Рыцарь надежды - Страница 2

— Если хозяин умрет, тебе тоже не жить, — прорычал он, довершая это сходство.

Но страх, поначалу терзавший Эдлин, уже притупился. В конце концов перед ней всего лишь слуга, боявшийся потерять хозяина. Не такое уж он и чудовище в облике человека, как она себе вообразила.

— Жизнь всех смертных в руках Господа. — Эдлин попыталась поубавить его гонор. — Ты же мешаешь мне приступить к лечению, тем самым приближая смертный час воина. Отойди!

Слуга неуклюже отодвинулся и замер невдалеке, обратив взор к висевшему над дверью кресту.

— Открой печь и разведи огонь. Чем больше будет света, тем лучше, — приказала Эдлин, опускаясь на колени возле лежавшего на спине воина. Он был уже без плаща, в помятом шлеме с опущенным забралом. Кольчуга из металлических пластин, густо нашитых на кожаную рубаху, покрывала его грудь, руки и ноги до колен [2].

Сдув с углей толстый слой пепла, безумно раздражавший Эдлин неотесанный мужлан уложил сверху растопку, и занявшееся пламя осветило комнату. Стало заметно, как сквозь кожаные перетяжки медленно сочится кровь. Эдлин торопливо развязала на доспехах боковой шнур, а второй, как оказалось, уже разрезанный, болтался свободно. По-видимому, противник попал рыцарю в бок копьем, от удара кожаная основа лопнула, и копье, скользнув под железное покрытие, вонзилось прямо в живот. Тяжело дыша, Эдлин откинула в сторону тяжелые доспехи, отстегнув их у плеча, и в смятении оглядела пропитанную кровью стеганую нижнюю рубаху.

— Дай мне нож, — решительно потребовала она у слуги.

— И не подумаю, — грубо буркнул тот.

— Тогда сам снимай с него эту стеганку, и побыстрее, — резко заявила она, торопясь осмотреть рану. Хуже нет, чем медлить в таких случаях.

Похититель Эдлин опустился возле нее на колени.

— Это не стеганка, — недовольно проговорил он и дрожащими руками принялся разрезать лохмотья, еще недавно бывшие штанами и сорочкой, — это акетон. — Он недоуменно поглядел на нее через плечо. — Вот тупая-то. Он смягчает силу удара по кольчуге. Совсем ничего не знаешь, что ли?

В действительности она знала гораздо больше, чем ей бы хотелось, но не собиралась признаваться в этом. Да и не вступать же в споры с недоумком. Она сказала:

— Может быть, силу удара он и смягчает, но все равно защищает, судя по ранам рыцаря, плоховато.

Слуга наконец справился с тем, что когда-то было одеждой его хозяина. При виде открывшегося кровавого месива из рассеченных мышц и лоскутов кожи, сквозь которые белели ребра, Эдлин охнула и в ужасе отшатнулась.

— Спаси его Господь! Здесь нужен более опытный лекарь, чем я!

— Будешь лечить сама, — упрямо возразил этот варвар.

— Зачем тебе обрекать его на лишние мучения, а может быть, и на смерть, поручая врачевание несведущему человеку, когда совсем рядом — только перенести его через площадь — больница? Я не умею выхаживать раненых, — настаивала Эдлин, — только собираю травы, готовлю лекарственные снадобья и даю советы, как их использовать.

Слуга обвел ее недобрым взглядом, и в глубине его прищуренных глаз мелькнули недоверие и откровенная враждебность.

— Ты говоришь как леди, а леди умеют лечить своих людей!

— Но и среди них встречаются не очень сведущие во врачевании, — постаралась она поколебать его уверенность. Ей это не удалось. Озлобленный и угрюмый простолюдин мало во что верил, но уж если верил, то накрепко.

— А ты постарайся, — медленно произнес он, и холодная сталь кинжала вновь коснулась ее подбородка. — Начинай!

Итак, он не желал слушать никаких разумных доводов. Видимо, раненый рыцарь — один из мятежников Симона де Монфора, решила Эдлин, и слуга боится, что люди принца обнаружат его хозяина и убьют. Его опасения, безусловно, не напрасны, но Эдлин считала, что от подобных ран рыцарь все равно умрет и судьба его так и так печальна. Конечно, раненым случалось и выздоравливать, но только под бдительным присмотром опытных сиделок-монахинь, в окружении их многочисленных умелых помощниц. Не ее бы не очень умелыми руками производить подобную операцию. Эдлин глянула краем глаза на кинжал. Она очень и очень сомневалась в успехе. Конечно, ей следовало не поддаваться жалости с самого начала, а бежать без оглядки, воспользовавшись удобным случаем.

Вместо этого она осталась, обрекая себя на тяжелую и неблагодарную работу. Таков ее долг — заботиться в первую очередь о других, забывая о себе. Но сейчас это могло плохо кончиться, и не только для раненого рыцаря. Этот неопрятный, необузданный простолюдин буквально дышал ей в затылок, следя за всеми ее действиями. Можно было не сомневаться: если она не справится, он ее прикончит на месте.

Встав с колен, она под пристальным взглядом слуги, стараясь не думать о том, что ее ожидает, решительно направилась в глубь помещения. Стены дома были увешаны рядами полок с различными снадобьями, настойками, травами; с балок свисали связки сушеных грибов; в центре стоял длинный, почти во всю комнату, стол, к которому с одной стороны примыкала глиняная печь.

— Как тебя зовут? — спросила Эдлин.

— Зачем тебе? — Сидевший на корточках возле рыцаря слуга не выпускал из руки кинжала.

— Надо же как-то к тебе обращаться. — Открыв деревянный короб, Эдлин каменной миской зачерпнула из него горсть сушеного тысячелистника и пестиком истолкла его в порошок. — Разведи огонь посильнее, — приказала она.

— Зачем?

Она хотела было огрызнуться, — ведь просто непереносимый болван, — но благоразумно передумала: его подозрительность понятна, к тому же он по-прежнему сжимал рукоятку своего кинжала, демонстрируя ежеминутную готовность пустить его в дело.

— С такой серьезной раной, как у твоего хозяина, нужно тепло, — терпеливо объяснила она. — Кроме того, когда я наложу швы, необходимо сделать ему горячую припарку, которая поможет очистить кровь.

Подумав над ее словами, слуга поднялся и подошел к небольшой поленнице возле печи.

— Дров слишком мало, — заявил он.

— Снаружи есть еще, принеси оттуда, — не глядя, распорядилась Эдлин.

— Ну да, оставить тебя без присмотра? И не подумаю!

— Как хочешь. — У нее уже не было сил что-либо доказывать этому на редкость упрямому существу.

Добавив к травяному порошку ровно столько воды, чтобы получилась густая кашица, Эдлин поставила миску на печь согреваться, а сама начала собирать и раскладывать на подносе все необходимое для неотложной помощи. Когда она подходила к тому краю стола, что был ближе к двери, слуга неотступно следовал за ней, держа наготове кинжал. Такое поведение, естественно, обижало ее, но не удивляло: когда кругом царят жестокость и насилие, все перестают доверять друг другу.

— Мне понадобится твоя помощь, — как смогла уверенно сказала Эдлин, возвращаясь к раненому. — Убери свое оружие.

Кинжал на какое-то мгновение нерешительно задрожал в его руке. Она подняла глаза и взглянула прямо в уродливое лицо своего похитителя.

— Что ты так боишься расстаться с этой железкой?! Ты ведь можешь убить меня в любую минуту голыми руками! — Она попыталась быть насмешливой, и это сработало.

— И то правда, — неожиданно согласился он и вложил кинжал в ножны.

— Принеси воды, — скомандовала Эдлин, — она в том кувшине.

— Зачем тебе вода?

Его бесконечная, переходящая все границы подозрительность раздражала, но Эдлин старалась держать себя в руках. Когда-то ее научили скрывать свои чувства, и это умение всегда помогало ей в жизни — пригодилось и теперь. Потеря самообладания могла погубить ее, поэтому голос ее звучал спокойно и властно. — Я обмою рану и смогу увидеть, что надо делать. Выполняй, что я говорю, ради своего господина. Если ты будешь так медлителен, ты только приблизишь его смерть.

Ее спокойный и властный тон и убийственный смысл последней фразы подействовали на него. Слуга быстро поднялся и послушно принес воды.

— Открой дверь, — сказала она, пытаясь утвердить свое превосходство. — Мне необходимо как можно больше света. Чем лучше я буду видеть, тем вернее стану действовать.