С другой стороны - Страница 3

— Отступаем!

Зычный голос барона озарил поле синеватыми отблесками ужаса.

— Проклятый роборотень! Отступаем! Прочь! Прочь!

Но отступать было уже некому. Чудовище додавливало последних пехотинцев, как тараканов, всадники полегли первыми вместе со своими тракторами. Возможно, барону и удалось уйти — быстрые ноги кибаргамака спасали его прежде не раз, — но, влепленный в асфальт, точно муха, Данил этого не видел.

Тварь замерла на миг, не обращая внимания на беспомощного бледнотика, поводя наблой башки из стороны в сторону. С застывших фрез стекал керосин, капая на низко растущие антенны. А на грудной пластине, приваренной поверх природной брони, проступали, облитые кровью, знаки местной письменности — то ли девиз, то ли тавро.

Черные лапы бросили вверх призрачную мозаику тела, крылья оперлись о плотный воздух, и дракон взлетел. Из сдвоенной глотки вырвался пронзительный свист, озаривший ристалище эхом, мелькнул в черном небе двойной отблеск хвоста, и чудовище скрылось среди низких полупрозрачных туч.

Данил приподнялся, с трудом выдернув плечи из липкой смолы. Вокруг стояла оглушенная тишь. Поле было истоптано, тут и там валялись брошенные копья, тюки, туши скакунов, тела солдат. Один из ландскнехтов был еще жив, но, прежде чем землянин успел хотя бы спросить себя — чем помочь существу, в биологии которого не разбираешься, — антенны туземца поникли, и с последней вспышкой сигнальных огней солдат испустил дух. Робослика нигде видно не было — должно быть, глупое создание удрало в лес, на корм железным волкам.

И тут квестор понял три вещи. Во-первых, он остался совершенно один в двухстах километрах от базы, на планете, где радио не пробивалось сквозь кипящую ионосферу, лидарные лучи гасли в облаках сажи, и единственным способом связаться с «Бао Чжэном» на орбите было — задействовать эвакуационный маяк. Во-вторых, наружный термометр показывал плюс пятьдесят восемь, и, когда батареи скафандра разрядятся, Данил начнет медленно вариться в своей скорлупе. Еще никому не удалось утрамбовать действующий термоядерный реактор в габариты рюкзака. В-третьих, его отделяло добрых двадцать километров от замка, где, помимо графа Дракула и его ручного дракона, находились четверо из шести похищенных ученых. И, должно быть, трупы остальных.

У него не было оружия, у него не было связи, у него не было времени и не было никакого представления о том, что делать дальше.

Квестор пожал плечами под издевательски белым скафандром и, подняв брошенный лейтенантский разрядник, зашагал по дороге, вымощенной черным кирпичом, в сторону далекого замка.

Солнце зашло, и наступила темнота.

Днем раньше Данил только начинал подозревать, что дело обстоит сложней, нежели ему представлялось.

— Упрямиться вздумал, быдло?! — взревел барон, нависая над деревенским старостой, точно осадная башня.

— Да как можно, ваша пришлая светлость! — проныл тот, еле держась на ногах. У запуганного старосты подгибались разом все четыре колена. — Толька-а… нельзя ли…

Данил слушал вполуха, озираясь по сторонам. Зрелище ему открывалось не слишком впечатляющее, зато весьма поучительное — если вы питаете слабость к азбучным истинам. Образами деревушки на краю владений графа Дракула можно было иллюстрировать старую максиму: «Нищета везде одинакова».

Крестьяне отличались от жителей Грабенграда, где располагалась университетская база и где Данилу удалось нанять банду ландскнехтов, даже внешне. Низенькие, широкие, они больше походили на груши о четырех ножках, нежели горожане, более близкие к землянам пропорциями. Железная броня на боках нарастала кривой и тонкой, местами в ней зияли дыры, а у одного перекошенного ее покрывала ржавчина, невероятная в нейтральной атмосфере планеты. Плохое питание, тяжелый труд, болезни — все как в земном Средневековье, подумал про себя квестор. Ну и сверхэксплуатация, как же без нее.

Навесы здесь крыли пластинами графита, шестиугольными, как соты. Поверх старой черепицы нарастала то ли трава, то ли плесень, такая же черная. Вместо стен — гасящие звук циновки, плетенные из углеволокна. На одной крыше Данил увидал местный аналог козы: похожее на гусеницу существо царапало графит слабыми жвальцами и протяжно мигало боковой линией.

Вначале квестор подумал, что барон именно эту козу и пытается у крестьян реквизировать — то ли на прокорм ландскнехтам, то ли в других, простому бледнотику непонятных целях. Потом он понял, что речь идет о быдле иного племени. Манера станиславской аристократии одним словом называть крестьян и их скотину хорошо вписывалась в феодальный шаблон, но похоже было, что барон собирается взять с деревни подать кровью, или машинным маслом, как тут принято говорить, в обход номинального владетеля здешних земель, графа Дракула. Староста оказывался между двух огней: отказать значило лишиться головы, а согласиться — лишиться работника сразу, а головы — потом, когда об измене проведает граф.

Поэтому староста тянул время, электразумом уже понимая, что сдастся, но медлительным химозгом еще сопротивляясь очевидности.

— Так, ваша пришлая светлость!.. Помилосердствуйте!

Ферроплекс метко ткнул крестьянина тракторным стрекалом в бок, между тонких кружев прохудившегося жестяного корпуса.

— А ну, живо, скот, кому сказано!

Лейтенант многозначительно пристукнул разрядником по булыжной кромке бассейна, где под толстой коркой желтой пены досыхали последние капли дождевого спирта.

— Слушаюсь, ваша пришлая светлость! — Староста едва не царапал днищем землю, раскорячив колени на манер паука.

— Да смотри, скот, не ржавчика какого-нибудь! — рявкнул барон. — Молодца химозгом послабже. Есть у вас такой, чтобы графу… — автопереводчик замялся, — …не давал клятвы?

— Да как же не быть? — Староста шарахнулся, едва не повалив стоящее у столба ведро ферроценовой крошки. — Бесперечь кого-нибудь приложит, так что память вон, я уж стараюсь как могу, своего ума вкладываю, да много не вложишь. А наша светлость-то, он такой… про него знаете что говорят? Правду говорят. Электроборотню-то невместно до нас, простых, спускаться… Сироти-инушки мы!.. — завыл он внезапно, чуть не ослепив квестора.

— А ну, пошел прочь, скот! — Барон замахнулся на старосту, и тот, подволакивая заднюю правую ногу, посеменил прочь. — Электроборотней он, видишь ли, испугался.

Ферроплекс помигал сердито налобным фонариком.

— Однако, если злокозненный Дракул, — на этом месте Данил вздрогнул. В баронской речи имя графа лишь недавно обзавелось непременным эксплетивом, — оставил без внимания столь важное тактически место, как сия деревня, то дела его, верно, совсем плохи, и до самого замка встречи с наймитами его подлыми ожидать не следует. Или же, напротив, уверен в силах своих эксротатор и низкопулятор сверх меры и надеется устоять пред силами нашими вблизи гнезда своего родового, в каковом случае опять же близкого сражения не предвидится. Так или иначе у нас есть время от знамения недоброго избавиться, по вине зольдата излишне ретивого приключившегося.

Излишне ретивый солдат ухитрился во время перестроения на марше заплестись в собственных ногах — химозг попутал, не иначе — и повредить левый двойной шарнир. Туземная нумерология придавала особое значение простым числам, а в отряде ландскнехтов с потерей бойца осталось 256 туземцев — 28 — число не просто составное, но четное, если так можно было выразиться, многократно, и притом четное число раз, что сулило какие-то совсем уже немыслимые беды, Данил робко намекнул на разбиение по Гольбаху, за что был осмеян как невежественный бледнотик, не имеющий понятия об основах матемагии. Поэтому отряд предстояло любыми средствами пополнить, и кому-то из крестьян предстояло отведать прелестей электрицийской рекрутчины.

Рекрута провожали половиной села. На взгляд землянина, процессия напоминала похоронную, только виновник передвигался своим ходом. Крупный абориген — почти человеческого роста, несмотря на подгибающиеся колени; при местном тяготении он весил, должно быть, пару центнеров — перебирал ногами вяло. С одной стороны его поддерживала старушка-мать (низкорослая пожилая особь условно-женского пола, поправил себя Данил), с другой суетился староста.