Рыцарь нашего времени - Страница 11

Но рыжий бородатый Силотский был симпатичен Макару, и от этого он злился на себя. Ему следовало перестать думать о смерти этого человека в том эмоциональном ключе, в котором он думал сейчас, но Илюшин не мог. Силотский был полон жизни – жизнь распирала его, электризовала, заставляла носиться на мотоцикле и громко хохотать, тряся бородой, заставляла верить в другие миры, как будто единственного ему было мало. Этому человеку было отпущено столько жизнелюбия, что его смерть казалась несуразностью.

– Должен был дожить лет до восьмидесяти, – пробормотал Илюшин вслух. – Наплодить детей от трех жен и пяти любовниц, рассказывать внукам истории о том, как его чуть не расстреляли в кафе. Вспоминать бандитские девяностые. Мемуары написать, в конце концов.

– Да, чертовски нелепо, – откликнулся Бабкин. – Здоровый мужик… молодой, в конце концов. И кому только… А! – он не закончил фразу, махнул рукой.

– Здоровый… – повторил за ним Илюшин, будто пробуя слово на вкус. – Здоровый… Здоровый, говоришь?

Он вскочил, сонливость и расслабленность слетели с него. Бабкин встрепенулся, вопросительно посмотрел на Макара.

– Собирайся, поедем вместе, – скомандовал тот.

– Куда?

– Туда, где вы с Силотским были вчера.

– Зачем?! Ты хочешь выразить соболезнования его вдове?

– Нет, я хочу осмотреть двор, по которому он ходил каждый день. Не спрашивай, зачем – сам не знаю. Считай это моим капризом.

«Капризом»… Ворча, Сергей встал, доковылял до прихожей, надел куртку.

– Возраст у тебя не тот, чтобы капризничать, – не удержался он, глядя, как Макар заматывает вокруг шеи полосатый щегольской шарф. – И пол, кстати, тоже.

Илюшин, обычно предпочитавший передвигаться по городу на метро, на этот раз согласился ехать на машине Сергея. Основные пробки рассосались, а те, которые остались, Бабкин объезжал переулочками и закоулками, поэтому сорок минут спустя он уже парковал машину, удивляясь на то, как быстро высохла грязь в рытвинах, только вчера залитых коричневой жижей.

Апрель и в самом деле выдался удивительно сухой и чистый. Малоснежная зима, ранняя теплая весна, на редкость солнечная для столицы… «Интересно, чего нам ждать от лета?» – подумал Бабкин, вспомнив тетушкин домик в деревеньке и прикидывая, на сколько месяцев можно будет вывезти туда Машу и Костю, а заодно и выбраться самому. Он неторопливо осмотрелся и убедился, что со вчерашнего дня вокруг ничего не изменилось. Даже пес лежал на том же месте, что и накануне.

Пахло землей и тем особенным запахом недавно закончившейся стройки, который бывает в новых районах. На пригорке вылезло семейство мать-и-мачех, наклоняя за апрельским солнцем желтые головки на серых чешуйчатых стебельках. Сергей уставился на цветы, стараясь отогнать ощущение, что на него смотрят с одного из балконов, и не заметил, как далеко отошел от него Макар.

Очнулся он от созерцания, лишь услышав второй окрик, и поспешил к Илюшину, на ходу отмечая, что лицо у того странное.

– Извини, задумался, – запыхавшись, сказал он. – Что такое?

Несколько секунд Илюшин смотрел на него с непонятным выражением, а затем показал рукой на рекламный щит с улыбающейся девицей.

– Что? – не понял Сергей. – Реклама, да. Ты меня звал, чтобы я оценил белизну ее вставной челюсти?

– Почти. Я тебя позвал, чтобы ты сосчитал количество зубов у нее во рту.

Бабкин недоумевающее взглянул на напарника, готовясь улыбнуться шутке, но Макар был абсолютно серьезен.

– Сосчитай, – повторил он. – Давай, давай.

Чертыхнувшись про себя на новый «каприз» Илюшина, Сергей уставился на зубы девицы. «Ну, зубы… Зубы как зубы. Первый, третий, пятый, седьмой…»

Минуту спустя он нахмурился, пересчитал заново. Затем еще раз, в обратную сторону. Потом в четвертый, начиная с нижнего ряда.

Зубов было сорок.

Приглядевшись, Сергей понял наконец, в чем дело: часть передних зубов на плакате была искусно разделена пополам, так что из одного большого зуба получалось два поменьше. Он видел тонкие линии, но не мог разобрать, нанесены ли они поверх изображения, либо же изначально были на фотографии.

– Заметил, – кивнул Макар. – Отлично. Больше ничего не видишь?

Бабкину стало не по себе. Он отошел подальше от столба, поднял глаза на плакат и снова начал его рассматривать. Ему потребовалось несколько минут, чтобы найти вторую странность. Она была куда менее заметна, чем проделка с зубами, да и понятно: не каждый человек запомнит, какого цвета тюбик в рекламируемой зубной пасте. Однако точно такой же щит с белозубой, как мультипликационная белка, девушкой, стоял возле гаража Бабкина, и, как выяснилось, Сергей, сам того не зная, запомнил его до мелочей.

– Тюбик желтый, – ошеломленно сказал он. – А должен быть красным.

Краска на тюбик был нанесена поверх фотографии. Крошечный потек, заметный только человеку, который стал бы пристально всматриваться в рекламный щит, выдавала того, кто это придумал. «Но никто не вглядывается в рекламные щиты. Во всяком случае, никто не смотрит на тюбик с пастой, если есть девушка».

– Могу предположить, что изменения произошли не сегодня ночью, – суховато проговорил сзади Илюшин. – Они появились примерно месяц назад, хотя не исключаю, что могли и позднее. Давай посмотрим, что еще вчера осталось незамеченным.

Ошарашенный Сергей быстро пошел за ним следом, чувствуя себя школьником, которого ткнули носом в мелкое и бестолковое вранье. «Как я мог накануне не заметить изменений на плакате?!»

В Илюшине появилось что-то от опасной гончей собаки, идущей по следу: он возвращался на то место, где они уже прошли, осматривал молодые деревца, окруженные невысокими деревянными заборчиками, и сами заборчики осматривал тоже. Он разве что не принюхивался к запаху, поднимавшемуся от земли. На Сергея Макар не оборачивался.

Второй раз они остановились возле собаки. Крупная серая дворняга растянулась на асфальте возле подъезда Силотского, прикрыв нос грязной лапой.

– Силотский говорил, что ему кажется, будто соседи подкармливают не того пса, что был раньше, – подал голос Бабкин, рассматривая дворнягу. – И добавил, что пес отзывается на ту же кличку, что и раньше.

– На какую, не сказал?

– Нет.

Макар присел возле насторожившейся дворняги, которая нехотя подняла голову и уставилась на него.

– Хороший пес, хороший, – успокаивающе проговорил Илюшин. Он протянул руку, провел по шерсти пса и осмотрел пальцы. – Грязный только… Погладить-то тебя можно, псина?

Псина не возражала, и Макар погладил ее по спине, по морде, внимательно вглядываясь в короткую светлую шерсть. На руке у него осталось несколько волосков, которые он тоже пристально рассмотрел.

– Нет, на первый взгляд никаких изменений не видно, – вслух подумал он. – Вряд ли стали бы подменять собаку… Скорее уж покрасили бы хорошей краской.

Он подошел к зеленой двери подъезда, зачем-то подергал ее. Отошел назад и обшарил глазами козырек и окна первого этажа. В самом ближнем к двери подъезда окне в горшках на подоконнике цвела густая герань – темно-красные соцветия перемежались розовыми и белыми. На следующем стояли старые детские игрушки: пупсики, куклы в когда-то нарядных, но выцветших платьях, и облезлый синий кот с глазами-пуговицами.

Пока Илюшин изучал окна, Бабкин рассматривал дверь. Что-то с ней было не в порядке, с этой яркой зеленой свежевыкрашенной дверью. Слишком ровно она покрашена, и этот зеленый цвет…

Подобрав валявшийся на асфальте ржавый гвоздь, Сергей подошел к двери и сделал гвоздем глубокую царапину. Наклонился, рассматривая борозду, и присвистнул.

– Что такое? – обернулся Макар. – Что ты нашел?

– Иди, посмотри сам, – мрачно ответил Бабкин. – Здесь два слоя краски.

Под наружным сочным травяным слоем проглядывал второй, отличающийся по оттенку – темнее, насыщеннее.

– Значит, все-таки дверь, а не собака… Интересно, они ограничились перекрашиванием или придумали что-то еще?