Рыба - любовь - Страница 20
К Мельнице подъезжали первые гости. Специально приглашенный распорядитель из офицеров размещал машины на лужайке возле колодца. Прибывшие вылезали наружу: «дорогой», «дорогая», «как здесь мило», тем временем шины их машин сдувались — мы забыли убрать с лужайки гвозди. Родственники, поначалу впав в смятение от такого приема, приосанились, как только появились «почетные гости». Беатриса представила академика Марселя Робино, чьи книги многие читали. Они стали обсуждать с ним его творчество в неопределенных выражениях, но с теплотой, на радость герцогине и послу, восседавшему в инвалидной коляске и подмигивавшему поверх подносов с рюмками. «Не прислоняйтесь, не прислоняйтесь», — твердила Беатриса, снующая среди гостей. Она подзывала официанта с бутылкой уайт-спирита на серебряном подносе и стирала ваткой следы краски.
Генерал со стороны невесты решительно спикировал на нашего генерала и, насупив брови, уставился на его грудь.
— Вторая танковая? — осведомился он.
Наш генерал ностальгически улыбнулся и поднял бокал с шампанским.
— «Дом периньон» семьдесят шестого[21], — сообщил он, показав на бокал, и скромно прибавил: — Я при исполнении.
Все направились к часовне по еще влажной от росы траве, размахивая зонтиками. Посол увяз в грязи. Мадам Андре раздавала подушки, рассаживая гостей рядами, и предупреждала о колючей ежевике. Она не позволила нам выполоть неф, чтобы часовня под открытым небом не потеряла своего очарования. Единственное, на что она пошла — постелила красную ковровую дорожку по центральной аллее. Подружка невесты возле нее нашла гриб.
Священник занял место у алтаря и, обеспокоенный появившейся тучкой, вытянул руки, проверяя, не идет ли дождь. Тем временем Сатурн сел за фисгармонию, которую спустили с чердака, и заиграл фугу ре минор, правда, без нот «до» и «си бемоль», которых мы не нашли. Я уселся в глубине часовни, напротив кропильницы, в которую Беатриса маленькой лейкой наливала воду. Беатриса никак не вписывалась в происходящее, казалась здесь случайной гостьей со своим рассеянным видом, похожая на фею, которая творит чудеса. Священник барабанил пальцами по алтарю и покашливал, надеясь, что Сатурн перестанет наконец играть. Во время отрывка, изобилующего «си бемоль», мы услышали вопли всеми позабытого, увязшего в грязи посла. Беатриса поставила лейку, пошла за ним, вернулась, толкая перед собой инвалидную коляску, обтерла грязные шины перед входом в часовню, вкатила его внутрь и припарковала дипломата возле свечей, которые как раз потухли от ветра. Невеста сбивала с платья муравьев. У священника случился приступ кашля, Сатурн, доиграв очередной пассаж, застыл в нерешительности и стал ждать начала церемонии, включив слуховой аппарат на полную мощность. Беатриса села рядом со мной и взяла меня за руку.
Благословляя новобрачных, священник посмотрел на жениха с невестой и спросил:
— Беатриса, согласны ли вы взять в мужья присутствующего здесь Филиппа?
Я вздрогнул. Беатриса, безмятежно улыбаясь, ответила: «да».
— Но… меня зовут Франсуа-Рене, — послышался голос жениха.
— Филипп, — продолжал священник, — согласны ли вы взять в жены присутствующую здесь Беатрису?
Я сдавленным голосом ответил «да», в упор глядя на Беатрису.
— Объявляю вас мужем и женой, Бог связал вас священными узами брака. И вас тоже, — добавил он, по всей видимости, обращаясь к новобрачным.
Беатриса поцеловала меня в губы, промурлыкав «спасибо». Ее голос эхом отозвался в моей груди.
Столь вольная трактовка брачной церемонии повергла меня в шок, тем более, что не мне пришло в голову учинить такое. Я всегда считал, что кюре способен лишь твердить заученные молитвы, и то, что он так подыграл Беатрисе, оказалось для меня полной неожиданностью. По рядам родственников пробежал возмущенный ропот. Птичка, сидевшая на уцелевшей балке, добавила еще одно украшение на грудь одной из бабушек, которая, взвизгнув, вскочила с места. Порыв ветра разметал ноты Сатурна, и ему пришлось импровизировать ораторию, соединяя в поте лица Моцарта с маршем «Под боком у милашки»[22].
Когда пришло время причащаться, священник обнаружил, что полчища муравьев заняли его дароносицу, и те, кто с сосредоточенным видом подходил за облаткой, тут же отступал назад со словами: «нет, спасибо». Отец новобрачной преклонил колени и повалился на землю, хрустнув костями. Его подняли. Наконец кюре благословил новобрачных и принес извинения за независящие от него помехи. Новобрачные направились к выходу. Сатурн заиграл «Свадебный марш», но тут же споткнулся и трижды начинал с начала. Новобрачные двигались вперед, пятились, толкая служек и подружек невесты. Мадам Андре, лицо которой побагровело, испепеляла меня взглядом. В этот момент в часовню влетела с перевернутым лицом одна из подручных мадам Андре, преклонила колени, перекрестилась и что-то сказала ей на ухо. После чего они обе выскочили из часовни как ошпаренные. Я бросился за ними. Девушка уже сидела за рулем. Мадам Андре впихнула в машину нас с Беатрисой, и мы рванули с места.
— Что происходит?
— А что происходит?
Машина мчалась прямо по полю, трясясь и подпрыгивая, Беатриса то и дело стукалась капором о крышу, теряя вишенки. Наконец мы свернули к городку.
— Где Крозатье?.. — прошептал я, и мне вдруг стало страшно.
— А где Крозатье?.. — проблеяла мадам Андре.
Она была так потрясена, что в ответ повторяла мои же вопросы. На базарной площади полицейские машины заблокировали движение. Возле ограды мэрии толпился народ, толпа гудела, как улей. Мадам Андре побежала к жандармам.
— Да он забаррикадировался! Рехнулся, стреляет без предупреждения. Шеф, кто здесь шеф?
Мадам Андре повернула назад, кинулась к бледному, как полотно, мэру и схватила его за рукав.
— Рудуду, рассказывай! Беда! Несчастье! Что ты сделал?
— Я хотел зайти в свой кабинет, — пролепетал мэр. — А он там. Окопался. У него… у него ружье, он выставил меня вон. Говорит, он хозяин мэрии.
Окно на втором этаже с шумом распахнулось, и в проеме показался Крозатье, потрясая кулаком.
— Долой республику социалистов! Да здравствует король! Да здравствует Жанна д’Арк! Вам конец, воры, евреи, фашисты, коммунисты!
Он пальнул в воздух и захлопнул окно. Толпа застыла в молчании. Полицейский поднес к губам рупор:
— Мсье Козатье!
— Крозатье, — поправил Рудуду, кусая ногти.
— Мсье Крозатье! Опомнитесь! Сдайтесь по-хорошему! Сопротивление бессмысленно! Вы окружены!
— Что вы такое говорите, — вмешался возбужденный мэр. — Следите за собой! Он уже пообещал все перевернуть верх дном, а там документы… Его нужно успокаивать, а не пугать.
— Так что я должен сказать?
— Дайте-ка сюда! — мэр забрал у полицейского рупор. — Алло! Крозатье, старина! Вы меня слышите? Это я, Дюран-Больё.
— Держи! — крикнул Крозатье, снова открыв окно, и сбросил вниз бюст, который разбился у наших ног. Крозатье захохотал и захлопнул окно.
— Мой бюст, — прошептал Дюран-Больё, опуская рупор.
Я был в ужасе от того, к чему привела наша затея. Беатриса в растерянности царапала себе щеку и поправляла вишенки на капоре. А я вдруг впал в ярость и сжал кулаки. Окно снова распахнулось, и горшок с фикусом шлепнулся на осколки бюста.
— Мой фикус…
Потом в воздухе просвистела рамка с фотографией и тоже разбилась.
— Моя жена…
— Я пошел! — решил я и двинулся к мэрии.
Полицейские расступились передо мной, были и такие, кто пытался меня остановить. Я вырвался и быстро вошел во двор.
— Крозатье! Это я. Филипп! Я с вами! Я сейчас поднимусь!
— Он с ума сошел! — вскричала Беатриса.
Я на ходу обернулся и увидел, что полицейские преградили ей дорогу. Она вырвала рупор из рук мэра.
— Филипп, вернись!
Командир отделения включил мегафон и заорал сквозь помехи:
— Крозатье, сдавайтесь! Сопротивление бесполезно! Вы только ухудшаете свое положение…