Рыба - любовь - Страница 25

— Как ты смогла добыть разрешение?

Она ответила загадочной улыбкой, которая выбила меня из колеи. Подъехали еще два микроавтобуса, и меня попросили помочь перенести оборудование. За работой я успокоился и смирился. Решил, что все равно скоро ночь, и мы все же будем где-то ночевать, и тогда Беатриса снова станет моей. А то все вертятся вокруг нее. И все же это чересчур: добраться до края света и потерять ее. Я чувствовал себя несчастным. Ронял контейнеры прямо на ноги рабочим.

Мы разгрузили один из автобусов, поставили его в гараж и на двух других тронулись в путь. На тех семидесяти километрах, что отделяли нас от пристани на реке Ориноко, национальная гвардия останавливала нас шесть раз. И всякий раз они заставляли нас предъявлять груз. Я одурел от усталости и жары и просто тупо выполнял работу. Спал между остановками, и голова моя стукалась о стойку.

К вечеру мы добрались до Венадо, большой рыбацкой деревни на берегу широченной грязной реки, грохот которой долетал до нас вместе с криками птиц.

— Ориноко, — шепнула Беатриса, подходя ко мне.

Я вылез и стал разгружать автобус. Тут нас ожидала остальная часть группы с двумя проводниками-индейцами в бейсболках с надписью «Бритиш Моторс», не из племени яномами. Мне показали пироги, которые здесь называли бонго. Пятнадцать метров в длину и не больше полутора в ширину, с навесом из пальмовых листьев и мотором в сорок лошадиных сил. Это все мне объяснили наши рабочие, навьючивая на меня самое тяжелое. Уж не знаю, сколько тонн жратвы прихватили с собой англичане, но я, честное слово, предпочел бы умереть с голоду.

Местные рыбаки в деревне готовы были одолжить нам гвозди, чтобы подвесить гамаки, но сэр Брюс устроил всех нас на ночлег. Я оказался с Беатрисой и миссионером. Миссионер распаковал свои вещи, повесил на бамбуковую стену крест и благословил Беатрису по ее же просьбе. На правой руке у него не хватало пальца.

— Пиранья? — тихо спросила Беатриса.

— Нет, гуахарани, когда я причащал их.

Мы ушли, оставив его погруженным в молитвы. Уже совсем стемнело, и пришлось погасить керосиновые лампы. А англичане были просто психи. Оператор включил фары одного из автобусов, решил протереть объектив, и тут же на него налетела туча комаров, они жужжали с остервенением и облепили фары. Он вопил и бил себя по всем местам. Беатриса взяла меня за руку, и больше меня никто не кусал. Мы двинулись к лесу, перешагивая через ручейки, скрытые под густым кустарником. Казалось, что от птичьего гомона дрожит листва и раскачиваются лианы. Беатриса взяла в руки палку и расчищала перед нами путь. По идее, я должен был впасть в ужас от этой темени, от тех опасностей, которые меня здесь подстерегают, — Беатриса прожужжала мне все уши рассказами про оцелотов, кайманов, ядовитых пауков… Но для меня все это уже не существовало. Я держал Беатрису за руку и грустил, что я здесь, вдалеке от всего, затерялся в ее мире. Моя жизнь больше ничего не стоила, и я представлял себе, как наступаю на змею, она кусает меня, и я падаю как подкошенный. В голове было пусто, и хотелось плакать.

— У них свой маршрут, — говорила она в темноте. — Они собираются пройти по Касикьяре и вернуться обратно. Но вот что я подумала: с запасом в три тонны бензина можно добраться и до Сиапы. Я постараюсь их уговорить.

Мы вернулись в деревню, рыбаки нажарили рыбы, на вкус совершенно резиновой и страшно костлявой. У англичан были с собой «сухие пайки» в целлофане и ярких упаковках. На ужин мы все собрались в одном из домишек, ставни в нем были плотно закрыты, чтобы спастись от жары, но комары все равно проникали сквозь щели, пробирались из-под двери. Священник не выпускал из рук баллончик с инсектицидом и каждые пол минуты пшикал вокруг себя с таким видом, будто изгонял бесов. Скоро дышать стало совсем нечем, и разговор иссяк. Только Беатриса была неугомонной, она рассказывала англичанам об их соотечественнике Уолтере Рейли, безумце, который побывал здесь задолго до нас, еще в XVI веке, практически ничего не видел, зато написал книгу, выдумав богачей-индейцев, которые падали ниц перед портретом королевы Елизаветы. Вот уж на это мне было плевать с высокого дерева. А англичане, наоборот, умирали со смеху и расточали ей комплименты. И все, как один, пытались привлечь ее внимание, засыпая вопросами. У священника кончился баллончик, и он фырчал и пшикал уже сам. Я встал и пошел спать. Я с ума сходил от ревности и дошел до предела. Я не представлял себе, как проведу здесь хотя бы еще один день, чувствовал себя беспомощным, бесполезным, да и сама Беатриса, которая относилась ко мне так равнодушно, тоже мне поднадоела. Я заснул, вычеркнув ее из своей жизни, а утром понял, что лицо у меня воспалилось, прямо горит, — меня буквально сожрали комары. Беатриса, склонившись надо мной, говорила:

— Теперь ты понимаешь, что это такое…

Английский фельдшер дал мне порошки против малярии, и мы стали грузить вещи в бонго. Я ходил, как во сне, таскал продукты и оборудование, словно глядя на себя со стороны. В последующие дни мое состояние еще ухудшилось. Мы медленно плыли вверх по реке, снимая на пленку все живое, что попадалось нам на глаза, от попугая до ягуара. Все, что кричало, летало, ныряло. За нашими бонго увязались желтые бабочки. Я все больше опухал, пальцы синели, мне объясняли, что комаров на свете чертова прорва, анофелес, или еще хехен[32], как будто это могло помочь мне поправиться. Лес становился гуще и ближе подступал к воде. Все было зеленым, однообразным, и мне казалось, что лодки вообще не двигаются. Я лежал под навесом из пальмовых листьев, мимо меня проплывали стволы деревьев, работали моторы, в листве раздавались крики. Шел проливной дождь.

Мы остановились в городишке под названием Сан-Ферандо де что-то-там-еще, где опять должны были проверять наши разрешения. Пост Национальной гвардии располагался в розовом домишке с ржавой крышей, и часовой в майке сообщил нам, что у коменданта сиеста. Мы отправились прогуляться: глиняные улочки, запертые дома, громкоговорители на стенах церкви, паутина. Не встретили ни души, кроме трех солдат, спящих в «джипе». И опять вернулись к часовому. На этот раз комендант полдничал, нас попросили вернуться через час. Через час выяснилось, что комендант на прошлой неделе умер и ждут преемника. Сэр Брюс тут же заплатил сколько надо, и мы спокойно поплыли дальше.

Вечером решили ночевать в затопленной деревушке. Стали заводить наши бонго под навесы и привязывать к сваям гамаки. Подгребая, я опустил одну ногу в воду и тут же выдернул с громким воплем. Сэр Брюс объяснил, что я наступил на пресноводного ската и нужно быть внимательнее. Фельдшер обработал рану, забинтовал ногу и сказал, что заживет не раньше, чем через месяц. Я заснул, напившись лекарств, под двойной противомоскитной сеткой. Беатриса держала меня за руку и обещала, что завтра мы увидим индейцев.

Но назавтра мы увидели только национальных гвардейцев. Один из них, который, видно, совсем истосковался по клиентам, мариновал нас три часа, изучая наши разрешения и придираясь к каждой букве. В конце концов мы поняли, что он не умеет читать.

— Неграмотные обычно самые дотошные, — просветил нас священник, спокойно улыбаясь.

Гвардеец лишь равнодушно пожимал плечами, глядя, как сэр Брюс считает боливары в своем бумажнике. Мы все же растопили его сердце часами, тремя вакуумными упаковками с едой и номером «Плейбоя», который пожертвовал звуковик. Он следил за нашим отплытием из окна и даже помахал нам шарфиком «Гермес», как видно, доставшимся ему от предыдущей экспедиции.

Все деревни, мимо которых мы проезжали, пустовали. Время от времени мы причаливали то к одной, то к другой, чтобы проверить. Ставни были забиты досками, на дверях замки. Сначала мы испугались, не случилась ли здесь какая эпидемия, но проводники объяснили, что сейчас время школьных каникул, и люди уехали на земли, которые можно обрабатывать. Беатриса уверяла меня, что мы миновали последний пост и вступаем на территорию яномами.