Русская весна - Страница 119

– Отбросим обычные формальности, – сказал президент Вольфовиц сухим холодным голосом. – На деле, я думаю, я могу обойтись без любых формальностей. От имени американского народа перед лицом всего мира я приношу глубокие извинения советскому народу за безрассудную глупость моего тупоголового предшественника.

– Невероятно! – сказала Франя.

– Это Натан Вольфовиц... – сказал Бобби, облегченно вздыхая.

– Приношу соболезнования американского народа за ущерб, нанесенный центру столицы, и предлагаю восстановить его за счет Америки под советским руководством.

– Он... гений! – воскликнула мать.

– Теперь, полагаю, мне следует ответить на ультиматум маршала Бронкского, – сказал Вольфовиц другим голосом. – Боюсь, что, к несчастью, это невозможно сделать. Нет способа убрать с Украины ракеты, отправленные туда Гарри Карсоном, не вызвав третьей мировой войны. – Он пожал плечами и развел руками. – Что мне сказать вам, маршал? Я полагаю, вы уже собрались идти до конца и нанести первый удар по нашим городам?

– Что?

– Он сошел с ума!

В глазах Вольфовица появилась жесткость, которой Бобби раньше никогда не видел. Впервые он почувствовал, что его бывший друг на деле президент Соединенных Штатов. И ему представилось, что во всем мире люди чувствуют то же самое. Это был не тот Нат Вольфовиц, которого он знал раньше. Игра изменила игрока.

– Но вспомните, мы дошли до банкротства, строя такую противоракетную систему – со всеми свистками и колокольчиками, – которую наши бедные налогоплательщики смогли оплатить. Мы собьем большую часть ваших ракет и будем зализывать свои раны нашими стратегическими ракетами – их вам не достать, они висят на всем пространстве отсюда и до Луны.

Вольфовиц театрально поглядел в камеру, как он, бывало, глядел на Бобби, когда ему шла карта и не было нужды это скрывать.

– Мы не намерены шутить. Подумайте об этом, маршал Бронкский. И – разумеется – желаю вам хорошо провести нынешний день.

«Мы передавали Обращение президента Соединенных Штатов Америки из Белого дома, Вашингтон».

– И вам лучше всего поверить ему! – заорал ликующе Бобби.

Осуществилась несбыточная детская мечта Бобби. За неделю ненавидимые американцы стали героями дня и кумирами Парижа, а он сам – репортерской звездой «Стар-Нет».

Натан Вольфовиц сделал невозможное. Он отверг ультиматум русских, стабилизировал ситуацию на грани ядерной войны и не обременил себя никакими обязательствами.

За четыре часа до срока ультиматума маршал Бронкский объявил, что срок продлевается до окончания выборов с целью дать возможность советским людям высказать свое отношение к жизненно важному вопросу. Маршал нашел способ сохранить лицо.

Натан Вольфовиц одобрил его действия и лукаво объявил о политике невмешательства в выборы, искусно повлияв тем самым на их результат. «Что бы я ни сказал, все вызовет противоположный эффект, – заявил он. – Это раздует пламя страстей у тупоголовых националистов и поспособствует победе безответственных задниц, которые нас первых и втянут в заварушку. В интересах здравого смысла и ради мира на Земле мне лучше придержать свое мнение, призвать здравомыслящих советских граждан активно голосовать, а самому сидеть тихо».

Шансы еврорусских поднялись на семнадцать пунктов.

Красная Армия, продолжая демонстрацию силы, увеличила количество войск на границе с Украиной. Кроме того, русские направили отряд кораблей Балтийского флота через Ла-Манш к Гибралтарскому проливу.

Эти события с жаром обсуждались в каждом вечернем выпуске новостей, но оптимисты расценили их как временное отступление Бронкского, отметив, что корабли прибудут к берегам Украины суток через десять, то есть ко дню выборов.

В предвыборной речи в Ленинграде Константин Горченко лестно отозвался об американском президенте, назвав его «человеком, пришедшимся всем по сердцу», и «настоящим американским Горбачевым».

В ответ на просьбу прокомментировать это выступление президент Вольфовиц пожал плечами, улыбнулся и похвалил «своего друга Константина Горченко» за «хороший вкус».

Еврорусские поднялись еще на пять пунктов.

Все носили майки «Вольфовиц». На самом популярном рисунке он был изображен в виде матадора, который, стоя спиной к поверженному русскому медведю, держит палец на огнедышащем носу зверя.

По всему Парижу, даже в табачных лавочках, по бешеной цене продавалась отвратительная смесь – «настоящий американский коктейль». Американские флажки висели повсюду – на стенах, на фонарных столбах, у станций метро. Кто-то переложил на «макс-металл» гимн «Боже, храни Америку». По меткому замечанию «Либерасьон», Париж охватила грингомания. В газетах писали только об Америке. Интеллектуалы бесконечно обсуждали это в телевизионных дискуссиях.

Бобби пошел в гору. Границы Америки все еще были закрыты, полеты не возобновлялись. Поэтому в Париже оказалась лишь горстка американских журналистов, а от «Стар-Нет» был только он один. От него неистово требовали материалов на любые темы – от пустых речей официальных лиц до проамериканских рисунков в метро, от демонстраций протеста перед русским посольством до американского бара «Гарри». Все было радостно, изнуряюще, чудесно, но в этом было что-то нереальное. Он носился по Парижу, собирая материал по грингомании. Парижане выглядели как в добрые старые времена – будто встретились надолго разлученные влюбленные. А стрелка часов между тем неуклонно двигалась к полуночи.

Ведь если серьезно поразмыслить – чего никто не хотел делать, – президент Вольфовиц не решил проблему. На Украине по-прежнему стояли ракеты; русские не думали отступать. Вольфовиц всего лишь заморозил кризис в момент, когда волна разрушения была уже готова – как на знаменитой картине Хокусаи – обрушиться на мир. Она по-прежнему висела над головами, готовая сорваться, как только выборы в России растопят невидимую стену.

Это действительно была мания. Париж чествовал какую-то мифическую Америку, ту, о которой Бобби тосковал в детстве, Америку, бывшую маяком для Европы в мрачные дни.

Французы презрительно звали его «гринго». Сейчас его родина вновь заняла – об этом он мечтал всю жизнь – достойное место в сердцах французов.

Все кипело и суетилось, в ТАСС никого не принимали. Даже Соне, шефу «Красной Звезды», не удалось пробиться к шефу видеобюро ТАСС. Она знала, чту там творилось – то же самое происходило в «Красной Звезде» и в любом парижском отделении любой советской организации. Ужасно: они были изолированы здесь, как во вражеской стране, и оторваны от Москвы.