Русские лгуны - Страница 5

- Как то случилось, - продолжала она, обращаясь с некоторою нежностью ко мне, - тогда я познакомилась в Петербурге с генеральшей Костиной. "Марья Ивановна, говорю, на что это похожи нынешние девицы? Где у них бог?.. Где у них манеры? Где уважение к старшим?" - "Душенька, говорит, Мавра Исаевна, позвольте мне слова ваши передать императрице". - "Говорите", - говорю. Только вдруг после этого курьер ко мне, другой, третий: "Императрица, говорят, желает, чтобы вы представились ей..." Я еду к Костиной. "Марья Ивановна, говорю, я слишком высоко ставлю и уважаю моих государей, чтобы в этом скудном платье (Мавра Исаевна при этом взяла и с пренебрежением тряхнула юбкою своего платья) явиться перед их взоры!" Но так как Костина знала весь этот придворный этикет, "Мавра Исаевна, говорит, вы не имеете права отказаться, вам платье пришлют и пришлют даже форменное". - "А, форменное - это другое дело!"

Я нарочно закашлял, чтобы скрыть свои мысли.

- Какое же это форменное? - спросил я.

Мавра Исаевна прищурила глаза.

- Очень простенькое, - отвечала она, - черное гласе, на правом плече шифр, на рукавах буфы, опереди наотмашь лопасти, а сзади шлейф... Генеральша Костина тоже в гласе... на левой стороне звезда, на правой лента через плечо... Императрица приняла нас в тронной зале, стоя, опершись одной рукой на кресло, другой на свод законов. "Вы девица Исаева?" - "Точно так, говорю, ваше величество". Она этак несколько с печальной миной улыбнулась. "Скажите, говорит, за что вы порицаете моих детей?" (Она ведь всех воспитанниц своих заведений называла детьми, и точно что была им больше чем мать...) "Ваше величество, говорю, правила моей нравственности вот в чем, вот в чем, вот в чем состоят". Императрица пожала плечами. "Но как же, говорит, скажите, как вы могли так хорошо узнать моих девиц?" - "Ваше величество, говорю, мне нельзя этого не знать, я имею тут дочь... Мне, как матери и другу моей дочери, нельзя этого не знать".

- Какой дочери? - воскликнул я.

У Фелисаты Ивановны ее тонкий рот раскрылся почти до ушей.

- Да, дочери, - отвечала Мавра Исаевна спокойно.

- Кто же отец вашей дочери? - спросил я.

- Странно спрашивать, - отвечала Мавра Исаевна.

На этом месте Фелисата с умыслом или в самом деле не могла удержаться, но только фыркнула на всю комнату.

Мавра Исаевна направила на нее медленный, но в то же время страшный взор.

- Чему ты смеешься? - спросила она ее каким-то гробовым тоном.

Фелисата Ивановна молчала.

- Чему ты смеешься? - повторила Мавра Исаевна тем же тоном.

- Да как же, матушка, какая у вас дочь! - отвечала, наконец, Фелисата Ивановна.

- А такая же... костяная, а не лычная, - отвечала Мавра Исаевна по-прежнему тихо, но видно было, что в ее громадной груди бушевало целое море злобы. - Я моих детей не раскидала по мужикам, как сделала это ты!

Фелисата Ивановна покраснела. Намек был слишком ядовит, она действительно в жизнь свою одного маленького ребеночка подкинула соседнему мужичку.

- Не было, сударыня, у меня никаких детей, - возразила она, - и у вас их не было... Вы барышня... Вам стыдно это на себя говорить.

- А вот и было же!.. На вот тебе! - сказала Мавра Исаевна и показала Фелисате Ивановне кукиш.

- Где ж ваша дочь теперь? - спросил я, желая испытать, до какой степени может дойти фантазия Мавры Исаевны.

- Не беспокойтесь, она умерла, - отвечала она с заметною ядовитостью, а если б и жива была, не лишила бы вас наследства. У ее отца слишком было много, чем ее обеспечить... О мой маленький кроткий ангел! - воскликнула нежным и страстным голосом старушка. - Как теперь на тебя гляжу, как лежала ты в своем маленьком гробике, вся усыпанная цветами, я стояла около тебя и не плакала. Его не было... Ему нельзя было приехать...

На этих словах Мавра Исаевна вдруг вскочила из-за стола, встала перед образом и всплеснула руками.

- Господи, упокой его душу и сердце и помяни его в сонме праведников своих!.. - зашептала она, устремляя почти страстный взор на иконы.

Мы с Фелисатой Ивановной тоже вскочили, пораженные и удивленные.

Старуха молилась по крайней мере с полчаса. Слезы лились у нее по щекам, она колотила себя в грудь, воздевала руки и все повторяла: "Душу мою, душу мою тебе отдам!" Наконец, вдруг гордо обернулась к Фелисате Ивановне и проговорила: "Пойдем, иди за мной!" и мне, кивнув головой, прибавила: "Извини меня, я взволнована и хочу отдохнуть!" - и ушла.

Фелисата Ивановна последовала за ней с опущенными в землю глазами.

Я долго еще слышал сверху говор внизу и догадался, что это распекают Фелисату Ивановну, потом, наконец, заснул, но часов в семь утра меня разбудил шум, и ко мне вошла с встревоженным видом горничная.

- Пожалуйте к тетушке, несчастье у нас.

- Какое?

- Фелисата Ивановна потихоньку уехала к родителям своим.

Я пошел. Мавра Исаевна всею своей великолепной фигурой лежала еще в постели; лицо у нее было багровое, глаза горели гневом, голая ступня огромной, но красивой ноги выставлялась из-под одеяла.

- Фелисатка-то мерзавка, слышал, убежала, - встретила она меня.

Я придал лицу моему выражение участия.

- Ведь седьмая от меня так бегает... Отчего это?

- Что же вам, тетушка, так очень уж гоняться за этими госпожами! Будет еще таких много.

- Разумеется! - проговорила Мавра Исаевна уже прежним своим гордым тоном.

- Вам гораздо лучше, - продолжал я, - взять в комнату вашу прежнюю ключницу Глафиру (та была глуха на оба уха и при ней говори, что хочешь, не покажет никакого ощущения)... Женщина она не глупая, честная.

- Честная! - повторила Мавра Исаевна.

- Потом к вам будет ездить Авдотья Никаноровна.

- Будет! - согласилась Мавра Исаевна.

Авдотья Никаноровна хоть и не была глуха на оба уха, но зато такая была дура, что ничего не понимала.

- Наконец, Эпаминонд Захарыч будет постоянный ваш гость.

- Да, Эпаминондка! Пьяница только он ужасный.

- Нельзя же, тетушка, чтобы человек был совершенно без недостатков.

Эпаминонд Захарыч, бедный сосед, в самом деле был такой пьяница, что никогда никакими посторонними предметами и не развлекался, а только и помышлял о том, как бы и где бы ему водки выпить.

- Все они будут бывать у вас, развлекать вас, - говорил я, помышляя уже о собственном спасении. Эта густая и непреоборимая атмосфера хоть и детской, но все-таки лжи, которою я дышал в продолжение нескольких дней, начинала меня душить невыносимо. - А теперь позвольте с вами проститься, - прибавил я нерешительным голосом.

- Прощай! Бог с тобой! - отвечала Мавра Исаевна. Ей в эту минуту было не до меня: ей нужна была Фелисатка, которую она растерзать на части готова была своими руками. Дома я нашел письмо от Фелисаты Ивановны, которым она хотела объяснить передо мной свой поступок. "Мне, батюшка Алексей Феофилактыч, - писала она мне в нем, - легче было, кажется, удавиться, чем слушать хвастанье и наставленья вашей тетиньки!"

Три остальные года своей жизни Мавра Исаевна, живя в совершенном одиночестве, посвятила на то, чтобы, никогда не умевши рисовать, при своих слабых, старческих глазах, вышивать мельчайшим пунктиром нерукотворный образ спасителя, который и послала в Петербург с такой надписью: Брату моего покойного государя! Все потом ждала ответа, и так как ожидания ее не сбывались, то она со всеми своими знакомыми совещалась:

- Уж как бы отказать, так прямо бы отказали, а то, значит, дело в ходу.

- Конечно, в ходу, - отвечали ей те в утешение.

V

БЛЕСТЯЩИЙ ЛГУН

Во лжи, как и во всяком другом творчестве, есть своего рода опьянение, нега, сладострастие; а то откуда же она берет этот огонь, который зажигает у человека глаза, щеки, поднимает его грудь, делает голос более звучным?.. Некто N... еще в двадцатых годах совершивший кругосветное путешествие, был именно одним из таких электризующих себя и других услаждающих говорунов и лгунов своего времени. Маленький, проворный, живой, с красивыми руками и ногами и вообще своей наружностью напоминающий польского ксендза, имеющий привычку, когда говорит, закрывать глаза и вскрикивать в конце каждой фразы как бы затем, чтобы сильнее запечатлеть ее в ушах слушателей, N... почти целые две зимы был героем Москвы. Князь П... (да простит господь бог этому человеку его гордость, которая могла равняться одной только сатанинской гордости!), князь П... искал знакомства с N... Обстоятельство это, впрочем, надобно объяснить влиянием княгини, которое она всегда имела на мужа. При воспоминании об этой даме автор не может не прийти в некоторый восторг от мысли, что в России была такая умная и ученая дама. Целый день она, бывало, сидит в своей обитой штофом гостиной, вечно с книгой в руках; две ее дочери, стройные и прямые, как англичанки, тоже с книгами в руках. Положим, к княгине приезжает с визитом какая-нибудь m-me Маурова, очень молоденькая и ветреная женщина.