Рыцарство (СИ) - Страница 51

   - Иногда кажется, что рой насекомых словно бубнит Книгу Числ, мне в монастыре казалось, что, если вслушаться, можно постичь смысл, понять строй этих звуков...

  В этот год весна рано вступила в свои права, вновь загудел звучный рой насекомых, распевая свои нескончаемые весенние серенады, и под окном расцвел миндаль. Феличиано обожал весну - она молодила его. Девка, с которой он теперь был учтив и обходителен, как с королевой, тоже радовалась весне. Незаметно промелькнул еще месяц. Лучия часто днём слышала визг пилы и удары молотка, из коридора доносился приятный запах свежей древесины. Не понимая, что там делают, она спросила о том графа Чентурионе. Тот с готовностью ответил, что это обшивают дубовыми панелями детскую для малыша. Это будет самая теплая и красивая комната в замке. Лучия опустила глаза. Живот её вырос и округлился, младенец часто шевелился в утробе, Чентурионе вечером в темноте осторожно припадал к животу ухом и подолгу слушал жизнь малыша.

  С самой Лучией произошла перемена. Она перестала бояться графа Феличиано Чентурионе. Все последнее время он постоянно ел с ней за одним столом, развлекал её, был нежен и обходителен, почти как мессир Энрико. Ночью лежал рядом. Лучия не понимала, куда девался тот негодяй, что обесчестил её и так долго издевался над ней, теперь он был воплощением рыцарства и галантности. Лучии было ясно, что он подлинно желает этого ребенка и не намерен причинять ему зла: для младенца была сделана роскошная люлька, граф потребовал от Катерины найти к нужному сроку двух кормилиц, по малейшему поводу посылал за врачом. Младенец занимал все его мысли. Иногда ночами, когда граф думал, что она спит, он молился. В полночной тиши Феличиано Чентурионе умолял Бога о младенце мужеского пола. За все время, прошедшее с его обморока в каморке, он ни разу не соединялся с ней, но делал все для её удобства и покоя.

  Однажды он не пришел в спальню. Лучия ощутила странную тоску, почему-то стало страшно и одиноко. Феличиано появился на следующий день, пояснил, что у его друга мессира Ормани был день Ангела, он немного выпил и боялся ненароком потревожить малыша. На следующий день, точнее, под утро, Лучия проснулась за час до рассвета: её разбудил слуга, добавивший дров в камин и на цыпочках удалившийся. Ей не хотелось спать, и Лучия обернулась на Феличиано Чентурионе. Он спал, закинув за голову руку, и мышцы рук были обрисованы предутренними тенями, белокурые локоны раскинуты по подушке, лицо было спокойно и кротко.

  Он был очень красив.

  Она уже не упрекала его в жестокости, но не понимала, что могло заставить рыцаря поступить так? Катарина рассказала ей подробности случившегося на Богородичный праздник, Лучия слушала молча. Но постепенно события прошлого лета отодвинулись в её памяти куда-то вдаль, она с некоторым страхом ждала роды, слушала советы Катерины, и то, что граф постоянно был рядом, теперь успокаивало её. Феличиано Чентурионе был весел и остроумен, умел быть забавным и душевным, нежным и заботливым.

  Глава 29.

  Мессир Крочиато, по мнению графа Чентурионе, был верным другом и настоящим рыцарем. Челядь в замке считала его рачительным управляющим и честным казначеем. Его самый близкий друг мессир Ормани полагал, что Энрико - умён, порядочен и благороден. И вот только за одну неделю этот уважаемый человек был трижды обозван дураком. Причём, добро бы это определение уронили глупцы и неучи, с чьим мнением и считаться-то не стоило бы, так нет же! Сказано это было таким авторитетным в Сан-Лоренцо человеком, как доктор Оттавио Павезе! В этом мнении его поддержали епископ Раймондо ди Романо и Катарина Пассано, коих тоже никто и никогда в олухах не числил. Как же это могло случиться?

  Причина такого афронта была в том, что мессир Крочиато вёл себя совершенно по-дурацки.

  Когда приблизился срок родов Чечилии, мессиру Энрико приснился страшный сон. Просто кошмар. Казначей видел, будто он привез с мельницы большой мешок муки и спрятал его в подпол, потом велел служанке испечь пирог с перепелками, и когда та принесла его на блюде, пирог развалился у него в руках на два куска! Энрико воспринял это как знак беды, испуганно подумав, что развалится его счастье.

  Его счастье - это Чечилия...

  В истерике, сильно напоминавшей женскую, Энрико метался по замку, вызвал к Чечилии сразу двух городских врачей и трех повитух, за что и получил от синьора Павезе наименование дурака в первый раз. Когда же мессир Крочиато в воскресение разрыдался на службе в храме, представив, что его супруга умирает в родах, он удостоился звания дурака от епископа Раймондо ди Романо. А три часа спустя, стоя на карачках под дверью комнаты, где рожала Чечилия, он был назван дураком в третий раз, когда бормотал, что утопится в заводи, если жена умрёт. Катарина Пассано заявила ему, что, во-первых, грех такое говорить христианину, во-вторых, в заводи и хромой воробей сегодня не утопится, так она обмелела, а, в-третьих, что он за дурак - такие истерики закатывать?

  Роды меж тем затягивались, Северино Ормани вызвал Амадео ди Лангирано, Раймондо ди Романо после разговора с врачом недоумевал, чего Энрико сходит с ума? Граф Чентурионе тоже был рядом, но и все вместе дружки не могли успокоить массария, твердо уверовавшего в свой сон и бьющегося в истерике. Его волнение передалось Феличиано Чентурионе, хоть тот истово хотел верить, что сестрица разродится благополучно, ведь на свет должен появиться племянник! При мысли же, что ему самому предстоит в мае, Чентурионе бледнел.

  Наконец на пороге спальни появился синьор Оттавио и поймал затравленный взгляд мессира Энрико.

  -Жива?

  Синьор Павезе важно поздравил его сиятельство с появлением племянников, и лишь после этого сообщил мессиру Крочиато, что донна Чечилия была жива, пребывает в добром здравии, просто нуждается в отдыхе. Доктор не мог простить незадачливому супругу его глупости. Подумать только! Пригласить этого неуча Лучано Симонетти, его конкурента! Катарина Пассано, вошедшая следом, видя, что мессир Энрико недоуменно трёт лоб и нетвердо стоит на ногах, сообщила ему, что Чечилетта родила двойню, оба мальчика здоровы, вот почему-то у него во сне пирог и распался на две половины. К близнецам это было. А он ни сны толком разгадывать не умеет, ни держаться по-мужски. Лучше у жены поучился бы. Увы, мессир Крочиато и тут не показал пример мужской доблести, а просто упал на руки дружков. Он не спал три ночи, испереживался и переволновался, и теперь просто обессилел от ликования.

   Тут, по счастью, ловчий Людовико Бальдиано и сокольничий Пьетро Россето вернулись в замок с охоты, привезя дюжину куропаток. Северино Ормани вывел Энрико во двор и усадил на скамью возле конюшен. Шталмейстеры натаскали поленьев, развели костер, Мартино Претти бодро распоряжался, гоняя взад и вперед поварят. Вскоре ощипанные и выпотрошенные тушки куропаток были вымыты, посолены снаружи и изнутри, внутрь были вложены ягоды можжевельника, свёрнутые трубочкой виноградные листья, потроха, ломтик лука и кусочки сливочного масла. Тушки были обложены тонкими ломтиками шпика и перевязаны. В глубокой сковороде растоплено масло, куропатки были обжарены, потом тушки разрезали пополам и подали новоиспеченному отцу с брусникой.

  К этому времени Энрико вспомнил, что не только не спал эти дни, но и практически ничего не ел. Он не осознавал своё счастье, даже не понимал его. Однако, основательно закусив, расцеловав супругу и испуганно поглядев на своих новорожденных крошек, Энрико рухнул на сеновал, где проспал сутки без просыпа. После чего начал постепенно снова умнеть.

  Но вернувшееся здравомыслие тут же ввергло новоявленного папашу в грех гордыни. Энрико начал свысока посматривать на друга Амадео, да и на всех прочих тоже. Двойня! Это вам не кот начхал, это суметь надо. Епископ смирил гордеца. 'Дети - от Господа, нехристь!' Энрико опомнился и начал деятельно созывать гостей на праздничную трапезу и готовить крестины.