Русское масонство в царствование Екатерины II - Страница 55
Темный вопрос о переговорах Баженова с цесаревичем, кажется, хоть отчасти может быть освещен содержанием одной из тех книг, которые были отправлены через Баженова.
В первую свою поездку Баженов отвез цесаревичу «Избранную библиотеку», изданную в типографии Лопухина в 1784 году[285].
Это — сборник сочинений пиетистического характера. Первая часть его содержала четыре книги Фомы Кемпийского «О подражании Иисусу Христу»; во второй части помещены были «Райские цветы» Ангела Силезского, «О тройственном пути души» Франкенберга и т. д. В третьей части напечатано было между прочим «Краткое извлечение христианского учения из Послания св. апостола Павла к Колоссянам».
«Краткое извлечение» служило экстрактом утопий новиковского кружка. Этот экстракт и послали Павлу Петровичу. Таким образом, «Краткое извлечение» призвано было играть известную политическую роль. С этой точки зрения его и нужно рассматривать. Вероятно, именно по его поводу Баженов много врал и говорил своих фантазий, то есть сопровождал орденское учение политическим комментарием. Нужно думать, что при этом Баженов не выходил из круга понятий, который очерчен был в «Новом начертании истинной теологии» или в книге Сен-Мартена: власть государя сливалась со священством в одно неразрывное целое. Истинный царь был святым царем; он был звеном, «средством» между людьми и Богом, так же как и орденские начальники.
Но таким же «средством» был «Царь и священник» всей твари — Сын Божий, Иисус Назарей. Это — прообраз святого царя, соединивший власть земную и небесную. А все сказанное про прообраз можно, особенно если много врать, — приложить и к преемнику. Павел же намечался именно в преемники первородного святого царя — он должен был стать Великим Мастером русской ветви ордена. Такая связь мыслей не была чем-нибудь необычным для масонского мировоззрения XVIII века.
Ритор шведской Провинциальной Ложи говорил на открытии ее в Москве (1780 год) в присутствии великого мастера кн. Гавриила Гагарина: «О, ежели дозволено делать уподобление смертного положения с бессмертным, тако Всевышний посылал некогда благовестителя своего Гавриила возвестить благоденствие роду человеческому: и человеческий род просветился! Да воссияет и здесь свет премудрости, Великим Архитектором нашему обществу завещанный и предсидящим в сем храме почтенным мужем нам принесенный, открываемый и видимый!»
Если Гавриил Гагарин уподоблялся архангелу Гавриилу, Павел Петрович, очевидно, мог уподобляться апостолу Павлу или даже, как будущий земной Царь и Мастер — божественному Мастеру и Царю. Библейскими образами и мыслями жил и сам Павел Петрович: недаром про царя Давида писал он Марии Федоровне, иносказательно выражаясь о собственной судьбе.
Читая с помощью Баженова «Краткое извлечение», Павел мог узнать, «что Бог изготовил для нас нечто лучшее, нежели сия мрачная несовершенная земля»[286]. Павел мог узнать, что грядущее правление истинного царя будет «весьма великим» и «весьма блаженным» царством, что будущий «царь сего великого и блаженного царства» — «такая особа, которая не имеет себе равного; она двух натур»: «Божеского начала» и «человеческого происхождения». Из «чуждой власти должна нас искупить сия богочеловеческая и земно-небесная особа», «из власти мощного злого ангела, который лестию, коварством и обманом, втянул нас в свою стихию и свое царство; когда он чрез грехи наши и уклонения от Божиих заповедей получил на нас право содержать нас во власти тьмы»[287].
Цесаревич узнал из слов апостола, что «доказать себя достойным избрания» он должен «чрез выдержание в известной мере проб страдания и веры»; он узнавал также из слов трактата, что ему надо только преодолеть «искушения ложных учителей и ненависть и презрение от всех… мыслящих инаково».
Так или примерно так можно пояснить смысл переговоров Баженова, передачи «Избранной библиотеки», милостивого принятия «Библиотеки» цесаревичем и ответа, испугавшего Новикова.
Оранжированная Новиковым копия бумаги пошла гораздо далее Трубецкого, которому Новиков ее передал. «От князя Трубецкого услышал я после, — показывал Новиков, — что из этой Баженова бумаги сделана еще кратчайшая выписка о образе мыслей той особы и по переводе отдана барону Шрёдеру».
Эту выписку барон Шрёдер повез с собой в Берлин. Осенью 1785 года (в бытность свою в Берлине в 1785 и 1786 годах) Шрёдер написал особое «представление» розенкрейцерским начальникам — «о той особе, по выписке данной князем Трубецким с первой писанной Баженовым бумаги им сделанной» (курсив мой. — Г. В.).
Представление Шрёдера отразилось в беседах, которые он вел о великом князе Павле с Вёльнером. Вёльнер сказал, что великого князя можно будет принять в орден, не опасаясь за будущее; тогда же и по этому же поводу Шрёдер передал Вёльнеру какое-то письмо кн. Репнина; Вёльнер нашел, что «Репнин великолепно предрасположил великого князя».
На представление свое о цесаревиче Шрёдер получил ка-кой-то ответ от берлинских начальников; Новиков узнал о нем позже, лишь в начале 1787 года.
Направление розенкрейцерского кружка, искавшего себе опоры против Екатерины, усилило подозрительное отношение императрицы к масонству. Елагин счел тогда за лучшее временно закрыть свои ложи. А на московский кружок с 1785 года посыпались систематические гонения со стороны Екатерины. О всех этих гонениях московский розенкрейцерский кружок сообщал в Берлин.
«Мы хвалим оказанную вами при гонениях на вас скромность и порядочную осторожность, — писал Вёльнер в Москву, вероятно, в 1786 году. — А как мы ни малейшего сомнения не полагаем на ваши уведомления, то и должны вас уверить, что сие уведомление погрузило сердца наши в пучину страдания и в мучительное попечение».
Вёльнер советовал московским братьям держать не явные ложи, а тайные и немногочисленные. Действительно, в 1786 году, судя по показанию Новикова, явные ложи были закрыты. Вёльнер дополнял свой совет следующим замечанием: «А наипаче ныне сие рачительно исполнять должно, когда час настоит, в который князь тьмы чрез неисчислимое множество сект господствует во всех местах и уже большую часть лож в страшное привел заблуждение и стремится совершенно уничтожить великую цель всего каменщичества. Ко исполнению оного находит он везде орудия, которые внутренно суть толико же злобны и черны, как он. При реченном гонении на вас употребил он в орудие некоего П. и других всеми мирозапутанных гонителей истины» (курсив мой. — Г. В.).
Буквой П., вероятно, отмечен был Потемкин, в России — презиравший цесаревича и им ненавидимый, в Пруссии — своим австрийским союзом спутавший всю дипломатическую игру.
Из прусской масонской среды ненавистников кн. Потемкина вышел в 1794 году известный «Pansalvin», памфлет, направленный против князя Потемкина (мимоходом задевающий и Екатерину). Книгу написали лейцигский литератор д-р Альбрехт, масон и, вероятно, розенкрейцер. Памфлет был переведен и на русский язык («Пансалвин, князь тьмы», М., 1809 год — без имени переводчика). Переводчиком явился В. А.Левшин — ученик по ордену и близкий друг Новикова, трудолюбивый работник Типографической Компании. Конечно, не случай или личная ненависть заставили его — много спустя после смерти Потемкина — бросить камень на потревоженную еще Павлом I могилу. Левшин был лишь выразителем чувств, общих всему новиковскому кружку; ненависть членов кружка к Потемкину была не личная, а партийная — ненависть гонимых к своему преследователю[288].
В предупреждении против Потемкина Вёльнер писал: «Ах! только бы он между вас, сердцем любимые братья, под покровом агнчим не вкрался, и чтобы он, преисполнен злочестия, не притворился так, что вы его не приметите, дабы при первом случае вас уязвить, от истины ложными представлениями отвести и тако предать душеубийце».