Рыцари плащаницы - Страница 2

– Ребенок при этом погибнет?

– Он говорит, что если не поздно, то удастся спасти и плод.

– Он знает, на что идет?

Ярукташ спросил, и пленный кивнул.

– Не боится?

– Говорит, что будет до смерти укорять себя, что мог помочь и не решился. Если ты, господин, откажешь, то он укорять себя не станет. Только просит отослать его на работы в другое место. Мариам так страшно кричала этой ночью, что он не мог спать. Хорошо, что ей дали травы, – добавил евнух поспешно. – Я тоже не спал.

Имад внимательно осмотрел странного лекаря. Одежда его была простой, но на удивление чистой. Руки, маленькие, аккуратные, совсем не похожие на грубые лапы франков, тоже были чисты, даже ногти аккуратно подстрижены. Эмир мысленно представил, как эти руки будут мять живот Мариам… Округлый, мягкий, прохладный, нежный как шелк и так зазывно пахнущий розовым маслом… С глубокой впадиной пупка, куда вместится чашка этого масла… Имад облизал пересохшие губы.

– Он не хочет принять истинную веру? Ему предлагали?

– Он отказался.

– Почему?

– Говорит, что родители его были христианами. А он почтительный сын.

– Родители его далеко, если вообще живы! Пусть не лжет!

– Говорит, что не видит смысла в принятии клятвы Аллаху – бог один. Только люди молятся ему по-разному. Это он так считает, – поспешно добавил Ярукташ.

– Может, он и прав, – задумчиво произнес эмир и строго глянул на евнуха. – Дай ему все, что попросит. И делай, что скажет. Немедленно. Веди его!..

Отдав приказ, Имад вышел на балкон и некоторое время смотрел на суету проснувшегося города. Ржание лошадей и мычание волов, блеяние овец, крики людей и скрип повозок долетали вверх, но эмир вдруг понял, что не различает звуков – они сливаются в один тревожащий сердце гул. Вдобавок глаза его не видели людей и животных – одна подвижная пестрая масса колыхалась внизу.

Имад ушел с балкона, пересек тронный зал бывшего королевского дворца и поднялся на галерею. Из зала к ней вела каменная лестница без перил, которая заканчивалась тяжелой дверью. Имад осторожно приоткрыл ее и скользнул внутрь. Галерея была деревянной, ее пристроили к стене соседнего зала, чтобы больной проказой король Балдуин, прячась за портьерами, мог смотреть, как в соседнем зале франки со своими дамами пируют за длинным столом.

Стол из зала давно вынесли, вместо него застелили пол яркими коврами, разложили атласные подушки – теперь здесь отдыхали жены эмира, наслаждаясь сластями и музыкой. Галерея и портьеры остались. Их только вымыли розовой водой, чтобы зараза, сведшая в могилу проклятого правителя франков, не перекинулась на правоверного. Имад любил в свободный час пониматься сюда, тайком любуясь на возлежавших на подушках женщин. А те, словно догадываясь о его присутствии (не догадывались – знали!), принимали позы одна другой соблазнительнее. Не однажды случалось, что Имад, распалясь, скатывался вниз по лестнице и летел на женскую половину. Там хватал за руку избранницу и тащил в ближайшую комнату. Чаще всего избранницей становилась Мариам. Даже когда огромный живот мешал ей, она шла за мужем, не спеша, показывая в своей загадочной улыбке ровные, белые зубы – прекрасные, как все у нее. Удивительно, но беременность совсем не испортила жену: все так же чиста и атласна была кожа на круглом лице, сияли огромные черные глаза под изогнутыми, как крылья чайки, бровями, а пухлые губы маленького рта манили неземной сладостью ласк… Ярукташ как-то сказал эмиру, что такое красивое лицо бывает у беременных женщин, когда они носят мальчика…

Имад скрипнул зубами, но овладел собой. Осторожно выглянул за портьеру. Ковры и подушки уже убрали из зала и поставили стол – не такой длинный, как прежде у франков, но и не маленький. Застелили его чистым покрывалом. Лекарь стоял рядом, раскладывая на полотне свои инструменты. Эмир не сразу узнал его: франк (Имад решил звать его так) завязал голову платком голову, скрыв пол лица, – одни глаза смотрели строго из-под насупленных бровей.

Ярукташ с другим евнухом привели Мариам. Она шла, покачиваясь и придерживая живот обеими руками – было видно, что находится под воздействием сонной травы. По знаку лекаря евнухи уложили роженицу на стол. Она было встрепенулась, но франк положил ей ладонь на лоб и что-то забормотал. Глаза Мариам закрылись, и она расслабленно откинулась на покрывало. Франк возложил два пальца на шею Мариам, подержал немного, а затем поднял руку женщины. Отпустил. Рука безжизненно упала на стол.

По знаку лекаря Ярукташ распустил тесьму на шелковых шароварах роженицы и стащил их до колен. Второй евнух помогал, приподымая безжизненное тело. Затем оба укрыли Мариам покрывалом до самого лона. Отступили на несколько шагов. Франк омыл руки в большой медной чаше, затем этой же жидкостью стал мыть женщине живот. Трепещущими ноздрями Имад уловил запах – уксус!

Эмир не заметил, как в руках лекаря появился нож; увидел уже рану, наискосок прорезавшую живот Мариам. Лекарь схватил щипцы, быстро зажал ими края разреза сначала с одной, затем другой стороны, растащил их в стороны. Затем сунул руку в разверстое чрево и вытащил нечто красное и окровавленное, как тушка свежеободранного ягненка. Имад услышал звонкий шлепок, затем тихое мяуканье. В следующий миг звонкий плач прорезал напряженную тишину зала.

От стены к столу метнулась женщина в черном платье и белом платке, Имад тут же узнал ее – Зейнаб, старая повитуха, когда-то она принимала его самого. Руками, обернутыми шелковыми пеленами, Зейнаб выхватила ребенка у лекаря и убежала. Когда эмир пришел в себя, франк уже зашивал рану, ловко махая иглой.

Имад вышел из галереи и спустился в тронный зал. Некоторое время (он и сам не понял сколько) стоял, невидяще глядя в стену. Очнулся от топота ног.

Ярукташ, запыхавшись, влетел в зал. Широкая улыбка сияла на круглом жирном лице.

– Сын! У тебя родился наследник, господин! Зейнаб сказала, что он настоящий богатырь, как и его отец! Здоровый! Укусил кормилицу за грудь – так сосал!

"Иди к Мариам!" – хотел приказать Имад, но язык не повернулся. С вестником о наследнике (первом и самом желанном!) говорить строго запрещал обычай

– Земли за Кедроном, армянин, жирные и плодородные! Сколько глаз видит! Твои родственники-христиане будут молиться за тебя!

Евнух склонился в поклоне до самого пола и тут же убежал. Имад неосознанно побрел к балкону, вышел и облокотился на перила. Внизу шумел суетливый Эль-Кудс: купцы торговались с покупателями, медленно брели по улице волы, таща открытую повозку, груженную мешками с зерном, бежали по своим делам люди, неспешным шагом ехала вдоль улицы конная стража. Эмир вдруг понял, что он различает каждого из попавших в поле зрения людей: цвет их одежды, выражение лиц… Звуки тоже были разными: визгливый скрип несмазанных колес, резкие крики людей, глухой топот лошадиных копыт…

"Я назову его Юсуф! – решил Имад, улыбаясь самому себе. – Несравненный будет доволен, да продлит Всевышний его дни! Салах-ад-Дина не будет, когда сын станет мужчиной, повелитель слишком стар. Однако память о нем будет вечной, а сын будет знать, что его назвали в честь освободителя Сахеля от неверных. И что родился он в Эль-Кудсе, вскоре после освобождения города от франков. С таким именем и с такой родословной ему придется стать великим. У него не знатный отец. Но кто теперь вспоминает, что Салах-ад-Дин из простого рода, к тому же курд?! Отпрыски великих Фатимидов, которые ранее в сторону господина смотреть не хотели, теперь ползают перед ним на животе и рады, когда он удостаивает их взглядом. Алла Акбар!"

Эмир радостно засмеялся. Впервые за последние дни…