С небес на землю, но только с тобой (СИ) - Страница 79

      Глеб словно в пьяном бреду, не разбирает, что происходит, кто его ласкает, кто целует, один, а может быть несколько, потому что прикосновения ощущаются по всему телу. Ему все равно, есть лишь инстинкты и дикое желание их удовлетворить.

      Перевернув парня на живот и шлепнув по ягодице, наслаждаясь сладостным вскриком, вынуждает Глеба подняться на четвереньки и прогнуться в пояснице. Поцелуи вдоль позвоночника, чтобы запомнить, навсегда запечатлеть в памяти каждый изгиб, каждое прикосновение. Солоноватый вкус кожи кружит голову, глухие стоны сводят с ума, и уже не ясно, хочется причинить боль, или нет, просто хорошо, пускай и все не по настоящему.

      Спускается ниже, прикусив подтянутую ягодицу, перехватив поудобнее, чтобы не смог вырваться, сжать бедра, с силой, до синяков, чтобы быть точно уверенным, что это не сон, все наяву, что это Глеб стонет под ним, насаживается на скользкие пальцы, торопливо растягивающие до боли узкий проход. Понимание, такое явное и четкое, что у него никого не было все эти годы, что трахал его только Юрий, окончательно срывает планку и он, торопливо натянув презерватив, хотя так хотелось на живую, одним плавным, но уверенным движением входит на всю длину, захлебнувшись несдержанным криком, таким привычным, знакомым, черт…

      Мышцы плотно сжимают член, тесно обхватывая его со всех сторон, при каждом толчке поддаваясь давлению и растягиваясь. Это зрелище завораживает, но не так, как изгибающийся, словно кот, подающийся бедрами назад и насаживающийся до упора Глеб, такой прекрасный в минуты накатывающего оргазма и такой не живой, не настоящий, что становится горько.

      Страсть и безумие затопили небольшую слабо освещенную комнату. Два тела слились воедино, двигаясь в одном, известном лишь им двоим, ритме. Они ненавидели друг друга, но так искренне, что это вполне можно было назвать любовью.

      Шлепок по ягодице, за ним еще один, и еще, тяжелое дыхание смешивается с болезненными выдохами, сорванными хрипами и рычанием, не человека - зверя. Пот ручьями стекает с висков, вытягивая из двух полуобморочных тел последние силы и разум. Слишком концентрированное дыхание, дикие толчки, чередующиеся с ударами, не болезненными, скорее неприятными, но такими необходимыми, чтобы не заблудиться в переполняющих душу воспоминаниях.

      И хочется забыть, исчезнуть, раствориться, а не целовать эти губы искусанные, вкус которых невозможно забыть, не оставлять красные метки страсти, уже сейчас жалея, что они рано или поздно исчезнут, и не знать, что спустя пару часов все исчезнет: страсть, искренность, смирение; все растает как туман, со схлынувшим наркотическим опьянением. Поэтому сейчас можно брать все, зная, что тебя все равно не простят.

      Глеб так порочно стонет, совершенно не отдавая себе отчета, как красивая сломанная кукла, тающая в ненавистных руках. Таблетки не дают возможности кончить, и эта ужасно-сладкая пытка, со вкусом безумия и послевкусием ненависти, закончится и получится трезво вздохнуть, понять, что кошмар, так долго преследующий его в реальности, наступил, так нечестно затянув в свои сети, но сейчас толчки сменяются стонами, чьими именно уже не разобрать.

      Слезы текли по щекам бессознательного парня, пока Юрий с жадностью сжимал стройные бедра, оставляя на коже багровые пятна и, не сдерживаясь, вколачивался в такое горячее и соблазнительное тело, совершенно не замечая, что душа, да-да, именно она, плачет, вырываясь из пьяного сознания горючими слезами.

      Они кончили почти одновременно, доведя друг друга до изнеможения, и так же резко уснули, просто вырубились, отключившись, чтобы проснуться в суровейшей из реальностей, в настоящей жизни.

      Когда Глеб пришел в себя, первое что почувствовал - это посторонние пальцы, в своих волосах, неторопливо перебирающие слипшиеся пряди. Сначала подумал, что это всего лишь сон, очередной кошмар, но стоило распахнуть все еще мутные и воспаленные со сна глаза, как реальность с такой силой шарахнула по башке, что едва удалось побороть ком тошноты в горле. Это было отвратительно, мерзко, словно в твоей душе поковырялись, вытянув самое сокровенное, и облили грязью. Глеб тяжело дышал, стараясь справиться с истерикой, плавно переходящей в нервные спазмы, сотрясающие все тело. В этот момент он всей душей ненавидел Юрия, его руки, прикасающиеся к нему, глаза эти холодные и пустые, одно его существование затмевало разум, разбивая душу на части. Это был ад на земле. Сейчас, в этот самый момент, Глеб хотел умереть.

      - Как спалось? – почти как издевка.

      Юрий не пытался быть дружелюбным, все его положительное отношение выплеснулось из него с сильнейшим оргазмом несколько часов назад. Сейчас в душе осталась лишь отрешенность, уверенность и холод. Он по прежнему не мог себе объяснить, почему так сходит с ума стоит только мальчишке, а для него Глеб навсегда останется таким, оказаться в поле зрения, как все его существо тянется к нему, страсть перерастает в безумное желание обладать. Но решение уже принято.

      Разглядывая следы своей страсти, отпечатки зубов, синяки на запястьях, бедрах, засосы на шее и плечах, Юрий окончательно понял, что либо так, либо никак, это пытка, которую он терпеть не намерен.

      - Не тронь меня, - голос предательски сел и Глеб сорвался на кашель. Протянутый бокал воды был нещадно отбит в сторону и, приземлившись на пол, медленно растекался прозрачной лужицей. Юрий полностью проигнорировал такое к себе отношение.

      - Я скажу один раз, заткнись и послушай. Я дам тебе выбор, потому что убить своими руками не смогу, - это было тяжело признать, а еще тяжелее признаться. - Я сохраню тебе жизнь, заберу к себе, увезу в другой город, скрою от всех, сделаю своим, а ты навсегда забываешь о Викторе, даешь ему возможность жить нормальной жизнью. Это единственный выход, иначе я сделаю так, что Вик сам возненавидит тебя. Только не уверен, что хочу видеть, как сердце сына затопляет ненависть, думаю, ты понимаешь, о чем я.

      Глеб молчал, он как никто другой успел прочувствовать горечь ненависти, ощутить на себе ее нещадно оплетающие душу плети, которые не дают жить дальше, навсегда задержав в прошлом.

      - Я ненавижу тебя, - прохрипел он, понимая, что подобный выбор слишком жестокий.

      - Я знаю, - улыбнулся Юрий. - И я тебя тоже.

      Это признание было лучше любых слов, оно пропитано искренностью и верой в собственные убеждения.

      - Подумай, Глеб, просто подумай. Я все равно не оставлю тебя, уже не оставлю. Можешь считать это любовью, хотя неуверен, что ты в ней нуждаешься. Да и мне она без надобности, но отпустить тебя выше моих сил. Либо ты будешь моим, либо сгниешь в одиночестве. Думай, у тебя есть чуть больше недели.

      Юрий встал и, поцеловав оцепеневшего от «прекрасной» перспективы парня в висок, ушел.

      Нет, Глеба не пугало одиночество, оно было ему близко и привычно, он боялся быть с Юрием. Его перепады с гнева на милость выбивали любое устоявшееся мнение на раз, он ломал все законы логики и заставлял сердце сбиться с ритма одним своим взглядом. Но Глеб был уверен, что если делать выбор, то он предпочтет смерть. Слишком сильна была обида, слишком жива была боль.