Русский - Страница 8
Счастливыми зрачками он смотрел на лед в бесчисленных надрезах и росчерках. Среди овалов, волнистых линий, затейливых монограмм угадывал серебряный след ее коньков, бежал, стараясь не наступить на него.
Не торопился ее нагнать. Чувствовал ее прелесть, плавность движений, пленительную красоту ног в высоких ботинках, чудесную, под свитером, грудь. Не видя ее, целовал и ласкал, проводил рукой по плечам, по бедрам, касался хрупкой подвижной щиколотки.
Он пробегал вдоль ГУМа с янтарно озаренными витринами, в которых стояли манекены, укутанные в меха, облаченные в изысканные костюмы с модными галстуками, переливались золотые украшения и бриллианты. Делал плавный поворот – и справа от него оставался Исторический музей со своими шпилями и мерцавшими орлами. Еще один поворот – и розовая Кремлевская стена нависала над ним, и круглилось золотое ночное солнце колокольни Ивана Великого.
И снова собор Василия Блаженного, как ночные фиолетово-алые чертополохи со своими иглами и колючими листьями.
Он знал, что она где-то рядом, впереди. Он заполняет своим сильным и страстным телом пространство, где только что была она. Помещает свое счастливое сердце туда, где только что билось ее сердце. Это слияние с ней было восхитительно. Сочетание с ней через музыку, звоны, змеящиеся на льду огни вызывало умиление, благоговение перед ней, любимой, дарованной ему божественным предначертанием.
Ему показалось, что где-то между куполов и шатров Василия Блаженного растворился темный прогал, словно отогнулся уголок декорации с нарисованным храмом. И сразу смолкла музыка, потускнели огни, и он испытал смертельную тоску, будто его окружала безжизненная пустыня, поглотившая драгоценного человека, обрекая на уныние и необоримую печаль.
Он кружил по катку, как слепой, натыкаясь на конькобежцев. Больше не находил на льду чудных росчерков ее коньков. Не улавливал в воздухе аромата ее духов. Помещал свое несчастное сердце туда, где не было ее сердца, а оставалась жестокая пустота.
Но музыка снова взыграла, плеснула огнями и скрипками. В морозном воздухе заструился едва уловимый запах ее духов. На льду голубым серебром мелькнул надрез ее коньков. Нинон возвратилась из черной бездны и снова была здесь. Он видел ее светлый свитер, длинные летящие ноги, счастливое лицо. Ее исчезновение было связано с испепелением времени, из которого выпал малый, им не прожитый отрезок, оставив в сердце тончайший рубец.
Серж догнал ее, охватил гибкую талию, и они скользили рядом, в струях огня и музыки, оставляя на льду два хрупких лучистых надреза.
– Какое счастье, что ты вернулась, – сказал он.
Но она не расслышала, и они скользили вдоль малиновой Кремлевской стены с янтарным дворцом.
Шарик, который он проглотил, продолжал оказывать свое волшебное воздействие. Словно поворачивались в разные стороны зеркала, ослепляли внезапным блеском, погружали в синеватую тьму, отбрасывали вдаль его отражение и внезапно его приближали.
Зеркала повернулись, и ему показалось, что он прожил свою жизнь – и в глубокой старости вспоминает этот каток, праздничное ликование музыки, прелестное девичье лицо, золотое солнце Ивана Великого. Это видение явилось к нему из далекого прошлого, в сумрачное одиночество старости, в тусклый дом, где погашены огни, за окном хлещет холодный осенний дождь, и уже некому поведать об этом чудесном катке, ликующей женщине, серебряных вспышках у нее под ногами.
Зеркала повернулись, и он увидел этот каток, как сон своего детства, когда душа полна предчувствий и сладких томлений, сказочных ожиданий и тревожных ночных видений. Он, мальчик, проснулся в ночи, свет уличного фонаря лежит на стене зеленоватой полосой, и в этой полосе пленительная танцовщица кружит на льду, упираясь кончиком серебряного конька, и он восхищенно следит за всплесками ее гибких волнующих ног.
– Смотри, – сказала Нинон, когда они, взявшись за руки, пролетали мимо Василия Блаженного. – Совсем как моя икебана из роз, садовых васильков, пионов.
Зеркала повернулись, и сочный, влажный букет стоял на брусчатке, распускаясь в ледяном небе благоухающими цветами. Вспышка света и музыки, и цветы прянули в небо, распускаясь волшебным салютом, наполняя огненными лепестками черную бездну неба. Серж и Нинон скользили в этой черной кристаллической тьме, оставляя слюдяные надрезы, огибая цветы. Парили в невесомости, переворачивались вниз головой, как космонавты. Висели над голубым васильком, кружась среди его бирюзы.
– Люблю тебя, – сказала она, перелетая с цветка на цветок. Исчезла на мгновение за бутоном полураскрытого пиона. Появилась из-за красной пылающей розы. – Догони меня!
В Космосе, где они парили, сияло огромное золотое солнце – купол колокольни Ивана Великого. Под куполом, трижды огибая колокольню, круглился поясок с бегущими золотыми буквами. Нинон подлетела к колокольне, превратилась в золотую букву и побежала, оставляя за собой сверкающую надпись. Серж стремился ее настигнуть, летел вслед за ней. Читал эту летучую, мерцающую строку, в которой переливалась ее душа, ее драгоценная сущность, ее любимое имя. Догнал и обнял, целуя в лицо, в золотое солнце, сияющее над ночной Москвой. Почувствовал губами морозный ожог золоченого поднебесного купола.
Возбуждающее действие волшебного шарика ослабело. Кругом был каток. Мчались конькобежцы, и Нинон удивленно на него смотрела:
– Ты что, побывал на небе?
Они подъехали к его дому на Страстном бульваре. Он поставил машину недалеко от подъезда, среди других наполнивших двор машин. Им встретился участковый, капитан Петр Петрович. Из-под фуражки смотрело широкое приветливое лицо, какое бывает у русских крестьян, привыкших к сенокосам, пахоте, неусыпным трудам на земле. Так думал об этом добродушном симпатичном лице Серж, здороваясь с участковым.
– Что вас потревожило в столь поздний час, Петр Петрович? – Серж пожал крепкую руку участкового.
– Да вот, поступил сигнал от жильцов, что какие-то подозрительные здесь слоняются. Как бы машину не угнали!
– Все собираемся поставить ворота. Да руки никак не доходят.
– Уж вы поставьте, Сергей Александрович. А то угонщиков у нас развелось. – Он козырнул Нинон, улыбаясь ей, и Серж с благодарностью подумал об этом заботливом честном служаке, явившемся в Москву из какого-нибудь русского захолустья.
Поднялись на лифте, вошли в квартиру. Нинон, небрежно сбросив шубку в прихожей, обежала все комнаты, в каждой зажигая свет. На кухне, с большим столом, белым холодильником и застекленными полками. В гостиной, с удобными диванами, креслами, баром, книгами по дизайну, истории искусств, томиками стихов. В спальной, с просторной, под сизым покрывалом, кроватью, с высокой стеклянной вазой, в которой стоял сухой букет смуглых роз – ее подарок трехмесячной давности. Серж улыбался, видя, как она хозяйничает во всех комнатах, озаряя знакомые предметы, словно создавала их заново. Облетела все комнаты, как бабочка.
– Ты вари глинтвейн, а я согреюсь в ванне после мороза.
Он достал эмалированную кастрюлю с нарисованным цветком розовой мальвы. Откупорил бутылку бордо и влил в кастрюлю черно-красную струю вина. Сыпал сахар, глядя, как тот мгновенно пропитывается сочным гранатовым цветом, распускаясь в вине. Кинул ломтики корицы, ощутив их приторную пряную сладость. Тонко нарезал апельсин, видя, как из-под ножа выступают душистые капли и ложатся на дощечку золотистые, с оранжевой кожицей ломтики. Смуглое, с малиновым румянцем яблоко он рассек на дольки и ссыпал фрукты в вино. Поставил кастрюльку на малый огонь, прикрыв стеклянной крышкой, из-под которой начинал сочиться пьянящий дух, разлетаясь по квартире.
Все это время он прислушивался к звукам в ванной, где Нинон пустила воду в джакузи. Начинало тихо рокотать, звучала музыка. Сквозь приоткрытую дверь пробегал зеркальный блеск, мелькала белизна.
Оставил свое пьяное снадобье на крохотном огне и вошел в ванную.
Нинон сидела среди пышной пены, выглядывая смеющимися глазами из перламутровой чаши, и в ее глазах было наслаждение морского существа, окруженного приливом, блеском, разноцветными брызгами. Ее плечи выступали из пены, золотистые волосы потемнели от влаги. И ему вдруг захотелось увидеть ее всю, во всей ее прелестной наготе, всплывшую из морской пучины, на жемчужной раковине, окруженную игрой дельфинов, голубыми брызгами, искрами солнца.