С небес на землю, но только с тобой (СИ) - Страница 71

      - Меня подожди, скоростной ты мой, провожу, - орет Глеб из дальней комнаты, пока Илья старательно пытается согнать с наглой морды улыбку.

      - Нахер ты мне сдался? Сам дойду,- пытаюсь его вразумить, но видимо не получилось, потому что выходит он одетый и с моей курткой в руках.

      - Попизди мне еще, - рычит, однако.

      Засовывает... не, заталкивает... короче, утрамбовывает меня в куртку и выталкивает в коридор. Только собираюсь свалить, как меня цепляют за ладонь и, переплетя наши пальцы, прячет обе руки к себе в карман.

      - Как-то розовыми соплями повеяло, ты не находишь? – пытаюсь вырвать конечность, но как-то не выходит.

      - Щас отшлепаю и поставлю в угол, вероятнее всего рачком, - ухмыляется и тянет меня вниз.

      - Мечтай.

      - Не, мне пока точно ничего не надо, ты меня ночью затрахал…

      - Заткнись! – перебиваю его, накидываю на голову капюшон, шагая рядом с ним, физически чувствуя, что он улыбается. Весело ему, а мне сквозь землю провалиться хочется.

      До остановки добираемся молча, и пока ждем автобус, благо на остановке нет людей и нашу композицию никто не оценит, отчаянно ловлю себя на мысли, что уезжать катастрофически не хочется.

      - Что загрустил? – вопрос поставил меня в тупик.

      - Уезжать не хочу, - а смысл ходить вокруг да около, если у меня все на лице написано.

      - В розыск объявят, а меня посадят как похитителя несовершеннолетних, а если еще и осмотрят, то и за изнасилование, - подводит итог Глеб и затаскивает меня в автобус, забираясь вместе со мной, что не может не радовать.

      - Ты нахрена поперся?

      - Решил прокатиться.

      - Не хочешь, чтобы я уезжал?

      - Не хочу, но надо.

      - Я все еще злюсь на тебя, - не могу молчать, слова так и прут из меня беспорядочным словесным потоком.

      - Знаю, - пожимает плечами, и где, спрашивается, раскаяние?

      - Ты неисправимая задница, - прорычав, отворачиваюсь к окну и так и продолжаю сидеть, тихо тая, когда он начинает ненавязчиво гладить мою ладонь у себя в кармане. Вот же зараза.

      - Что теперь будет? – спрашиваю у него то, что давно не дает покоя.

      - Тебе как, помягче, или правду?

      - Правду, но помягче.

      - Папаша твой быть нам вместе не даст, это он объяснил доходчиво, максимум пару месяцев, пока его терпение окончательно не лопнет, и в лучшем случае - тебя женят, кстати, поздравляю с помолвкой, и увезут за границу, а в худшем - меня грохнут. Конец.

      Дышать стало трудно, не из-за мороза, от которого не спасает даже салон автобуса, а просто тяжело, так, что не вздохнуть.

      - Я не хочу так, - шепчу, но знаю, он услышал.

      - Поздно дергаться, - крепче сжимает ладонь и выпускает мои пальцы. – Тебе пора уходить.

      - Я не хочу уходить, - говорю громче, чем следовало бы, буквально закипая от злости.

      - Ну давай ездить кругами, - спокойно произносит и смотрит на меня как на идиота.

      - Ты о чем?

      - Остановка твоя следующая, а я по кругу и домой. Вопросы?

      - Это не моя остановка, - намекаю, что живу не в центре, а на окраине.

      - Тут тачку поймаешь. Все, встаем, – дергает меня за руку и силком проталкивает к дверям. – Кстати, ты какого хуя из больницы сбежал?

      - Ты переводишь тему, - напоминаю ему, радуясь, что мы залипли на светофоре. Он стоит позади меня так близко, что его тепло передается мне, несмотря на кучу слоев ткани.

      - Вик, не надо трахать мне мозг, он и так от тебя страдает. Просто вали домой, - стонет, и только сейчас замечаю, какой он бледный, как дрожат его пальцы, и выглядит он дерганным и слегка неадекватным. Это напрягает.

      - Ты в порядке? – стараюсь, чтобы голос был максимально отстраненным, боясь, что стоит ему только распознать беспокойство, и он замкнется в себе.

      - Нормально. Все, вали, - не успеваю ничего ответить, как эта скотина выталкивает меня из салона, дружелюбно показывает средний палец, и скрывается в неизвестном направлении, удаляясь от меня все дальше.

      А мне выть хочется, стонать, так, как воют раненые звери. Ну не хочу я с ним расставаться, никак. На душе стало тяжело и муторно, хотелось просто исчезнуть, забыться, а не идти домой, где, скорее всего, получу по шее. А что такого? Ну сбежал слегка из больницы, со всеми бывает. Сотрясение вроде легкое, травм нет. Просто плохо стало по дороге, ну я и заехал проконсультироваться, кто же знал, что они отцу звонить будут? Взгляды эти сочувствующие, беспокойство, бесит до зубного скрежета. Я же не при смерти, чтобы со мной носиться как с дитем малым. Аж передергивает от отвращения.

      Плотнее кутаюсь в ворот куртки, ниже натягиваю капюшон на голову, стараясь укрыться от холода. С неба падает снег, погружая город в зимнюю сказку, красиво. Когда идешь вот так по заснеженным улицам города, снегопад не дает возможности рассмотреть лица редких прохожих, становится проще, все проще.

      Ловлю такси без проблем и, назвав адрес, разваливаюсь на сидении, бездумно смотря в окно. Погружающийся в ночную тьму город прекрасен.

      Как я вчера оказался у Ильи? Сам толком не понял. А куда мне было идти? Друзей, как таковых, нет, да их вообще нет, Кир сразу бы позвонил отцу, а к Глебу идти хотелось и того меньше. Блуждая по ставшему почти родным обшарпанному району, чувствовал успокоение, вот только холод, окутывающий со всех сторон, мешал сосредоточиться. Груз пережитых эмоций не давал покоя, давил так сильно, словно желая выжать из тела саму душу, и не было возможности снять стресс, отвлечься, скинуть всю эту грязь с плеч.

      Дверь знакомой квартиры оказалась предусмотрительно открыта, несколько пар ботинок в коридоре напрягали неимоверно, поэтому не сильно заморачиваясь разуванием, прошел в комнату и, не снимая куртки, запрыгнул на подоконник, бездумно уставившись в окно.

      Все как в тумане. Кто-то пытался заговорить, кто-то был послан и отправлен по всем известному адресу. Илюха вроде орал, держали кого-то, уже не вспомню. Стакан воды, две таблетки, проглатываю бездумно и отключаюсь, все, темнота. Когда прихожу в себя лишь обрывки воспоминаний жаркой ночи, горящие страстью глаза Глеба, жаркие поцелуи и грубые толчки, это все, что удается вспомнить.

      Я злюсь на него, на себя, на всех. Он не имел права меня трогать, даже если я был под кайфом. Я вообще-то ему забастовку объявил, но что-то подсказывает мне, что она продлится не долго. Под его напором невозможно не сдаться.