Русский спецназ. Трилогия - Страница 187

Она протянула ему журнал, но руки у него были заняты блюдцем и чашкой, а пальцы стали мокрыми и липкими из‑за пролитого чая. Он застыл в нерешительности, в раздумье, что же ему делать дальше. Наконец он поставил на стол чашку, взял журнал, но еще прежде, когда тот был в руках Спасаломской, увидел ее фотографию на обложке.

– Нё бойтесь, берите. Это не бомба и не змея.

Он задержал взгляд на обложке, полистал и понял, что точно такой же журнал он держал утром в руках, протягивая его Спасаломской. Только обложка была другая.

– Символично, – только и вымолвил он.

– Мне принесли его только что. Он действительно появится в продаже через несколько дней. Правда, приурочен он не к полету на Луну, а к выходу фильма с моим участием. Но не огорчайтесь. Когда мы закончим работу, ваша фотография все‑таки займет почетное место на его обложке. Она ведь уже есть. Надо только побольше экземпляров отпечатать. И надпись провокационная. Такое любят.

– Вовсе я не огорчаюсь. Напротив, рад вашим успехам. Умоляю, подпишите, – Шешель сделал на лице такое комическое выражение, что Спасаломская прыснула от смеха.

– Берите, – сказала она, – но я припомню вам это, когда появится журнал с вашей фотографией.

– Первый экземпляр – вам.

– Договорились, – сказала Спасаломская, выхватила из рук Шешеля журнал, понесла его к губам, – вы хотели автограф на память? – спросила она, хитро взглянула на Шешеля, – ну так получите, – и с этими словами она поднесла журнал к губам, поцеловала его с края, оставляя на картоне след своих губ, а потом протянула журнал обратно Шешелю.

Он смотрел на актрису с восхищением, прижимал журнал к груди.

– Я не смогу подарить вам такой же автограф.

– И не надо.

9

Город напоминал то ли потревоженный муравейник, то ли восточный базар, на который съехалось слишком много европейцев, а все местные жители куда‑то запропастились, при этом оставив свои товары на прилавках.

То и дело слышались гудки авто, покрикивания извозчиков, тугие удары кнутов о лошадиные спины, скрип колес. Улицы были запружены людскими потоками, будто где‑то выше по течению прорвало плотину. Потоки двигались по таким сложным руслам, что любой ученый, задайся он целью вывести эти закономерности математически, потратил бы на это всю жизнь, так и не выведя заветную формулу. Раньше он сошел бы с ума.

Этак попробуешь войти в один из потоков, перестанешь барахтаться и отталкиваться от дна ногами и не заметишь, как течение понесет тебя, и ты будешь всплывать то у прилавка модного магазина, то возле уличного торговца, кричащего, что его пирожки с мясом самые вкусные в мире и сующего тебе один из них. Ты возьмешь его, обжигая пальцы, – такой он горячий, а к губам поднести не успеешь, потому что течение вновь подхватит тебя, руки окажутся прижатыми к бокам, и где тебя вынесет в следующий раз, не знает никто. Пройдет, может, час, а может, больше, прежде чем окажешься на отмели, где поток не столь многолюден, и у тебя получится выбраться из него, отдышаться, двинуться домой, обходя стороной запруженные людьми улицы, иначе ступишь опять в этот поток, он вновь начнет играть с тобой, как со щепкой…

Бронзовый Скобелев позеленел, как провалявшаяся долгое время в земле монета, будто его действительно нашли среди развалин античного города, привезли в Москву и водрузили неподалеку от центра города. Было ему всего пять лет. Новые памятники, появлявшиеся после войны, как грибы после дождя, отличались по сравнению со Скобелевым в лучшую сторону. Но и они через несколько лет тоже позеленеют, точно плесенью покроются. Это неизлечимая болезнь. Жаль.

Нырнув в какую‑то подворотню, они прошли через арку и вдруг оказались на улочке, где почти не было людей и авто. Так это было странно. Ее обступали высокие, минимум в шесть этажей, дома. Казалось, что построили ее только что и люди еще не прознали ее существовании. Но вот, взвизгнув клаксоном, промчалось авто, мягко подпрыгивая на неровностях мостовой, а чуть позже, конный экипаж – но его прыжки были менее элегантны, сопровождались скрипом колес и кожи.

Они походили на зверей, которые, не разбирая дороги, продираются через бурелом, чтобы побыстрее убежать от загонщиков, пока те не перекрыли все пути для отступления. Шешель понял это, лишь когда увидел, что на улицу откуда‑то сбоку вливается людская толпа. Вероятно, там была арка, соединявшая этот мир с другим, уже переполненным людьми. Им не хватало в нем жизненного пространства, и они искали новые территории. Но ведь Шешель и Спасаломская нашли его первыми.

Плотная масса, почти как волна, пенящаяся и бурная, омывала дома, но не отступала, когда сила волны ослабевала, не откатывалась назад, а целенаправленно двигалась вперед.

Шешель потянул Спасаломскую за собой. Она смотрела на приближавшуюся толпу, щурясь от солнца, то ли хотела рассмотреть лица людей, но они сливались, то ли хотела понять, что они держат в руках. Какие‑то лозунги и плакаты, но вовсе не хоругви и иконы, как во время Крестного хода. На религиозное шествие это совсем не походило.

Над толпой развевались монархические флаги.

– Неудачное место для прогулки. Демонстрация, – сказал Шешель.

– Подождите. Мы еще успеем уйти. Они идут медленно.

– Это вам так кажется.

– Я хочу узнать, чего они хотят. Не бойтесь. Вот и полиция появилась.

И вправду вдоль улочки, по обе ее стороны на расстоянии примерно десяти метров друг от друга, теперь стояли полицейские. Откуда они возникли так неожиданно? Будто прежде на всех были надеты шапки‑невидимки, но, как только толпа приблизилась, они их сняли.

Ветер стал доносить крики, пока обрывочные, как куски разорванных газет, которые очень тяжело склеить и понять, что же было в них написано, потому что некоторых кусков не хватает. Но уже и без них Шешель прочитал на огромном, чуть ли не в половину улицы белом транспаранте, который реял над первым рядом демонстрантов, выполненную синей краской надпись: «Британская империя – источник мирового зла».

– Я, кажется, догадался, куда они идут. Где здесь Британское консульство?

– Понятия не имею. Можем спросить у полицейских. Они покажут.

– И примут нас за разведчиков и сообщников демонстрантов, заберут нас в отделение или в лучшем случае промолчат, сделав вид, что не расслышали вопроса.

– А зачем вам так важно узнать, где находится Британское консульство?

– Чтобы пойти от него подальше. Мне‑то оно абсолютно не нужно, но я подозреваю, что эта толпа движется как раз к нему.

– Зачем?

– Вероятно, будет забрасывать его тухлыми яйцами, или помидорами, или краской. Не думаю, что дело дойдет до брусчатки. Закрашивать‑то подтеки на фасаде британцам придется за свой счет, а вот мостовую восстанавливать – это уже из муниципального бюджета. Такого святотатства полиция не допустит.

– А закидать посольство, значит, позволит?

– Думаю, что нет. Покричат демонстранты немного и разойдутся.

– Чем же им так британцы не угодили? Все же союзники недавние, и вроде пока поводов для возмущений не давали.

– Ой, наивный вы человек. Еще поводов не хватало. Тогда толпа была бы многократно больше, а недовольство политикой Британской империи – это у многих в крови, врожденное чувство. Никуда от него не деться.

– А у вас?

– Сложный вопрос. Я воевал с ними на одной стороне, но… но союзы заключаются по необходимости. Многие из них недолговечны, и старые союзники через несколько лет смотрят друг на друга волками, а мы с британцами так смотрели друг на друга всегда.

– Ой, неужели мы с ними воевать будем?

– Надеюсь, что до этого не дойдет, – но Шешель не верил этим словам, – вы хотите остаться и посмотреть на это зрелище? – сказал он, чтобы перевести тему разговора. – Они агрессивно настроены. В толпе могут намять бока.