С полемическим задором (СИ) - Страница 3

(статья опубликована в газете «Литература», приложение к газете «Первое сентября», № 26 за 1998 год. Выражаю благодарность критику и литературоведу Геннадию Григорьевичу Красухину: цикл статей в его газете – самое большое до сего дня мое достижение, самое длительное сотрудничество с каким-либо изданием).

----------------------------

©, ИВИН А.Н., автор, 1995 г.

ДРУГ ЕСТЕСТВА

Есть разновидность писателей, которые, кажется, любимы всеми категориями читателей – от школьников до пенсионеров. Это писатели-натуралисты. Может быть, секрет в том, что они пишут – и пишут всегда с любовью – о том, что и все мы любим: о природе. В самом деле, небо, поле, река, лес – очень простые вещи, которые лучше любого о себе представления – музыкального, литературного, кинематографического… Природа первична и мудра, и это понятно не только деревенским жителям, но и горожанам, которые от рождения до смерти живут в тенетах ц и в и л и з а ц и и, в четырех стенах, среди стандартов и удобств. Жизнь б е з людей, но с дятлами, дельфинами, обезьянами, бабочками кажется нам более полной, натуральной, основательной. Отношения между людьми подчас тяжелы и мучительны, отношения же в природе всегда просты и ясны, даже если жестоки.

И, судя по тому, как разворачивается экологическое движение, судя по тому, сколько появляется собачников, кошатников, любителей всякой пернатой и пресмыкающейся фауны даже в тесно застроенных городах, можно с уверенностью сказать, что горожанин тоскует по природе, по нормальным природосообразным отношениям, по своим корням, особенно те из горожан, которые родились и провели детство в деревне (вполне допускаю, что коренные москвичи и петербуржцы в пятом поколении нормальную-то природу уже и не воспринимают иначе как декорацию).

В русской литературе собственно писателей-натуралистов, а особенно известных, было не так уж и много: Арсеньев с его великолепным «Дерсу Узала» и дальневосточной тайгой; Виталий Бианки с «Лесной газетой» да несколько профессиональных литераторов, путешественников и этнографов: Пришвин, Миклухо-Маклай, К. Бадигин. Люди, разрабатывающие «уральскую» и «сибирскую» темы – Бажов, Шишков, Мельников-Печерский, Мамин-Сибиряк, - решали как-то больше общехудожественные задачи, хотя увлекательные рассказы о животных и о природе у них тоже есть.

Их могло быть и больше, отечественных Дарреллов и Тэйлоров, Кусто и Киплингов, но для этого, как ни странно, и уровень цивилизованности должен быть «погуще». Я хочу сказать, что «неволя душных городов» должна стать воистину неволей, чтобы из нее захотелось уйти; у нас же Сибирь и Север воспринимаются пока что как место ссылки и наказания, а отнюдь не как область притяжения, область интересов тех же писателей, этнографов и путешественников. Сколько было экспедиций, начиная с петровских времен и до наших дней, - а много ли было в составе этих экспедиций талантливых людей, которые могли бы занимательно и живо рассказать о том, что видели? Одного только Гончарова и помним, да и тот, как утверждают злые языки, борта своего корабля не покидал и описывал только, где и что едят…

Между тем изначальная, коренная потребность мужчины, если говорить о первоосновах и иметь в виду первобытно-общинный строй, состоит именно в натуралистических исследованиях – леса с целью поохотиться, реки и моря с целью поймать рыбу, а в новое время и шире – окружающего мира с целью покорить и завоевать (кто как умеет). Эти потребности и самые первые, и самые здоровые. Мужчина, торгующий с лотка или завивающий женщинам локоны, это уже вроде как и не совсем мужчина, это слуга женщины, это существо цивилизованное и окультуренное, хотя нас и пытаются уверить, что он-то и есть герой нашего времени.

Все эти общие рассуждения и имена понадобились мне, чтобы исподволь подвести вас к личности выдающегося канадского писателя, художника-анималиста, естествоиспытателя Эрнеста Сетон-Томпсона (1860-1946). До революции у нас выходило десятитомное собрание его сочинений, в советское время он издавался скудно, а в последние несколько лет опять активно издается. До 1896 года он изучал изобразительное искусство в Лондоне, Париже и Нью-Йорке, после того как в девятнадцать лет уже закончил колледж искусств в Торонто. Он много путешествовал, охотился и написал в общей сложности около сорока книг, главным образом о животных, в том числе восьмитомный труд «Жизнь диких зверей». Это была долгая, насыщенная, в полном смысле слова бродяжья жизнь, за которую у нас вполне могли бы и посадить, не окажись у тебя лицензии охотника-промысловика. Впрочем, ему чаще, чем с окружным шерифом, приходилось сталкиваться с хищниками, вождями индейских племен и эскимосами.

Отец Сетон-Томпсона, шотландский переселенец, занимался фермерством в Канаде, неподалеку от городка Линдсей, семья была большая, и впечатлительный мальчик Эрнест играл с братьями, а то и один во всевозможные игры, какие только изобретает детское воображение на свежем воздухе. Четыре года на ферме в лесу, коровы, орнитологические увлечения, охота, индейцы – таковы первые вехи на его пути. Впоследствии он не мог подолгу жить в крупных городах – его неизбежно тянуло к канадским и американским охотникам, фермерам, индейцам, а главное – к животным, которые водятся на пространствах, не обжитых человеком.

Вспомним, что с этого – с исследования – начинается и жизнь каждого человека. У англоязычной литературы, как и у русской, много высоких образцов художественной натурологии, и самый известный – «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо, гимн бодрому труду и неспешному предпринимательству. Предшественниками Сетон-Томпсона можно считать и американского классика Генри Торо, написавшего «Уолден, или Жизнь в лесу», и его старшего современника Германа Мелвилла с бесподобными этнографическими повестями «Тайпи» и «Ому».

У самого Сетон-Томпсона – более научный подход; некоторые его книги напоминают хорошие учебники по природоведению – например, «Книга о лесе». Он брал и писал историю того или иного зверька, как другие историю человека, - биографически, с точными деталями, с доскональным знанием повадок: «Биография гризли», «Биография серебристой лисицы». В отличие от некоторых других анималистов, он никогда не очеловечивает животных; его почтовые голуби, лисы, волки, собаки, рыси ведут себя как бы безотносительно человека, не чувствуют и уж тем более не думают (вспомним, например, волчицу в «Белолобом» Чехова или Каштанку в одноименном рассказе). Похоже иногда, что они вообще к человеку никак не относятся, потому что они и н а ч е устроены. Как и большинство литераторов, прошедших школу англосаксонского воспитания, он добросовестен, немного сноб и предпочитает действие всяким отвлеченным разговорам о душе и сантиментах. Его звери действуют, сталкиваются, героически гибнут, но лирических отступлений, ходов, рассчитанных на то. чтобы выжать у читателя слезы, автор избегает. Суровый охотник, он и познакомился-то с большинством из этих животных после того, как подстрелил и сделал чучело.

Вместе с тем ему в высшей степени присущ дар систематизации, прилежность ученого. В автобиографической повести «Моя жизнь», вспоминая, каких денежных затруднений стоило ему увлечение природой, он говорит, как о величайшей удаче, о приобретении определителя Росса «Канадские птицы». Эта подтянутость, самодисциплина, увлеченность делом, отменное физическое и душевное здоровье, основательные охотничьи, фермерские и искусствоведческие (художнические) навыки сделали его непревзойденным знатоком американской природы и обеспечили, в конечном счете, долгую и счастливую жизнь и широкую популярность – сначала у себя на континенте, а потом и в Европе.