Русские против пришельцев. Земля горит под ногами! (сборник) - Страница 5

Взял чужой Фёдора на слабо. Сел тот за стол, стопку покрутил между пальцами.

– Как хоть звать тебя? – спрашивает.

– Зовут меня Митя-бизнес, – отвечает чужой. – Митя-бизнес, даритель предвечных радостей.

– Ну, будь здоров, Митя, – Фёдор сказал, махнул стопку, поднялся да и рухнул на пол.

Думали, мёртвый – нет, просто пьяный вусмерть. Вытащили Фёдора на плечах, уложили на скамеечку, а он хохочет да орёт – «под вечерок путь недалёк! под вечерок путь недалёк!» – а после что-то уж совсем неприличное.

Хотели люди чужому морду набить. Но побоялись.

Два дня Фёдор пропадал. Хозяин, понятно, не искал его, нанял нового, Фёдора же обещал по стенке размазать, как увидит.

А на третий день останавливается у кафе бордовая «девятка», выходит из неё Фёдор, с волосами напомаженными, в костюме с искрой, всем говорит «здравствуйте» и улыбается довольно.

– Откуда ты, Фёдор? – спрашивает народ.

– Из Ярославля, – тот отвечает. – Ресторан у меня там. Большие всё люди обедают. Отцы города. Европейская кухня, отдельные кабинеты, цены в скв. Не абы что.

Потом рукою всем помахал, сел в «девятку» и уехал навсегда.

С тех пор повелось – кого чужой за свой стол посадит, водкою угостит, у того жизнь повернётся так, что и не мечтал прежде. Милицейский сержант Егоркин стал начальником областного ГАИ. Огородник Николай Ильич – лётчиком на международных авиалиниях. А безымянная учительница русского языка и литературы победила на конкурсе «Мисс Европа». Тут её, понятно, все по имени узнали – да поздно.

Ну, порадовались за учительницу и обратно забыли. Все забыли, только жених её бывший не забыл. А жених у неё заведовал отделом происшествий в газете «Ленинское знамя». Не последний человек был в посёлке. Журналист.

«Разоблачу, – думает, – прохвоста. Отомщу за разбитую любовь и материал в газете напечатаю. На две полосы».

Стал журналист следить за чужим. Сядет в кафе за колонною, кофе попивает и глядит на предмет всего подозрительного. Две недели следил – ничего путного не выследил.

Решил тогда – пойду, мол, в лобовую атаку. И не такие передо мной раскрывались. Напою и секрет его выпытаю.

Приходит чужой в кафе, книгу достал, а журналист к нему шасть за столик.

– Здравствуйте, – говорит, – уважаемый. Вот вы всех нас, жителей, угощаете, а я решил, отчего бы и вас не угостить. Не откажите в любезности.

– С удовольствием, – отвечает чужой. – Угощусь.

Заказал журналист поллитру, потом вторую и давай чужому подливать. Беседу завязал степенную. Политическую. У самого привычка – едва только ветер в голове забродил. А чужой вроде уж и лыка не вяжет.

Ну, думает журналист, настал момент.

– А вот ещё, – говорит, – я интересуюсь, как это у вас получается нашим людям предвечные радости дарить? Что за секрет такой? Не расскажете ли?

– Расскажу, – отвечает чужой. – Обязательно расскажу.

И голову на стол уронил.

Журналист его посадил обратно, по щекам легонько похлестал. Тот вроде очухался.

– Всё дело, – говорит, – в книге. Если в эту книгу чьё имя записать задом наперёд – всё самое заветное у того человека сбудется. До самой последней смерти. А сейчас, – говорит, – извините, малость проветриться надо мне.

Поднялся чужой и ушёл, шатаясь.

Журналист книгу со стола дёрнул. Всё, думает, моя теперь книга. И счастье моё теперь.

А книга будто привинчена. Не отрывается.

Журналист в азарт вошёл. «Ну, ничего. Сейчас имя своё туда впишу. А чужому пожелаю, чтоб немедленно под машину попасть. Да насмерть. И все дела».

Распахнул книгу наугад. Думал, будут чистые страницы – а там жирными буквами неясные слова напечатаны. Одну только фразу успел взглядом выхватить:

«Он не знал, что делать, и бежал, оставляя позади себя огороды и задворки усадеб».

Журналист обратно книгу захлопнул. Зажмурился, в ладони лицо сунул, будто маленький. Страх его взял отчего-то.

«Может, – думает, – и правда убежать».

Пересилил он страх, открыл глаза – нет книги. Пропала.

На скатерти ж будто северное сияние гуляет. А под ним – Райская Москва живёт. Девушки с косами вокруг головы сидят по бульварам, сложив руки на коленях. В метро люди друг другу стихи читают. Фонтаны красным вином бьют.

До утра глядел журналист на скатерть, не мог оторваться.

Вечером после работы опять в кафе пришёл, сел за столик – да, искрится Райская Москва.

Так с тех пор и ходит. Спился совсем, людям в глаза смотреть не может, а ходит.

Чужой же и вправду из посёлка насовсем исчез.

В одном посёлке городского типа жил человек – богатый, да больной.

Верней, не жил, а умирать туда переехал. В посёлке ведь и проживать не очень неудобно, и умирать хорошо. На воздухе, посреди птичек.

Уже и не работал он на своё богатство. Деньги в банке держал и процентом кормился.

Вот совсем ему плохо стало. Ноги отнялись, руки скрючились. «Помру сейчас», – думает.

Тут является ему Николай Чудотворец и говорит: «Завтра с утра иди в деревню. Живут там три брата с матерью. Выпроси мать у братьев, посели к себе и ухаживай. Может, и здоровья прибудет».

Утром проснулся человек – вроде отпустило малость. Ходить можно.

Отправился в деревню.

Пришёл. Видит, у самого леса трёхэтажный дом стоит. Первый этаж мраморный, второй гранитный, третий кирпичный. И крыша остренькая, со шпилем.

А рядом конура – не конура, так, сарайчик дощатый, окно в решёточку.

Входит человек в дом – на первом этаже старший брат с женою сидят, борщ из хрустальных тарелок хлебают.

Поднимается на второй этаж – там средний брат с женою сидят, вино из разноцветных бутылок пьют.

Поднимается на третий этаж – там младший брат, холостой, сидит, курит, изо рта дымом фигуры выпускает – то зайца, то белочку.

Спустился человек вниз, говорит старшему брату:

– Здравствуй, хозяин. А не живёт ли с тобою старушка какая?

– Как же нет? – отвечает старший брат. – Мать живёт. У ней дом свой деревянный рядом.

Выходят на крыльцо – а у сарая на брёвнышке бабушка сидит в лохмотьях и тюрю из тазика ест.

– Отдай мне её, – просит человек. – Я её кормить буду.

– Отдать не отдам, – отвечает старший брат. – Живая душа всё ж таки, не мешок картошки. А за деньги продам, пожалуй.

– А много ли стоит она?

– Сто тысяч дашь – мать твоя. Я на шпиль давно хотел петушка золотого прицепить. Вот, повешу.

Человек дал старшему брату сто тысяч и старушку в город увёз.

Домой привёл, одел в чистое и пёстренькое, накормил рыбною котлеткой, кашей с маслом, определил комнату, кровать с периной.

– Будешь, – спрашивает, – жить тут?

– Буду, конечно, добрый человек! Жить буду, Бога за тебя буду каждый день молить, одежду тебе чинить, дом убирать!

– Одежду чинить и дом убирать – для этого другие люди есть. А ты живи да кушай.

Семь лет жила при нём старушка, семь лет молилась в своей комнатке, по вечерам только выходила голубям булочку покрошить. Совсем человек здоровый стал. Ходит, радуется, разве лишь стареет насколько положено.

Вот, заскучала старушка по деревне – дети там всё-таки. Может, и внуков ей родили. Попросилась – отпусти, мол, на недельку.

А он отпускать боится – вдруг, думает, разжалобится старушка, останется с сыновьями.

Поехали вместе.

Приезжают в деревню. Глядь, дома трёхэтажного нету. На том месте, где дом стоял, – яма, в яме болотная жижа пузырится, а по-над жижей золотой петушок туда-сюда скачет без толку и квакает по-лягушачьи.

Поплакала старушка, поплакала, и поехали они обратно в город – жизнь доживать.

В одном посёлке городского типа молодая вдова из частного сектора вышла замуж за банкомат. Отец с матерью было воспротивились, ругали её, говорили, лучше б уж за чечена вышла, чем за металлический ящик, обещали домой не пустить. Но скоро смирились с новым зятем, устойчивым, непьющим, а главное, спокойным.