Рыбка - Страница 3
Неужели не дано?
Она с ходу выгнала моторку на гладкий песчаный берег и сошла. Слезы точили ее изнутри. Она легла на горячий серый песок под тальниками, прикрывшись ватником теперь уже не от холода, а от растеплившегося солнца. Спасибо, оно изредка застилалось длинными перьями белесых неопределенных облаков, которые нещадно трепал верховик. Напористый ветер песчинки с берега не вздымает, а так перепутает кроны, что сразу ясно: близка осень, и разор в убранстве деревьев, и сумятица туч... Пока же светило солнце, и млело небо, и тугой ветер надувал листву зеленым парусом, и Ольга, зажмурившись, еще долго, долго слушала его голос, пока не уснула.
Сказались тревоги и маетные ночи: она проспала почти до заката, не поворачиваясь даже на другой бок, не отрывая щеки от промоченного слезами песка. Когда открыла глаза и увидела неподвижное расплавленное золото, заполнившее берега, а над ним, за густо посиневшими сопками, желтую полосу, переходящую в призрачно-зеленоватый туман, и сверху - фиолетовый пожар наступающей ночи, - испугалась. Остро захотелось домой, но Ольга спросонок, с одурманенной, тяжелой от жары головой, не сразу сообразила, куда ей ехать. Пока что надо было выбраться из протоки в большую воду, а там, наверное, она сориентируется по прибрежным огням и отметкам створов.
Она зашла по колени в воду и долго плескала себе на лицо, но протока прогрелась и вода не освежала. Потом, пока спихнула лодку, прошло еще какое-то время. И вдруг спохватилась: бензин-то на исходе! Вставила весла и, неловко запрокидываясь назад, ловя носками банку для упора, пошла махать обеими руками, пока не свело судорогой отвыкшие от гребли плечи и не засаднило ладони. По счастью, миновав кривун, она вышла в устье протоки почти сразу.
Небо уже погасло. Синева сопок смазалась. Серый сумеречный свет приглушил очертания дальних берегов, но вблизи было видно хорошо. Ольга решила, что как только минует устье протоки и нужно будет идти против течения, она включит мотор. Тревога мутила душу. Как там Ромка? Сходит с ума? Надо попытаться поговорить с ним еще раз...
Взглянув на замусоренную, беспокойную воду слива, там, где протока впадала в реку, Ольга кинула взгляд на берег - и ее зазнобило. Берег был как берег, с подмытым слоистым песком, но у самого обрывчика лежала серая от древности и ветров разлапистая коряжина со множеством щупалец-отростков, опутанных паутиной высушенных, как нити, водорослей. Ольга опустила весла. Она вспомнила эти места. Здесь Ромка всегда ставил сетку. Она поискала взглядом на воде метку-рогульку, но не нашла: сеть, если она здесь стояла, легла, притопленная, на дно, а значит...
Ольга покрутилась у самого берега, оглядываясь в сумеречной мути, и наконец нашарила в воде веревку, цепляющую сеть за коряжину. Перебирая по ней руками, отчаянно вытягивала край словно бы чугунной, отяжелевшей сети, попыталась поднять ее в лодку. Она была похожа на беспорядочно спутанный узел. Ольга тянула, вцепившись в губу зубами, не слыша, что придавленно стонет от натуги. И вот закипела вода, и Ольга, на миг остановившись передохнуть, не разжимая окаменелых рук, уставилась на эту бьющуюся груду серебра.
Казалось, от рыбы идет живой свет, и Ольга, которой однажды приходилось помогать мужу на ночном лове, поразилась этому блеску. На миг подняв глаза, она увидела огромную белую луну, тотчас превратившую сумерки в ночь, но даже луна, отразившись в чистом блеске чешуи, не могла дать такого света, который будто бы шел из самой воды.
Ладони Ольги онемели. Бестолково шарясь, не чувствуя новых ран на израненных руках, она начала выталкивать, выпутывать из сети ошалелых рыбин, которые били ее хвостами, и швырять их в реку. Ольга промокла, временами ей казалось, что и она, как та рыба, бьется в сети. И вдруг, погрузив в живую массу руки, она вскрикнула, потому что ей, загипнотизированной игрой света, показалось, что она взяла в руки уголь. Холодный, но неистово горящий уголь!
Если бы только преграда оказалась живой! Тогда Денива смогла бы с ней справиться. Одно живое существо всегда поймет другое. Но преграда не поддавалась, она была мертвая и-ее неумолимая сила вытягивала жизнь из Денивы. Денива билась вместе с остальными, и сил не хватало принять решение. Ей показалось, что она снова чувствует веяние смерти. Она могла бы преодолеть наполненное кислородом пространство только в полете, мгновенно. Надолго ее не хватит. А дыхание смерти становилось все более ощутимым. И вот вода оставила ее, и другая сила, не мертвая, живая, стиснула, подняла оболочку Денивы. Денива забилась, пытаясь вернуть себе естественное состояние, но кислород парализовал ее силы, тело безвольно обвисло. Однако она была еще жива. Она видела невнятный силуэт и две медленно переливающиеся звезды, и они были близко, они были живыми, они словно втягивали в себя гаснущее сознание Денивы...
Ольга хотела ущипнуть себя - не сон ли? Но для этого надо было разжать руки. Непонятно почему, она не могла себя заставить сделать это, и зажмуриться не могла - смотрела, оцепенев.
Золотая рыбка, словно ожившая звезда лежала в ее ладонях, вяло вздымая шлейф хвоста. Еще она была похожа на раненого птенца, так беспомощно и покорно выглядело ее тело. И только глаза...
Глаза мерцали, переливались. Казалось, они с непонятной силой притягивают ее. Она вскрикнула, пошатнулась и неуклюже села на дно лодки, воздев руки и не выпуская добычу. На миг она показалась себе счастливицей, нашедшей золотую иголку удачи в гигантском стоге серых буден. Воспоминание о садке возникло в ее голове. Она задвигалась, ногой нашаривая и придвигая к себе садок, не разжимая жадных пальцев. Почему-то казалось, что если это пылающее холодом чудо будет с ней - как талисман, как оберег, как золотой символ вечной удачи... Да и если просто... За нее могут дать денег? Какие-нибудь биологи, ихтиологи, ведь это - рыба невиданная. Нет, деньги вода, уплывут. Ей не нужна рыбка, но как расстаться с этой находкой, с этим радостным блеском?
Она забыла о другой рыбе, бьющей в лодку снизу и тянущей сеть в глубину. Она сидела на дне моторки, в воде, и смотрела, смотрела, как гаснут золотые зори на крупных чешуйках, а глаза диковинной рыбки словно бы вели за собой. Где-то там, откуда приплыла она, непостижимый ветер пустоты гнал черные волны галактических бурь, которые способны погасить даже звезды, будто это слабенькие огоньки далеких свечей. Лица Ольги разом касались жар и лед, и страх, какого не ведало ни одно земное существо, разламывая ей не только нервы, но и кости, скручивая в гнилые веревки мышцы, и в то же время могучая радость, прерывая дыхание счастливым всхлипом, швыряла ее на солнечных качелях от холодной голубизны нетемнеющего неба к красному пламени негаснущего солнца. Ольга прикусила иссохшие губы и вдруг застонала от жалости, похожей на то покаянное отчаяние, которое овладевает матерью, почуявшей боль своего ребенка. Кто плачет в ее ладонях об угасающем, о несвершившемся, о загаданном, непережитом?