Рыбацкие мотивы - Страница 2
Однажды мне показалось, что такое счастье я встретил. Реку звали Неруссой. Но счастье оказалось неполным. В то время местные жители еще только-только осваивали спиннинг и по старой привычке продолжали рвать в омутах тол. Этот тол доставали в лесу у людей, корчевавших пни, и после каждой такой сделки река нервно и больно вздрагивала. Тишина гибла от жадности и стяжательства. Все лето я бродил по реке и искал эту обиженную тишину. Часто находил, но она снова пугалась глухих взрывов и снова исчезала. За тишиной приходилось ходить очень далеко.
Тишина приходила ко мне порой и волжскими плесами и астраханскими ильменями, я встречал эту мечту-тишину и за Окой, на своем милом и добром озере Развань, спрятавшемся от людей в сыром лесу. Но везде тишина была неполной. Ей не хватало то ли теплых берегов, то ли воды без нефтяных разводов. Попутчики или случайные знакомые объясняли неполноценность моей романтической тишины или бурными шагами двадцатого века, или еще какими-то сложными условиями, при которых тишиной можно поступиться ради чего-то более высокого...
Но тишина где-то жила. Она должна была приходить к тебе хотя бы изредка. Она не напомнит вам о себе ни легким голодом, ни жаждой. Но вот однажды вы почувствуете тоскливую тревогу, беспокойство и приметесь искать тишину... И если вдруг не найдете, то переживете боль невосполнимой потери...
Я нашел тишину. Она пришла ко мне вместе с небольшой северной рекой, с добрыми, крепкими поселениями по обоим берегам, вместе с июльским вечером, когда все немного устает от летнего солнца и оводов и умолкает. .. Умолкают и без того редкие постукивания лодочных моторов. Остаются взгорки берегов, нагулявшееся за день стадо, легкий свет вечернего облака и медленные круги на воде. Молчит лес, спокойна река, нет лишних звуков, а в голубом тумане реки приходит к тебе былинный шепот далекого переката.
Поплавки уходят в воду глубоко и мягко - ведь вечером чаще берет осторожная и сильная рыба. Крючок наживляешь тщательно и прочно раковой шейкой. Раки живут тут же, в берегах, под корнями осоки. Они долго цепляются клешнями за эти корни, пытаются поймать твои пальцы, беспокойно тычутся в стенки мешочка и только потом стихают. На рака берут лещи, быстрый речной окунь и крупный язь.
Поплавки начинают уходить под воду еще с вечера. Ночью их плохо видно на воде и рыбу слышишь только по ударам или потяжкам. К утру снова появляется на небе светящееся облако, следом за ним приходит к тебе легкий ветерок, тает туман и ты снова видишь поплавки.
Вслед за поплавками на быстрине расплываются густые и глубокие круги от плеска тяжелых рыб. Кругов все больше, но они становятся мельче и как будто нерешительнее. Уходит в ямы лещ, язь бьет ближе к берегу, где подпархивают над водой синенькие жиденькие стрекозки. Круги затухают, на воде остаются только рябые пятнышки от мальков, а на червя начинает жадно набрасываться крупный елец. Ельца много.
С той стороны от берега отходит проснувшийся речной трамвайчик, разворачивается и идет вниз по реке. Он увозит отсюда редких пассажиров и остатки утреннего тумана. Скрипит коростель. Пролетают вороны: одна, другая... Через бугор идет стадо, идет бодро, крутя хвостами, и тут же за стадом проносятся хищные оводы.
Сверху вниз стучит лодка, стучит мягко, легко... Позже другая... А может, и третья. Стук не мешает тишине, он просто добавляет ей новые утренние звуки. Волна от лодки идет к берегу, возвращается обратно и теряется на быстрине... И снова вода, глубокая и тихая.
Черная речка
Я сижу на настиле деревянного моста и жду лесовоз. Лесовозы - это тяжелые, рычащие грузовики с прицепами, далеко за прицеп свисают побежденные человеком вчерашние ели. Сегодня суббота, и лесовозы бывают редко. А даже рад этому - рад, что еще долго буду смотреть через перила моста на эти кусты, упавшие в воду своим отражением, на берег, низкий и мягкий, в седой осоке. С берега на берег ласточка нет-нет да и чир кнет клювом воду... И все тихо. Только желтые кубышечки кувшинок сонно покачиваются на вечерней струе...
Я люблю эти кувшинки, эти "желтые нимфы", как зовут их ботаники, люблю находить их ранним утром еще не раскрывшимися и осторожно разворачивать лепестки. Сначала лепестки зеленые и неподатливые, как латы, потом желтые, все нежней и беззащитней. Я раскрываю эти лепестки, чтобы долго вдыхать в себя запах воды - ведь кувшинки, наверное, не пахнут сами, а потому впитывают запах той воды, что стала им матерью.
Запах воды, запах свежести. Он разный у каждой реки, у каждого озера. Запах и цвет дополняют друг друга и оставляют нам то необыкновенное чувство, которое уже потом, посреди зимы, вдруг остро и настойчиво напомнит нам именно эту реку, это озеро...
Я всегда верил, что у каждой черной реки есть какая-нибудь печальная история. Так случилось и на этот раз... Весной у мельницы утонул человек. Утонул, переходя через реку по бревнам. Утонул трезвый, правда по большой воде. Упал под бревна и не выплыл. Нашли его на шестые сутки на повороте, как раз там, где еще сегодня утром стояла моя палатка...
Река хоть и черная, но родниковая, холодная. Порой родники бьют со дна ключом, и на тихих бочажках остаются от них рябые холодные струйки... Омуты черные от корявой ольхи, моховых болот и угрюмых елей, стоящих по берегам. Блесна уходит на дно глубоко и чисто и так лежит, пока куришь. Блесну не хочется подматывать. Кладешь удилище на берег и долго смотришь на воду. Темнота наплывает тут же, под листьями кувшинок. Вот еще видно малька, вот какая-то травинка... Малек трепыхнулся, повел хвостиком и тут же утонул в темноте.
Блесна поднимается со дна мягко и тихо идет к берегу. От нее остается на воде тройка-пяток жиденьких кружочков. Кружки робко плывут в сторону и тают, теряются перед глубиной омута.
Омуты по-местному называют плесами. Плесов много. У каждого плеса почти из-под ног вырываются щуки. Шаг, два, три... десять - щука. Еще десять-пятнадцать шагов по краю зыбкого берега - и опять щука. Животы щук набиты мальком и тощими щурятами. Другой рыбы кроме темных щук и глупого малька по плесам и нет. За окунями приходится идти вниз, к камням переката. Там и хариус, быстрый яркий.