С Барнаби Бракетом случилось ужасное - Страница 4

– Получилось, – сказал довольный Элистер, повернувшись к жене. Он рассчитывал, что она будет довольна тем, что он сделал, но Элинор – женщина совершенно обычная – пришла в ужас.

– Выглядит смехотворно! – воскликнула она.

– Но это же ненадолго, – сказал Элистер. – До тех пор, пока он не угомонится, вот и все.

– А если он никогда не угомонится? Мы же не можем оставить его там насовсем.

– Поверь мне, рано или поздно ему надоест эдак парить в воздухе, – стоял на своем Элистер. Он пытался смотреть на вещи оптимистично, хотя никакой особой надежды при этом не чувствовал. – Подожди, сама увидишь. Но до тех пор нельзя давать ему биться головой всякий раз, когда он будет от нас упархивать. Он себе мозги повредит.

Элинор на это ничего не ответила – она предалась унынию. Легла на диван и стала смотреть вверх на сына, зависшего в одиннадцати футах у нее над головой. Что же она такого натворила, за что ей это ужасное несчастье? В конце концов, она совершенно обычная женщина. Таким не полагаются летучие младенцы.

Тем временем Элистер и Генри занимались своим делом и дальше. Второй матрас они прикрепили к потолку в кухне – прямо над тем местом, где будет стоять колыбелька Барнаби, а третий – в их с Элинор спальне, где он будет спать по ночам у себя в кроватке.

– Готово, – сообщил Элистер, спустившись в гостиную. Элинор по-прежнему лежала на диване, а Мелани сидела рядом на полу и в семнадцатый раз читала «Хайди». – Где Барнаби?

Мелани показала пальцем наверх, но не произнесла ни слова: она не отрывалась от книжки. Сейчас говорил Козопас Петер, и ей не хотелось упустить ни единого слога. Мальчик этот был мудр не по годам.

– Ах да, – сказал Элистер и нахмурился: что же ему делать дальше? – Считаешь, стоит оставлять его там на весь день?

Мелани читала дальше, пока не дошла до конца особенно длинного абзаца, после чего взяла закладку. Аккуратно поместила ее между страницами 104 и 105, а книжку отложила на подушку рядом с Элинор. Затем посмотрела папе в глаза.

– Ты спрашиваешь меня, стоит ли нам оставлять Барнаби на потолке нашей гостиной на весь день, – уточнила она бесстрастно.

– Да, верно, – подтвердил Элистер, не в силах встречаться с дочерью взглядом.

– Барнаби, – повторила та. – Которому всего несколько дней. Ты хочешь знать, считаю ли я, что его стоит оставлять наверху.

Повисла долгая пауза.

– Мне не нравится твой тон, – произнес в конечном итоге Элистер. Говорил он тихо и как-то стыдливо.

– Ответ на твой вопрос – нет. Нет, я не считаю, что его стоит оставлять там вот так.

– Ну что ж, – сказал Элистер, берясь за стул, чтобы забрать мальчика с потолка. – Так бы сразу и сказала.

Тут в дверь к ним позвонили. Пришел сосед мистер Коуди – он так и не дождался ключей от своего фургона и потому запросто явился за ними, нимало при этом не смущаясь. Элистер сунул Барнаби обратно в колыбельку, но забыл про ремешки, и через секунду мальчик снова оказался на потолке и удобно лежал на матрасе.

Мистер Коуди, проживший долгую жизнь – он воевал в двух мировых войнах, жал руку самому Руалу Далу[4] и за семь десятилетий вообще много чего повидал (кое-что из этого он понял, а кое-чего и нет), – поднял голову и склонил ее набок. Одной рукой почесал подбородок и медленно провел языком по губам – сперва по верхней, затем по нижней. Наконец, качая головой, повернулся к Элинор.

– Вот это вот у вас – необычно, – произнес он, и тут Элинор залилась слезами и убежала наверх, где рухнула на кровать, вознамерившись не открывать глаз, чтобы не видеть этого чудовищного кошмара – третьего цветастого матраса, прибитого к потолку.

Когда миновало четыре года и ничего не изменилось, семье Барнаби пришлось смириться с тем, что это не временное явление: их младший ребенок просто таким уродился. Элистер и Элинор водили его к местному врачу – тот тщательно его осмотрел, прописал пару таблеток и велел прийти назавтра, но и после ничего не поменялось. Его возили к специалисту в город – тот прописал курс антибиотиков, но дитя продолжало летать как ни в чем не бывало, хотя у него выработался иммунитет к сильному гриппу, который на той неделе свирепствовал в Киррибилли. Наконец, его отвезли в самый центр Сиднея к знаменитому консультанту – тот просто покачал головой и сказал, что это у мальчика болезнь роста, пройдет со временем.

– С годами мальчики из всего вырастают, – улыбнулся он, пробегая взглядом довольно внушительный счет за то довольно небольшое время, что он осматривал Барнаби. – Из брюк. Из послушания. Из почтения к родителям. Вам просто нужно набраться терпения, только и всего.

Элистеру и Элинор все это ничем не помогло – у них только еще больше руки опустились.

Теперь Барнаби спал на нижней кровати в комнате Генри; к низу верхней койки пришпилили два одеяла, чтобы он не бился головой о пружины.

– Наш потолок – просто загляденье, правда? – сказал Элистер, когда наконец сняли матрас с потолка спальни. Элинор кивнула, но ничего не сказала. – Хотя надо перекрасить, – добавил он, заполняя паузу. – На месте матраса он теперь пожелтел. И цветочки можно разглядеть.

В ванной у Барнаби тоже возникли сложности, но, вероятно, описывать их здесь бестактно. Достаточно сказать, что принимать душ было очень трудно, вопрос о ванне даже не вставал, а ходить в туалет требовало таких вывертов, что растерялся бы даже бывалый акробат.

По вечерам, когда они время от времени жарили барбекю на ужин, вся семья рассаживалась за столом в саду: Элистер, Элинор, Генри и Мелани на стульях под большим тентом, а Барнаби парил под самой его верхушкой. Крепкий зеленый брезент не давал ему улететь в атмосферу. Ему не разрешали мазать кетчупом сосиски или гамбургеры – капли соуса имели скверную привычку падать на головы родни.

– Но мне же нравится кетчуп, – жаловался Барнаби, считая, что все это очень несправедливо. Он теперь, конечно, умел говорить не только «Уа».

– А я предпочитаю не мыть себе голову каждый день, – отвечал его папа.

В таких случаях Капитан У. Э. Джонз сидел на земле, задрав голову, и ждал команды. Он некогда решил, что этот летающий мальчик – его единственный хозяин, поэтому больше никого не слушался.

Но часто дни проходили довольно скучно. Вскоре после рождения Мелани Элинор бросила работу, поэтому они с Барнаби подолгу оставались одни, и одиночество их разбавлял только Капитан У. Э. Джонз. Днем они почти не выходили из дому: Элинор не хотела, чтобы люди видели их с сыном – вдруг станут пялиться и показывать пальцами. Элистер тоже отказывался брать с собой Барнаби, когда в субботу утром ходил на рынок Киррибилли искать выгодных скидок. Он знал, что неизбежно станет тем, кого сам всегда презирал, – каким-то необычным человеком.

Вот по всему по этому Барнаби рос ребенком необычайно бледным: он почти не бывал на дневном свету. Некоторое время Элинор привязывала его бельевой веревкой на заднем дворе – пусть повисит на свежем воздухе пару часов. Если дул ветерок, мальчик даже вращался там почти весь день и ровно загорал со всех сторон. Но со временем такие прогулки пришлось прекратить: в разных углах сада стояли причудливые птичьи кормушки, а четырехлетний мальчишка, привязанный за щиколотки бельевой веревкой, махал в воздухе руками как сумасшедший и скорее напоминал не мальчика на прогулке, а пугало, поэтому птицы прилетать сюда перестали.

– Он бледный, как призрак, – сказал Элистер как-то раз за ужином, подняв голову и посмотрев на сына.

– Как наши потолки раньше, – заметила Элинор. – Пока к ним не прибили матрасы.

– Но ему же вредно, нет?

– Мы уже это обсуждали, Элистер, – вздохнула Элинор, отложив вилку. – Если мы станем выводить его на улицу, что скажут соседи? Они же могут заподозрить, что мы дома все летаем.

– Ох, Элинор, ну ты скажешь, – рассмеялся Элистер. – Я в жизни не летал никогда, сама знаешь. Ногами я крепко стою на земле.