Русские патриархи 1589–1700 гг - Страница 196

Подобная «скромность» Петра, не стремившегося резко нарушать традиции «царского выхода» к народу, соответствовала реальным темпам насаждения царем иноземных новшеств. «Указы о платье французском и венгерском» (с демонстрацией соответствующих образцов–манекенов) были всенародно объявлены лишь в августе 1700 г., а военнослужащего–дворянина впервые били батогами за небритие бороды и усов (с указом воеводам, «чтоб у них впредь бород и усов не было») в конце 1704 г. [555]

Шутовские затеи Петра и его ближайшего окружения долго не выходили за пределы некоего «внутреннего круга» придворных и служилых иноземцев, не нарушая в то же время череды жестокости и кровопролития. Историки уже указывали на эту особенность петровских «увеселений».

Вообще шутовство при Петре изначально имело жутковатый оттенок, столь же прочно связанный, согласно яркому описанию Куракина, с доносами, наговорами и злодейством, сколь и с непробудным пьянством, и с «кражей государственной».

При этом Петр, подчеркиваю, считал себя государем просвещенным (на западный манер) и человеком верующим, к святой Восточной православной церкви принадлежащим. Между пьяными убийствами и блудодеяниями ни он, ни его русские подручные не упускали случая отстоять литургию, даже поговеть, исповедаться и причаститься, особливо перед делом важным или опасным. Долгом считал государь заботиться о делах Церкви (и мы вскоре увидим, как он это осуществлял).

Крупнейшее и важнейшее произведение последнего досинодального патриарха называется скромно — «Суд святительский» — и отнюдь не отличается внешней публицистической остротой. Текст этого замечательного памятника церковного права написан был в 1700 г. не самим Адрианом и даже не одним из его помощников: это плод коллективных усилий духовных книжников, как отмечено в предисловии и даже заглавии одного из изданий [556]. Больной, едва прикосновенный к жизни паралитик в тяжкие для Церкви времена воистину оставался «великим господином святейшим кир Адрианом патриархом Московским и всея Руси». Его повелением в книгохранилище Успенского собора, патриаршей ризнице и патриаршем Казенном приказе были собраны, заново изучены и сведены воедино памятники церковного права: «древние благочестивых царей надписания, и книги харатейные (пергаменные), и вселенских святейших патриархов и апостольских преемников… и российских святейших патриархов Московских». Особое внимание было обращено на утверждение исконных прав Русской православной церкви, отраженных в древних ханских ярлыках русским митрополитам [557], в грамотах великих князей и царей.

Произведение адресовано непосредственно «благочестивейшему великому государю… Петру Алексеевичу и палате его», дабы священного церковного права «неведущим суще положите все явственно». Патриарх сообщал светской власти, что «Церкви и архиереев суд церковный и правильный» утвержден апостольскими и святоотеческими правилами, повелениями греческих и российских благочестивых царей и великих князей, святейших вселенских православных патриархов и освященных соборов. Подготовка Петром «правосудственного новоизложения» требует от патриарха известить царя о существовании правил древних и неизменных, «дабы самому ему, архипастырю, за неизвестие» о хранимом им церковном суде от Бога «осуждения вечного не понести, и от святых вселенских православных патриархов и всех архиереев, преосвященных митрополитов, архиепископов и епископов, по всей вселенной во благочестии пребывающих, клятвы на себя церковной не понести и от их общего совета отринуту не быть». Что же касается царя и собравшихся в палате его бояр, то сочинение «Суд святительский» составлено и послано им для того, «дабы церковный суд был неотменен и никакоже нарушен», а преступившие (очевидно, по незнанию) заповеди не были бы прокляты судом Высшим.

Столь твердые формулировки соответствовали представлению Адриана и его соратников о реальности угрозы правам Церкви со стороны особой комиссии из 48 человек, учрежденной Петром в феврале 1700 г. для составления нового Государственного уложения с уравнением перед государством всех подданных и, соответственно, уничтожением привилегий Церкви в судебных и имущественных правах. От патриарха Адриана, так же как и от руководителей светских ведомств, требовалось всего лишь представить «сказки о новоуказных статьях» по церковным делам с 1649 г., поскольку объявленной задачей комиссии была, собственно, кодификация той огромной массы новых уставов и узаконений, которая накопилась после Соборного уложения [558]. Острое беспокойство архипастыря в последние месяцы его жизни вызывала не сама попытка систематизации юридических актов, а ярко выраженная тенденция последних петровских указов, позволявшая с ясностью предвидеть, какой удар Преобразователь собирается нанести Церкви.

Огромные богатства, сосредоточенные в руках духовенства, обширность принадлежавшего ему юридического пространства и, в особенности, авторитет «поборствующих по Боге», в ряде случаев ставящий патриарха выше царя [559], были нестерпимы Петру. А не воспитанное своевременно уважение к духовному сану позволяло царю бестрепетно ускорить процессы наступления на юридические и имущественные права Церкви, развернувшиеся еще при его «благочестивейших» предшественниках. Да и сама далеко зашедшая к концу XVII в. концентрация церковной собственности весьма способствовала установлению государственного контроля над ней.

Если в конце предшествующего столетия церковные соборы 1581 и 1584  гг. запрещали епархиальным архиереям расширение и приобретение новых владений, если Уложение 1649 г. отрицало право приписки новых земель монастырям — действенность подобных запретов на практике оказывалась весьма сомнительной. Ни Филарету, ни Никону никто не мог поставить никаких препон, а в 1670 г. право приписки новых монастырей к владениям отечественных «князей церкви» было закреплено соборным актом [560]. В результате одному только патриаршему дому при Адриане принадлежали бескрайние земли с 8700 крестьянскими дворами (то есть 26 899 мужских душ) [561]. Считая значительную часть духовенства (особенно монашествующих) людьми для государства бесполезными, а церковные богатства «туне гибнущими», Петр в 1696 г. ввел через приказ Большого дворца жесткий контроль над церковными средствами. Царский указ запрещал строить «лишние» здания, держать «лишние» деньги и расходовать их без разрешения светской власти, повелевал весь приход и расход деньгам и хлебу регистрировать в книгах и неукоснительно присылать оные в Москву [562].

Ни патриарх Адриан, ни епархиальные архиереи не только не воспротивились требованию контролировать церковное достояние как казенное имущество, но самолично рассылали грамоты с царским указом по епархиям, подкрепляя его своей властью и авторитетом. «И вы бы, — писал, например, твердостоятельный Афанасий Холмогорский, — о сборе и о сбережении денежной казны чинили по тому великого государя указу и по сей нашей грамоте… во всем непреложно [563]. Резкое ограничение церковно–монастырских властей в использовании оборотных средств незамедлительно ударило по их сравнительно благополучным хозяйствам: здания ветшали, хозяйственные службы сокращались, так что через 20 лет все церковные владения не приносили уже былых доходов и, начиная с московского Патриаршего двора, влачили жалкое существование — к невыгоде, кстати сказать, самого правительства [564].