Ржаной хлеб - Страница 37

Чего-то вроде застеснявшись — откровенности своей, может быть, — Зина наклонилась над поросятами, настойчиво напомнила:

— Иди, Миша, иди, заждались тебя. Спокойной ночи!

На ферме было все в порядке, ветеринар не отходил от притихших маток, трезво неуклюже извинился:

— Ты это, того, Михаил, не обижайся. Ошибся я чуток.

— Ну, смотри, чтоб не повторилось. — Назимкин сразу подобрел. — Сейчас глаз да глаз нужен.

Повеселел, оживился и ветеринар, в сущности — толковый работник.

— Это уж как положено! Что ты! Все у меня на учете!

— Тогда — до утра! — кивнул Назимкин и вышел в стылую беззвездную темень.

Ожидая мужа, Радичева сидела у торшера, читала. На столе стояли покрытые салфеткой тарелки позднего ужина, в кухне на газовой плите третий раз закипал чайник. Заслышав знакомые шаги, Вера Петровна захлопнула книгу, вышла навстречу.

— Ну что там, Миша?

— Вот это денек сегодня! До полуночи — сто происшествий! — рассмеялся Михаил. — Что на ферме? От двух свиноматок — сорок два поросенка, вот что там!

— Все живы?

— Пока все. Там Зина, добрая душа, из бутылочки их кормит!

— Зина все может! — кивнула Вера Петровна, тоже, должно быть, невольно подумав о ее незадавшемся замужестве.

Михаил помылся, неторопливо поужинал, наслаждаясь покоем, семейным уютом. За чаем, несмотря на поздний час, Радичева и выложила мужу то, что тревожило ее нынче больше, чем обычно.

— Устал, Миша, наш Потап Сидорович, сдает. Боюсь, совсем бы не слег. Сам не будет тянуть и другим только мешать. Это уже и сейчас чувствуется. Хотя и жаль его, а что-то надо предпринимать.

— Это, Верушка, дело не наше, а райкома. Пусть райком и думает, — благодушествуя, сказал Михаил.

— Почему ж не наше? Наше, Миша. Нам здесь видней, отсюда и подсказать надо. А вот как сделать так, чтобы и его не обидеть, ума не приложу.

— Хочешь, как в пословице: и волки бы сыты, и овцы целы? — Михаил рассмеялся. — Нет, моя любовь, так не получится! Старик он сложный, характер трудный. Да и сил сколько положил за эти годы.

— Все правильно, Миша, — согласилась Вера Петровна. — Никто у него заслуг его и не отнимает. А тянуть все равно нельзя. Гибкости, цепкости у него прежней нет. А медлительности, осторожности — прибавилось. И вперед заглядывать не хочет. Или не может уже. С тем же комплексом возьми. Стройку считает чуть ли не грабиловкой, помогать МСО не хочет. Раньше вроде считать умел. Все обсчитывал! А теперь простейшей арифметике не верит: что каждый рубль, в стройку вложенный, червонцем обернется! Сегодня на партбюро как капризный ребенок себя вел. Килейкин дверью хлопнул и ушел. И правильно.

— И что же ты теперь думаешь делать? — Михаил хотел рассказать жене, как раскипятился сегодня Сурайкин из-за телевизора на ферме, и смолчал: к тому, важному, о чем, волнуясь, говорила жена, пустяковина эта отношения не имела.

— Пока не знаю, Миша. Наверно, ничего не скрывая, нужно поговорить с Пуреськиным.

— Тоже не очень здорово. За глаза, получается вроде жалобы, наговора.

— Какая ж это жалоба? — горячо запротестовала Радичева. — Речь ведь идет о дальнейшей судьбе колхоза!

Михаил подошел к жене, обнял ее за плечи, ласково засмеялся:

— Верунь, первый час ночи! Может, закроем совещание?

— Давай закроем, — согласилась она, доверчиво припадая к нему.

Пуреськин сидел в своем кабинете, рассеянно смотрел на пушистые, покрытые снегом ветви березы, свисающие по окну. Сегодня утром у него побывала секретарь парткома Радичева, подробно рассказала о делах в «Победе». Долго они проговорили, и Пуреськин окончательно убедился в том, о чем и сам не раз думал: не по плечу стал Потапу Сидоровичу Сурайкину председательский воз — постарел, выдохся, да и здоровье подводить начало. Пора на отдых, а сам он не просится, — вот такая тут деликатная штуковина!..

Отстранение от работы, замена председателя колхоза или другого какого руководителя никогда не были, для Пуреськина легким делом. Каждый раз обсуждение кадрового вопроса заботило его, а случалось, и огорчало, даже расстраивало. Правда, за последнее время решать такие вопросы приходилось нечасто, кадры в районе подобрались устойчивые, это радовало Пуреськина, но жизнь есть жизнь. И вот теперь пришла пора подумать, крепко подумать о Сурайкине — об опытном, одном из старейших в районе председателей колхоза.

Независимо от воли память листала — как страницы перекидного календаря — все прошлое, связанное с Сурайкиным.

О сэняжском колхозе, до этого бывшем в безвестности, впервые заговорили, когда в селе — впервые по району — был проведен водопровод, Пуреськин сам помогал Сурайкину добывать трубы. Было это в первые годы работы Сурайкина на посту председателя колхоза. Вот тогда-то его фамилия и начала называться на совещаниях, мелькать в газетах. Доброе дело, успех ли, популярность окрылили Сурайкина, он начал добиваться, чтобы в село подвели газ. Поторопился и едва, как говорится, не сломал себе шею. Финансовое положение «Победы» было в ту пору весьма посредственное, Сурайкина остерегали, советовали повременить с газификацией, а он словчил: запросил ссуду будто бы для строительства новой фермы и перегнал ее на счет газовщиков. По горячему, так сказать, следу: мимо Сэняжа прошла только что вступившая в строй газотрасса Саратов — Москва. Обман, конечно, выплыл наружу. Ссуду банк отозвал, убытки были отнесены за счет колхоза, а самому Сурайкину райком объявил строгий выговор с занесением в учетную карточку.

Сурайкин признал свою оплошность, основательно взялся за выращивание конопли. Колхозная касса пополнилась, и опять, первый по округе, Сэняж получил газ, правда, балонный. Строгий выговор с Сурайкина сняли, по району снова прошла молва о колхозе «Победа» и его председателе: в каждой избе у них и вода и газ! Словно закрепляя свою славу, колхоз за несколько последующих лет выстроил новый Дом культуры, среднюю школу, детские ясли, жилой дом для колхозных специалистов. В районных сводках почти по всем показателям «Победа» прочно и, казалось, надолго заняла одно из первых мест.

В последнее время хозяйство колхоза незаметно — к великой своей досаде, Пуреськин тоже этого не заметил — начало давать перебои, сползать вниз; медленно росло поголовье скота, продуктивность его оставалась невысокой, в нынешнем году пришлось помогать даже техникой из «Инерки». И это — при всем том, что деньги у «Победы» водятся, земли не хуже, чем у других, людей и, в частности, специалистов в достатке. Как уследить, что человек начинает меняться, что нелучшие черты его характера проявляются все отчетливей? После разговоров с комбайнеркой Ландышевой, толковой девушкой, с той же Радичевой, да и по своим наблюдениям Пуреськин убедился, что Потап Сидорович явно администрирует, молодых специалистов держит, так сказать, на студенческой скамье — не доверяет им, не дает развернуться. И вовсе уж неблаговидную позицию занял насчет строительства откормочного комплекса — скряжничает, отказываясь практически чем-либо помочь строителям. Об этом докладывал Килейкин — ну, ладно, он сторона заинтересованная, пристрастная, допустим, но об этом же убедительно рассказала нынче и Радичева. Нет, против ее веских доводов ничего не возразишь. Пока колхоз не завяз совсем, надо немедленно принимать меры.

Петр Прохорович отвернулся от окна, будто в его заснеженном квадрате выглядев решение, и поручил секретарше срочно созвать, кто на месте, членов бюро.

Это не было официальным заседанием — был просто деловой предварительный разговор о колхозе «Победа» и его председателе Потапе Сидоровиче Сурайкине.

С тем, что Сурайкину пора на отдых, согласились все, но все же и призадумались, когда следом встал вопрос о том, кого взамен рекомендовать председателем. Пуреськин, ненастойчиво любопытствуя, назвал кандидатуру главного зоотехника «Победы» Михаила Назимкина, члены бюро дружно запротестовали.

— Не пойдет, Петр Прохорович, — убежденно сказал председатель райисполкома Сияжаров. — Муж будет председателем колхоза, а жена — секретарь партийной организации? Как им работать? Таких случаев в нашем районе еще не было.