Рыцари удачи. Хроники европейских морей. - Страница 39

Нагруженные добром победители возвращались в родные фьорды, и слава летела впереди них. Они становились героями саг, передаваемых из поколения в по­коление. А павшие в битве отправлялись в последний свой рейс к блаженным берегам на «безразмерном» корабле «Нагльфар», сделанном из ногтей мертвецов. Правит им невидимый для живых великан Хрюм, «и лишь поднимут на нем паруса, в них дует попутный ветер, куда бы ни плыл он. А когда в нем нет нужды, чтобы плыть по морю, можно свернуть его, как простой платок, и упрятать в кошель, так он сложно устроен и хитро сделан», - поясняет «Младшая Эдда». Это - эпос.

Действительность была куда трагичней. Конунга заворачивали в саван, и живые обязаны были взгля­нуть на мертвеца, чтобы засвидетельствовать его смерть и тем предотвратить обвинения в убийстве или появле­ние самозванцев. Иногда бывало еще проще: «Но Хаки конунг был так тяжело ранен, что, как он понимал, ему оставалось недолго жить. Он велел нагрузить свою ладью мертвецами и оружием и пустить ее в море. Он велел затем закрепить кормило, поднять парус и раз­вести на ладье костер из смолистых дров. Ветер дул с берега. Хаки был при смерти или уже мертв, когда его положили на костер. Пылающая ладья поплыла в море, и долго жила слава о смерти Хаки». Так уходили в более радостный мир морские конунги - морские короли, викинги.

Утонуть викинг не мог никак, если б даже и захотел. Когда он оказывался за бортом, его тут же подхваты­вала своей золотой сетью богиня моря Ран, жена мор­ского великана Эгира, и уносила все в ту же блажен­ную страну. У Ран и Эгира были девять дочерей-волн: Химинглеффа (Небесный Блеск), Дуса (Голубка), Блё-дугхадда (Кровавые Волосы), Хеффринг (Прибой), Удор (Волна), Раун (Всплеск), Бюлгья (Вал), Дрёбна (Бурун) и Кольга (Рябь). От них пошло поверье о смертоносном «девятом вале», а еще позднее это число закрепилось в количестве баллов шкалы состояния поверхности моря и шкалы степени его волнения в за­висимости от высоты волн. Море часто называли «доро­гой Ран», «землей кораблей», «землей киля, носа, борта или шва корабля», «путем и дорогой морских конунгов» и иными подобными эпитетами, а в поэзии одним из десяти хейти моря было «Эгир» и еще одним - «соль», прямой синоним греческого «галс», тоже принадлежав­шего поэтам и давшего имя галере.

Викинги, быть может, единственные мореплаватели Севера, пересекавшие обширные водные пространства, не имея компаса, полагаясь на благосклонность Эгира и заступничество Ран. Днем в ясную погоду их вело солнце, ночью - звезды и маяки. Саги свидетельствуют о «солнечном камне»: им, например, владел Олав Свя­той. С этим камнем он не боялся ни туманов, ни пурги. Как сообщают саги, камень этот опускали в воду, и, плавая в ней, он отражал лучи невидимого солнца. Относительно этого чудо-камня существуют по крайней мере два соображения: либо это дощечка с укреплен­ным на ней магнитным железняком, либо кристалл исландского шпата, фокусирующего при пеленге на солнце два изображения вследствие поляризации света. Как бы там ни было, он вполне заменял викингам компас или секстан. Широту они определяли посредст­вом солнечных часов - гномона, как это делали греки еще во времена Аристотеля.

Вообще, реальность мореплавания в ту или иную эпоху - понятие весьма относительное. Принято счи­тать, что в дальних рейсах, вне видимости берегов, нужно как минимум уметь вычислять широту и долготу. Однако, как уже было сказано, арабы в то самое время, когда Брандан плыл к своим островам, вообще не имели понятия о долготе и пользовались только вы­числениями широты. Португальцы же и испанцы почти тысячелетие спустя решали прямо противоположную проблему. А если даже и научиться вычислять то и другое, куда это наносить? Ведь карты с градусной сеткой появятся еще нескоро, а каждый мореход отсчи­тывал расстояние от порога родного дома. Не случайно же Роджер Бэкон сокрушался о том, как «медленно растут у западных христиан географические сведения», и полагал, что «надо производить измерения, опреде­лять точно положение стран и городов, а для этого необходимо принять какой-нибудь определенный пункт за начало долготы. Можно бы взять, например, на западе западную оконечность Испании, на востоке - восточную границу Индии. География, помимо ее прак­тических приложений, важна и для других наук. Нельзя знать людей, не зная климата и страны, в которой они живут, так как климат влияет на произведения расти­тельного и животного царства и еще более на нравы, характеры и учреждения...». Прозорливость, порази­тельная для своей эпохи! Или, быть может, хорошая осведомленность: у арабов уже был общепринятый нулевой меридиан: он проходил через Канарский архи­пелаг - античные Острова Блаженных. А в это же са­мое время на Люнебургской карте мира 1284 года, обильно уснащенной пояснительными надписями, твер­дой рукой обозначен Рай (на крайнем востоке), указано местообитание «породы сильных собак» (в Албании) и начертаны прочие такого же рода сведения, дающие путешественникам, по мнению составителя, «правиль­ное направление и приятное наслаждение от созерца­ния попутных предметов»,- те же климаты, то же животное и растительное царство...

В самом начале XVI века испанский поэт Хуан Боскан писал:

Встревожен шкипер небом грозовым,

но стоит солнцу вспыхнуть на просторе,

он все тревоги забывает вскоре,

как будто почва твердая под ним.

Солнце днем и звезды ночью - недаром их вели­чали «путеводными», поклонялись им и приходили в ужас во время затмений. На солнечном Севере с неза­памятных времен определяли широту по длине тени в полдень.

Норманны были третьей великой морской нацией в период становления европейских государств. И они заставили поделиться с собой морем и ромеев, и арабов.

ХРОНИКА ЧЕТВЕРТАЯ.

повествующая о том,

что поделывали христиане, магометане

и язычники в Средиземном море.

После разрыва с Ярославом Ви­зантия оказалась лицом к лицу сразу с добрым десятком внеш­них врагов, не считая врагов внутренних. Узы и печенеги уча­стили свои набеги с Балкан и все чаще форсировали Босфор и Дарданеллы, появляясь у самых ворот Константинополя. Из Средней Азии и Ирана шла другая волна тюркских племен, гонимая монголами и сельджуками,- огузов и туркмен. К ним при­соединялись грузины, армяне и кавказские греки. Вся эта орава, разноязыкая и разно­шерстная, оседала там, куда не в состоянии были дотянуться руки византийских чинов­ников, смешивалась с местным населением и начинала обзаводиться хозяйством. Визан­тийцы называли их турками, и ни те, ни дру­гие еще не ведали, что в Малую Азию пришли не просто эмигранты, а новые хозяева. На этот раз - навсегда. Но если бы даже ромеи и знали об этом, они уже ничего не смогли бы изменить: варяжской дружины в Константи­нополе больше не было, а собственных сил катастрофически не хватало.

В 1055 году турки захватили Багдадский халифат, за ним последовали Сирия и Па­лестина. Египетский халифат по-прежнему оставался в руках арабов. Путь на Восток был закрыт для Европы бесповоротно, лишь одиночки могли проникнуть туда, преодоле­вая множество опасностей. Императоры, ви­дя, как их владения тают на глазах, шлют в Ватикан депешу за депешей, умоляя защитить восточ­ный оплот христианства от ярости сельджуков. Но папа медлит с ответом, он прикидывает возможные диви­денды. Он размышляет...

Для Ромейской державы наступило смутное время. Бесконечной чередой следовали заговоры и бунты. Вер­ность и честь окончательно уступили место предатель­ству и низости, особенно при дворе. И, как в любой стране, оказавшейся на грани анархии, на ее дорогах появились собственные разбойники, а на побережьях - собственные пираты. Вероятно, они были и раньше, но удельный вес их был столь невысок, что хронисты считали ниже своего достоинства упоминать о них. Теперь хроники ромеев запестрели именами византий­ских, турецких и иных разбойников. Эти имена замелькали и на страницах мемуаров царствующих особ.