Рыцарский долг - Страница 8
– Он говорит, – перевел стоящий рядом Робер, – что ему рассказывал об этом дед. Много лет назад, когда в эти места привел свои бесчисленные армии блистательный Саладин, к деревне подошло, сверкая железом, войско христиан. Они направлялись из Кудса в крепость Табария. Франки выстроились у подножия холмов, а Саладин окружил их с трех сторон.
До ночи правоверные, не вступая в бой, медленно теснили христиан в сторону Хаттинских холмов. Но едва на землю опустилась ночь, воины ислама заставили жителей деревни таскать хворост и разложили с подветренной стороны большие дымные костры, которые доставили вашим рыцарям много страданий.
Рано утром железная армада, где все – и кони и люди, отрезанные от воды, – жестоко страдали от жажды, двинулась сюда, к этому самому ручью. Христиане, не считаясь с потерями, пытались пробиться к воде, но султан Саладин поставил у них на дороге своих лучших воинов, и вскоре франки, выбившись из сил, стали отходить назад, собираясь наверху, пока не заняли вершины обоих холмов. Вскоре всех, кто остался в живых, окружили плотным кольцом всадники Саладина. Часть франков смогла прорваться сквозь окружение, бросив на произвол судьбы остальных. Правоверные по приказу султана ринулись вверх по пологим склонам, и там, наверху, началась кровавая беспощадная бойня. Она продолжалась весь день, а когда солнце начало клониться к закату, в седловину, бросая на ходу щиты и мечи, побежала толпа неверных. Они кричали от ужаса, и воины Саладина стреляли в них из луков. И только вот там, на холме, – проводник указал рукой на правый рог, над которым прямо на глазах исчезал последний кусочек заходящего солнца, – еще долго, очень долго, в окружении уцелевших рыцарей в белых плащах, стояла повозка, над которой возвышался большой деревянный крест. Когда крест, наконец, был обрушен на землю, вокруг него не оставалось ни одного живого христианина. Сразу после вечернего намаза мимо деревни, к шатру Саладина, конвоиры погнали толпу пленных, среди которых был и король франков, и его эмиры, и множество рыцарей…
Жак слушал сирийца, затаив дыхание. После того как проводник замолчал, он увидел, что вокруг собрались все братья Святого Гроба.
– Десять рыцарей, которые защищали каррочио – повозку с Честным Крестом, – в полной тишине произнес Сен-Жермен, – были братьями Святого Гроба во главе с приором. Все они погибли, выполняя свой рыцарский долг. Вступая в орден, я поклялся быть достойным чести и славы тех, кто сложил голову в Хаттинском сражении, и, видит Бог, я сделаю все, чтобы ее исполнить. Давайте же, братья, вознесем молитву за упокой их душ.
Все присутствующие – рыцари, сержанты и слуги – вслед за приором опустились на колени, обратив свои взоры к почти неразличимым в опустившейся на землю ночи очертаниям страшных холмов.
– Мы никогда не ходим наверх, – дождавшись, когда христиане завершат молитву, тихо сказал проводник, – и не пасем на них коз. Там бродят духи непогребенных воинов, а земля после каждых осенних дождей и по сей день смывает вниз щедрый урожай выбеленных временем костей. Но в каждую годовщину сражения мы собираемся в мечети и просим Аллаха, чтобы он простил неверных и дал им покой, потому что они храбро сражались, даже не имея надежды.
Несмотря на усталость после дневного перехода, Жак, чей караул был на рассвете, так и не смог заснуть. Лежа на земле, он, не отрываясь, смотрел на холмы, и ему чудилось, что оттуда доносятся стоны и лязг мечей. Следуя душевному порыву, он встал, вышел из лагеря, опустился на колени и, по воинскому обычаю воткнув в землю меч, сложил перед собой руки. Обращаясь к ярким звездам, мерцающим в седловине, словно души погибших рыцарей, он стал произносить клятву, не задумываясь над тем, откуда к нему приходят эти торжественные и берущие за душу слова. Поднявшись на ноги, он увидел, что чуть в стороне от него молится, стоя перед мечом на коленях, Робер де Мерлан, еще дальше – брат Серпен, а за ним еще один брат-рыцарь.
Жак возвратился в лагерь и уснул, едва его голова коснулась дорожного мешка. Сон его был легким и счастливым. Он видел смеющуюся Зофи в белом льняном платье, бегущую к нему по полю ярко-желтых одуванчиков, каких нет нигде, кроме родного Монтелье, и отца, который стоит у раскрытых ворот и протягивает ему повод оседланного коня, словно провожая сына в дальнюю дорогу…
Сержант проснулся, ощущая на сердце давно позабытую легкость, какую он испытывал, наверное, только в отрочестве, во время учебы в монастыре, после отпущения грехов и святого причастия. Вся его жизнь, которая в последнее время превратилась в нескончаемую борьбу за выживание, словно обрела иное значение и наполнилась особым смыслом. Если до этого он воспринимал их поездку как простую обязанность орденского сержанта, которую он должен исполнять как плату за спасенную жизнь, то теперь он в полной мере осознавал себя частью крестоносного братства рыцарей Святого Гроба. Далекий, загадочный Багдад стал его единственной и вожделенной целью, рядом с которой все прежние страхи и устремления меркли, как исчезают с небосвода звезды при появлении первых солнечных лучей.
Отряд продолжал двигаться по краю Галилейской долины. Рембо время от времени брал в руки лютню и, скрашивая монотонность пути, наигрывал какую-нибудь веселую прованскую мелодию, а понемногу оправляющийся Каранзано рассказывал о своих студенческих похождениях и бесчисленных интрижках.
После полудня, когда в просветах между холмами стал просматриваться южный край Галилейского моря, перед глазами у посланников выросла одиноко стоящая гора.
– Она напоминает мне тушу огромного кабана, который лежит посреди поляны, уткнувшись носом в землю, – заявил Робер, который как раз рассказывал друзьям про большую охоту в Арденнском лесу, которую устроил в честь короля Филиппа-Августа его покойный дядюшка, граф де Ретель. – Неплохое, однако, место, если нужно защищаться от врага, – добавил он, оглядывая окрестности, – а уж если там, на плоской вершине, поставить добрую крепость, то можно, пожалуй, все эти земли от Тивериады до Капернаума так прижать, что мышь без спросу не проскочит…
– Ты прав, Робер, – ответил Сен-Жермен. – Это место, гора Фавор, и в самом деле ключ не только к Галилее, но и ко всему королевству…
– Мессир! – Его рассказ прервал дозорный из арьергарда. – Нас догоняет большой конный отряд, и разрази меня гром, если это не воины, а простые купцы!
– Кто это может быть? – задал вопрос приор.
– Похоже, – прикладывая ладонь ко лбу, ответил Робер, – что эмир аль-Талум все же решил не упускать добычу.
– Рыцарям и сержантам! – скомандовал Сен-Жермен. – Надеть доспех и не высовываться из-за повозок! Пусть думают, что нас мало. Тогда, если захотят напасть, сделают это сразу, а иначе будут преследовать и нападать по ночам. Брат Серпен, оставайся пока с обозом. Проследи, чтобы рыцари и сержанты полностью вооружились. Оруженосцев также на конь и пусть приготовят копья. Укройтесь за фургонами и ждите моей команды.
Приняв все необходимые меры, приор подозвал к себе трех рыцарей и трех сержантов караульной смены, в числе которых оказались Жак и Робер.
– Наденьте шлемы, братья, и приготовьтесь к бою, – сказал он, направляя коня в сторону приближающегося отряда.
Отъехав от каравана на расстояние в половину полета стрелы, рыцари выбрали небольшой холмик и, выстроившись в шеренгу, стали ждать приближения врага.
– Человек тридцать, от силы сорок, – всматриваясь в катящееся прямо на них пыльное облако, произнес Робер, – хотят атаковать нас с ходу. Если бы это была разведка – то не мчались бы сломя голову.
Тем временем всадники, разглядев рыцарский авангард, а затем и караван, замедлили ход, перевели коней с бега на шаг, а затем и вовсе остановились. От общей массы отделились три всадника.
– Похоже, вы правы, это воины Алима, – щурясь от солнца, сказал мастер Григ. – Вот и отлично!
Сен-Жермен поднял было руку, чтобы остановить киликийца, но было уже поздно. Не дожидаясь приближения парламентеров, тот достал из-за пазухи и поднял высоко над головой охранный фирман. Реакция мусульман оказалась молниеносной. Все трое парламентеров, чуть не подпрыгнув в стременах, завыли, словно стая голодных шакалов, резко осадили своих лошадей и, продолжая вопить на ходу, что было духу припустили обратно.