоришь, украинское гражданство имеешь. Но хоть ты и писательница, но совершенно бессознательная женщина. Ты считаешь, это уморительно смешно – назвать свою книгу «Записки филиппинки»? Ты по простоте считаешь, что это иносказание, что, дескать, филиппинки слывут образцовыми прислугами, домработницами, горничными. Но, Нина, ты же и в прямом смысле филиппинка, раз родилась, считай, на побережье Южно-Китайского моря. Ты по детству, по первому и наилучшему горшку проживания соскучилась и тоскуешь, назвав так свою книгу: «Записки филиппинки». Вот где правда, а не в том, что там в одном из рассказов героиня прислуживает нуворишу и миллиардеру, одновременно отбиваясь от его амуров (извини за невольный каламбур с твоей рекой)…