Рябиновые зори - Страница 33
Изменить размер шрифта:
«Мы можем всё…»
Мы можем всё —
Ведь мы с тобой мужчины,
Мы можем всё:
не спать четыре дня,
И, гибнущих
друзей взвалив на спины,
Их выносить из дыма и огня.
Мы можем всё:
не думать о достатке,
И в чертежи зарыться,
как кроты.
И отбивать нелепые нападки,
И спорить о своем до хрипоты.
Мы можем всё:
вскочить на катер тряский,
Пробиться через полюсы зимы…
Мы можем всё…
Но вот без женской ласки,
Без женской ласки,
нет,
не можем мы.
Пусть даже нас притворщицы встречают,
Но мы должны услышать:
«Мой родной!..»
Ну а потом…
Пускай шторма качают
И бьют с размаху глыбистой волной.
«Ты почти перестала сниться…»
Ты почти перестала сниться,
Нет тебя
среди снежных снов.
Расстояний больших боится
Угасающая любовь.
И не вьюга ее остудит,
А улыбки женщин чужих.
Неужели меня разбудит
Дуновенье губ не твоих?
Снова кто-то стоит у окошка,
Снова слышу
чужой разговор.
Но тоску
я в любовь подброшу,
Словно хворост
в сникший костер.
Чтоб тебя
таежной зарницей
Озарить среди снежных снов.
Расстояний больших боится
Угасающая любовь.
«Все на ходу…»
Все на ходу:
Признанья
И ласки на ходу.
Люби по расписанью,
Люби, а то уйду.
Трамваи,
Магазины,
Нам не хватает дня.
Порою темно-синей
Опять же беготня.
— Ритм века! —
утешаешь,
— Ну, все так, — говоришь.
Свиданья назначаешь,
Куда ж опять бежишь?
Все на ходу:
Признанья
И ласки на ходу.
Да будут ли свиданья
В двухтысячном году?
«Дай мне руки…»
Дай мне руки,
дай губы,
дай мысли заветные,
Ничего от меня не таи.
Я хочу,
чтоб утрами,
как дали рассветные,
Мне глаза открывались твои.
Я хочу в круговерти
твоей ежедневности
Быть хотя бы по часу вдвоем.
Я хочу,
чтоб цепная реакция нежности
Начиналась бы в сердце твоем.
Пусть взрывается нежность,
Ломает сомнения
И сближает округлости плеч!
Я хочу продолжения,
Нет, повторения,
Помнишь, тех,
Самых первых
Улыбчивых встреч!
«Жизнь бурлит океаном…»
Жизнь бурлит океаном,
И в жизни случается —
Чье-то сердце,
Как порт,
Принимает меня.
Но уже через день
Горизонт закачается,
Отступая и ширясь,
Зовя и маня.
И опять
Я смотрю —
Маяки зажигаются
У другой незнакомой
Судьбины — земли…
Только есть
Порт прописки,
К нему возвращаются
Все равно
Отовсюду
Его корабли.
Никакими ветрами,
Тайфунными путами
Их нельзя повернуть,
Их нельзя удержать.
Так приписан и я.
И любыми маршрутами
Возвращаюсь к тебе я
Опять и опять.
«Спешат хозяйки в магазины…»
Спешат хозяйки в магазины,
С женой прощается пилот,
И «скорой помощи» машина
Тревожно стынет у ворот.
На горку втаскивают сани,
А из такси берут багаж.
И переполнен голосами
Любой подъезд,
Любой этаж.
И отгоняя тихий вечер,
Из окон рвутся джаз
и Григ…
Все в миг один:
Разлуки,
Встречи,
Последний вздох
И первый крик.
Вот двое в свадебном наряде —
Нет никого счастливей их,
Не замечают тех, кто рядом:
Весь мир сейчас
для них двоих.
Но горе общее нагрянет,
Иль радость общая придет,—
И вот уже исчезли грани,
И превратились мы
в народ!
ПРИЗНАНЬЯ
Признанья свои
мы писали на стенах,
И мне вспоминается вновь,
Что в сумме сложения
«Лева плюс Лена»
Всегда получалась
«Любовь».
А дома страшились сказать мальчуганам,
Что бредит любовью Земля,
И прятали мамы от нас Мопассана,
А мы добывали Золя.
А позже,
ботинки начистив до глянца,
Дней двадцать примерно
подряд
Упорно у стенки стояли на танцах:
— А ну их, мол, этих
девчат!
Но снились,
но снились
мальчишкам
девчонки,
И, страх непонятный тая,
Однажды под ручку со школьницей тонкой
Прошелся по городу я…
И нынче смотрю:
все исписаны стены!
Их пачкает рыжий сосед.
Поймать бы его!
Да племянница Лена
Глядит ему ласково вслед.
Осудят меня педагоги —
что делать? —
Но я не замедлил шагов:
Писалась великая формула
мелом:
«Елена плюс Коля = Любовь».