С полемическим задором (СИ) - Страница 19

Никто бы не поименовал означенных писателей большими умниками, но силачами, исполинами, здоровяками – непременно. Их привязанность к малой родине, даже если это просто груда каменистых неудобий посреди океана, как в случае с Хайнесеном, просто впечатляет: нам бы такой любви к отечеству и такой же ответной ласки. Особенно если учесть, что в скандинавских странах, в Соединенном королевстве Великобритании и Северной Ирландии никогда не считалось зазорным мигрировать и путешествовать: вспомним репортажные романы со всего света Г. Грина и Н. Льюиса, кочевья Дж. Г. Байрона, Р.Л. Стивенсона, Дж. Джойса, Р. Киплинга и многих-многих других: под лежачий камень вода не течет, а западная полиграфия не терпит простаивания.

Представление о героях Гамсуна как об одиночках, оторвавшихся от мира, закрепившееся в советском литературоведении, основано главным образом на ранних его произведениях: романах «Пан», «Голод», «Виктория», «Редактор Ланге», но этот импрессионизм, эта, если вспомнить Бунина, живопись ноздрями и ушами, вообще свойственна письму, в котором преобладает чувство. Дитя лесов, скал, фьордов еще живет на одних восклицаниях, на интенсивности эмоций. Кто не ночевал в лесу или на маломерном судне в открытом море, тому вообще трудно постичь подобное избыточное восприятие живой природы. Оба прозаика единодушны в сопротивлении торгашеской цивилизации, они оставляют за собой право умереть целиком, не размениваясь и вдали от обезумевшей толпы. Скитаясь со своими возчиками, плотниками, камнерезами по дорогам Уэссекса и горным тропам центральной Норвегии, они в своих почти безлюдных повествованиях живописуют даже более торжество природы, непросветленных потемок, заброшенных хижин, пещер, лесной, горной и водяной нечисти. Бытийное пространство разрежено, кристально чисто и холодно, как северное солнце, когда оно пронизывает смолистые сосны в утреннем лесу. Под таким освещением не может зародиться ариостовых пылкостей, плутней Фигаро или пряных арабских сказок. Когда холод превышает человеческие возможности, эскимос строит из снежных блоков тесный иглу и в нем пережидает лютую стужу.

Это не холодность, не вялость, не отсутствие воображения, как может показаться какому-нибудь Тартарену из Тарраскона, а образ жизни, соразмерный анабиозу. Любопытно, что у животных, впадающих в зимнюю спячку, ученые открыли (но, благодарение Богу, еще не синтезировали) особый hibernation induction trigger (возбудитель зимней спячки), позволяющий экономно расходовать ресурсы тела, когда пропитание все равно немыслимо. Тише едешь, дальше будешь. Впрочем, этот гормон-возбудитель выделен лишь в крови обитателей лесной и степной зон и лишь в зимний период; с приходом весны он бесследно исчезает. Самые же северные обитатели – олени, песцы, моржи, пингвины – лишены этой привилегии (сэкономить силы поспав), защищаясь подкожным жиром и теплой шубой.

Развивая предложенное нами вначале противопоставление южного и северного архетипов поведения, можно утверждать, что нордический писатель остужает страсти, преобладает над ними. Проповеди Стриндберга, в отличие, скажем, от плачей Иеремии или Соломона, горячи лишь внешне, словесно, по существу же холодны, напыщенны, риторичны и пропорциональны, как искусственный кристалл. И это правильно. Разжигание страстей происходит зачастую именно с юга: вспомним походы ратей Тамерлана, македонянина Александра, Юлия Цезаря, походы пламенного корсиканца и бесноватого австрийского ефрейтора, а также неблагоприятное представительство на отечественном престоле уроженцев Симбирска и Гори. Это что касается политики и военной экспансии. Идеологические веяния, распространяющиеся на Север из Средиземноморья, в большинстве своем также непригодны и даже вредны для жителей Севера. Не случайно в отечественной историографии бытуют две версии христианизации: крещение киевских князей и призвание варяжских гостей на княжение в Ладогу, Изборск и Бело-озеро. В этом смысле методические указания одного из наших политических лидеров насчет «последнего броска на юг» и «последнего вагона на север» имеют хотя и крикливо выраженные, но реальные направленности. Хороший запас пакового льда в Арктике и благоразумия в столицах северных государств и России потребен для того, чтобы гасить очаги пожаров на Балканах, Кавказе, Палестине, в местах религиозно-этнической скученности и вопиющей материальной бедности.

И еще одна странная общность есть у Т. Гарди и К. Гамсуна: в последние 20-30 лет жизни оба фактически отказались от сочинительства в пользу реальной жизни: Гарди писал лишь стихи, последний роман Гамсуна «Кольцо замыкается» датирован 1936 годом. Дом близ Дорсетшира, хутор на Лофотенских островах и старая усадьба Нерхольм оказались более реальными, вещными, чем романические бредни, даже если они с точностью указывали на каждую загородку для скота или мостик через протоку на десятки верст в округе. На языке русской поэзии это звучит так:

Я пережил свои желанья,

Я разлюбил свои мечты…

Тем более что мечты обоих реализовались, получены престижные литературные премии, изданы книги, распространилась слава. Истощилось то «внутреннее тепло», которое генерирует северный человек под воздействием окружающего холода. Гарди и Гамсун, всю жизнь славившие безыскусные радости бытия, - семью, любовь, любовные свидания в безлунную полночь на берегу ручья или у развилки дорог, хороводы крестьянских девушек и возвращение рыбаков с уловом, плотницкие работы или сельские свадьбы, поставлены перед фактом: этому гармоничному природному бытию приходит-таки конец. Цивилизация берет свое. Вместо бричек тарахтят автомобили, распахивается Эгдонская пустошь, линии электропередач и телеграфа карабкаются по норвежским скалам, в Сегельфосс прибывают суда из Мексики, трещит по швам семейное счастье Джуда и Сью, как оно трещало в те же годы у Карениных. А поскольку подобные трансформации в течение их долгой жизни со стороны дьявола, прогресса, торговли, техники и Гамсун и Гарди претерпевали не раз, то и выход мыслится один. Да ведь и восприемники уже есть: и Пер Лагерквист, и Сельма Лагерлеф хорошо освоили руны мастера, а в Уэльсе по таким же пустошам уже ходят герои Джона Фаулза: Подруги французского лейтенанта и всякого рода Коллекционеры. Прах Т. Гарди захоронен в Вестминстерском аббатстве рядом с могилой Диккенса, самое имя Гамсуна, несмотря на его коллаборационизм, воспринимается норвежцами как имя национального героя.

Однако есть известная грусть и ирония (во всяком случае, у чувствующего и ныне живущего) в таком исходе. Смысл она заключает простой: если даже такие исполины принесены в жертву поступательному движению, то что остается нам в наш меркантильный век лотошников, мешочников, автомобилистов?

Боги и герои древнегерманского эпоса, известного под названием «Младшая Эдда», кончают нехорошо – взаимным смертоубийством: «Тор умертвил Мирового Змея, но, отойдя на девять шагов, он падает мертвым, отравленный ядом Змея. Волк проглатывает Одина, и тому приходит смерть. Но вслед затем выступает Видар (…) Рукою Видар хватает Волка за верхнюю челюсть и разрывает ему пасть. Тут приходит Волку конец. Локи сражается с Хеймдаллем, и они убивают друг друга. Тогда Сурт мечет огонь на землю и сжигает весь мир». И хорошо размалеванные идолы Перуна примерно в то же время (Х-Х11 век) вместе с сонмом языческих богов сплавляют за днепровские пороги, не давая пристать к берегам; Чур, Купала, Похвист, Лада, Лель поддаются апостольскому слову, хотя и не без сопротивления. Оттеснение старых богов – процесс возобновляющийся и во всех областях деятельности. Но изобретение книгопечатания не отменило традиций устного сказа, как изобретение твердотельного проводника и компьютера не отменило традиций книгопечатания. Потому что вершителем перемен оказывается сам человек, его назревшие потребности, его слова и дела. А в бытийном плане мастера классической английской и норвежской прозы Томас Гарди и Кнут Гамсун и до сих пор являются непревзойденными образцами, нравственной опорой, духовным ориентиром.