Русские банды Нью-Йорка - Страница 1

Публика в зале суда едва не заснула, пока обвинитель нудно рассуждал о проблемах этнической преступности. По его мнению, формулировка «русские банды» искажала суть дела: то, что банду возглавляли русские иммигранты, не означало, будто все ее члены были соотечественниками. Затем прокурор перешел к обвинению, и слушатели воспряли духом — сегодня они впервые смогли узнать, что, собственно, совершили эти два симпатичных парня с кандалами на руках и ногах.

Обвинитель принялся монотонно перечислять злодеяния обвиняемых.

Вооруженные ограбления — в хронологическом порядке. Вымогательство — по этой статье список потерпевших зачитывался по алфавиту. Захват морского судна в порту квалифицировался как присвоение чужого имущества, а точно такой же захват, совершенный в водах залива Делавэр — как пиратство. Погибшие члены команды с обеих шхун фигурировали в отдельном перечне.

Обвинитель страдал дефектами дикции, и публика скоро вновь перестала воспринимать его речь. Наконец, он перешел к заключительной части выступления, и все понемногу оживились, ожидая концовки.

Обвинитель произнес: «Электрокутирование», и подсудимые переглянулись.

— Не понял, — сказал Черный Испанец.

— Нас казнят на электрическом стуле, — перевел Потрошитель Банков.

— Да я не о том. — Черный Испанец сплюнул. — Я не понял: и стоило за этим уезжать из Одессы?

Чтобы уехать в Америку, нужно иметь много денег и много терпения. Деньги — заплатить пограничникам, железной дороге, пароходной компании. И, конечно, агенту. Терпение — чтобы выдержать пеший переход через горы и болота, тряску в вагоне третьего класса и духоту пароходного трюма. Не помешает также надежный желудок, способный две недели переваривать голландскую селедку, одну селедку и ничего кроме селедки — честный агент всегда предупредит другого еврея об особенностях пароходного меню.

Все это у Остермана было. Не оказалось только одного — фарта.

Уже на переходе австрийской границы Моисею Лазаревичу стало ясно, что с Америкой придется подождать. В тумане послышались чьи-то голоса, потом прозвучали выстрелы. Остерман схватил за руку жену и дочь, сыновья же сами оказались неглупыми мальчиками. Пока в тумане над границей продолжались выстрелы и крики, вся семейка оторвалась от попутчиков и быстренько зашагала обратно. Длинноусый гуцул на подводе довез их до станции, там они, дрожа от страха, дождались поезда — и вот, пожалуйста, вместо Бремена приехали обратно в Одессу.

На этом месте печальный рассказ Остермана был прерван удивленным вопросом Жоры Канделаки:

— Какого черта вам делать в Бремене? Пароходы на ту чертову Америку ходят из Либавы. Ты, Моисей, перехитрил сам себя.

Довольный тем, как удачно он щегольнул географическими познаниями, Жора победно глянул на своего образованного племянника, Кирилла Белова, который заканчивал гимназию.

— Из Либавы идут пароходы русской компании. А мой агент работал на Северо-Немецкий Ллойд, — пояснил Остерман.

— Тогда понятно, — саркастически усмехнулся Жора.

— Что тебе понятно?

— Понятно, что ты выбрал не того агента.

Агенты пароходных компаний сновали по всем западным губерниям, окучивая, в основном, молодых крестьян и убеждая их поехать в Америку, чтобы, вернувшись через год-другой, на заработанные деньги купить землю. Остерман был не молодым крестьянином, а старым слесарем, но и он хотел заработать — а почему нет? Листовки и брошюры агентов копились в его мастерской целый год, и он придирчиво выбирал самый разумный вариант. Вот и выбрал.

— Какая разница, Либава или Бремен? Теперь никакой разницы. — Остерман устало покачал головой. — Теперь вместо германского парохода нам нужен одесский баркас.

— И что? Прямо сейчас?

— Прямо сейчас и даже немного раньше, — сказал Моисей Лазаревич.

Жора Канделаки был удачливым рыбаком и еще более удачливым контрабандистом. Он понимал, что сосед явился к нему на ночь глядя не для того, чтобы сходить на баркасе за белугой или кефалью.

Понимал это и Кирилл. Сердце его забилось сильнее от мысли, что, возможно, ему предстоит участвовать в какой-то авантюре. До сих пор дядя брал его с собой только на рыбалку. А куда Жора ходил на баркасе по ночам — никого не касалось, ни таможни, ни пограничной стражи, ни родственников, даже очень образованных.

Его ночные отлучки были запретной темой в семье Кирилла. Настолько запретной, что долгое время он и не знал о существовании родного дядьки, контрабандиста, да еще и грека. Мама даже отдаленно не напоминала гречанку — русые волосы, зеленые глаза. И замуж она вышла за русского. Отец Кирилла, инженер Белов, умер, когда сыну было двенадцать лет. И с тех пор каждое лето пацан проводил в хате на обрывистом берегу. Своего дядьку он поначалу боялся — загорелый, черноглазый, с шапкой вьющихся волос, Жора Канделаки принимал племянника не как дорогого гостя. Он вел себя так, словно был мастером, а парнишка — подмастерьем. Женщины не приближались к этой хатке, и Кириллу самому приходилось разжигать печку, стоявшую во дворе, самому таскать воду, кашеварить и прибирать. Наградой за непосильный труд было море, плескавшееся под обрывом, и тенистый сад. Но самые счастливые минуты он испытал, когда дядя стал брать мальца на рыбалку.

Мальчишка был хорош на веслах, умел поставить парус и быстро его опустить, легко ориентировался в море — но в ночные экспедиции Жора Канделаки племянника не брал.

Однако сегодня у Жоры под рукой не было его команды, трех молчаливых греков — да, бывают и молчаливые греки — которых он еще вчера отпустил на свадьбу. И если выходить в море, то ему нужен хотя бы один напарник…

— Сегодня я без команды, — сказал Жора. — И у меня гость. Видишь? Мы сидим с Кирюшей, балакаем за жизнь, а ты врываешься и требуешь, чтобы мы отвезли тебя в Америку. Моисей, это несерьезно.

— Кто говорит за Америку? На рейде стоит пароход из Батума. Он ждет погоды. У него в трюмах целая толпа турецких беженцев. Я договорился. Парой турков больше, парой меньше — кто считает?

— Твое семейство не очень-то смахивает на турецкое, — заметил Жора, повернувшись к черному окну.

Что он мог там разглядеть, кроме собственного отражения и дождя, который стучал по стеклу при порывах ветра? Но он что-то разглядел, и сказал:

— Если твой пароход ждет только погоды, то погода уже пришла. Кирюша, как насчет прогуляться?

— С удовольствием, — небрежно ответил Кирилл.

— Вы будете иметь не только удовольствие, но и вот эти часы, — сказал Остерман, проведя пальцем по золотой цепочке на своем жилете.

— Какие часы, Моисей? — укоризненно произнес Жора. — Ведь мы соседи.

Каждый раз, бывая на Большом Фонтане у своего беспутного дяди, Кирилл обязательно заглядывал и к Моисею Лазаревичу. Точнее, к Илье, старшему из сыновей. У того был замечательный ялик, на котором друзья уходили далеко в море, и проводили там весь день.

Младший брат, Иосиф, вечно торчал в мастерской с отцом, лудил-паял-клепал, с ним и поговорить было не о чем, кроме новых конструкций замков. А Илюха был мечтателем, таким же, как и Кирилл. И, борясь с веселой волной, он мог наизусть выкрикивать целые страницы из Фенимора Купера или Вальтера Скотта. Глядя, как выходят из порта океанские пароходы, везущие хлеб в Америку, мальчишки завидовали крысам, которые сумели пробраться в трюмы. Вот бы стать невидимками и самим забраться на борт! Пересечь океан, ступить на девственную землю пустынного континента, чтобы на берегах Миссури сражаться с кровожадными ирокезами. Они мечтали о том времени, когда вырастут и обретут свободу, и смогут наняться на клипер, и увидеть африканский берег, и Цейлон, и пройти мимо мыса Горн — и женщины всех портовых кабаков будут страдать от неразделенной любви к двум юным матросам…