Русская романтическая новелла - Страница 93

А спасенный этим порывом Росников вышел на цыпочках из залы и, зацепясь ногою за неожиданно возвращенную ему одежду, поднял ее и мигом надел на себя; затем бросился опрометью из дома.

— Из всех чудес нынешней ночи, — бормотал он, стремительно выбегая на улицу, — явление моей шубы, шляпы и калош — самое необъяснимое чудо!

Долевский вошел к Анне Петровне, сгорая адскою жаждою стать наконец лицом к лицу с вероломною, насладиться ее испугом и напрасными мольбами. Но он был встречен вовсе не так, как ожидал. При его появлении лицо Анны Петровны выразило не боязнь и замешательство, а какое-то гневное изумление, смешанное с презрением. Расширив глаза, смотрела она на своего мужа, как смотрит неприступный судья на дерзкого и закоснелого преступника.

— Как смели вы войти сюда? — спросила она грозно.

С своей стороны Долевский, остолбенев от такого приема, тоже вперил удивленные очи в лицо жены.

— Я пришел, — отвечал он наконец зловещим, глухим голосом, — я пришел, сударыня, требовать отчета в ваших поступках.

— Вы? В моих поступках? Вы потеряли на это всякое право, и я не хочу вас более ни слушать, ни видеть.

— Нет, Анна, — вскрикнул Долевский, — не так скоро откажусь я от этого права, как ты полагаешь! Моя несчастная ветреность разве может оправдать твое холодное вероломство? Должна ли ты платить мне злом за зло? Разве для тебя легко смыть позор с нашего дома? Спроси об этом самых легкомысленных женщин: тебе скажут, что отныне он неизгладим и что этим я обязан одной тебе, тебе, которую я уважал более всего на свете, которую считал образцом чистоты и благоразумия, которую любил нежно и почтительно, которой верил безусловно и без всякого опасения.

Волнение чувств захватило голос Долевского. Он замолчал, но колеблющаяся грудь, судорожно сжатые губы и бледность щек показывали, как истинно, как глубоко его огорчение. В самом деле, только теперь, когда он убедил себя в невозвратной утрате сердца Анны Петровны, только теперь он почувствовал, до какой степени любил ее. С ним случилось то же что случается обыкновенно с ветрениками, которые понимают всю цену сокровища тогда только, когда его потеряют.

— Это превосходит всякое вероятие! — начала Анна Петровна тихим голосом. — Вы поступили как нельзя хуже и вы же меня обвиняете! Впрочем, я готова отвечать вам на все, чтоб видеть, как далеко простираются ваше лицемерие, ваша несправедливость. Извольте меня спрашивать.

— Прежде всего я желал бы знать, почему вы оставили маскарад и увезли с собою мою шляпу и шубу?

— Я оставила маскарад потому, что мне сделалось там смертельно скучно; шуба и шляпа ваши были у моего человека; их никто не увозил, и вам самому очень хорошо известно, что вы приехали домой в своей шубе и шляпе.

— В самом деле??? А хотите ли вы посмотреть, в каком наряде я действительно вернулся из маскарада?

— Меня это очень мало интересует; впрочем, пожалуй!

Долевский стремительно подал руку жене и повлек ее в кабинет:

— Вот в чем я приехал домой! — кричал он: — вот в чем…

Говоря это, он искал глазами на полу чужой шубы и шляпы, но они уже исчезли.

— Я ничего не вижу здесь, кроме ковра, — возразила жена, — ужели вы хотите меня уверить, что вы ехали со мною завернувшись в этот ковер? Но я сейчас обнаружу всю нелепость ваших странных, фантастических выдумок.

Тут Долевская позвонила.

— Принеси сюда, — сказала она вошедшему слуге, — ту шубу и шляпу, в которых барин приехал нынешнею ночью из маскарада.

Через минуту слуга исполнил ее приказание.

— Где ты взял это? — закричал Долевский, — сказывай, кто тебе отдал мою шубу и шляпу, которых искал я целый час у подъезда?

— Вы сами изволили отдать мне их в передней на руки, когда воротились из маскарада.

— Прочь с глаз моих, негодяй! — заревел Долевский. — Я теперь вижу, что целый дом против меня в заговоре; я теперь понимаю, что здесь все против меня вооружено и подкуплено! И кем же? Моею женою! Вот награда за мое ребяческое доверие!

— Жаль мне вас, — начала Анна Петровна, — никогда я не ожидала, чтоб вы могли унизиться до таких бесполезных и смешных изворотов! Прошу вас об одном: позвольте мне вас оставить… — Тут Долевская горько зарыдала.

— Да объясните же мне, наконец, эту загадку, — сказал Долевский.

— Вам очень хорошо известно, что вы приехали домой вместе со мною, в своей шубе и шляпе, вот в этой маске и в этом домино с красной ленточкой, тайну которой узнала я от служанки; вы очень хорошо помните, как нарушили мой сон, явясь неожиданно в моей спальне, как погасили мою лампаду…

Тут Долевский уже потерял совершенно рассудок. Бессмысленно глядел он на капуцин и маску, топал ногами, рвал на себе волосы, вопил, проклинал себя. Он заставил Долевскую несколько раз повторить рассказ о случившемся и, убедясь, наконец, что она говорит без обмана, впал в мучительное подозрение, что какой-нибудь злодей воспользовался его отсутствием и нарядился в его одежду. Он признавал в этом кару провидения за свои шалости, в которых громко и подробно теперь каялся.

— Прости меня, Анна, — повторял Долевский на другой день утром, целуя руки своей жены, — я всегда любил тебя, а теперь люблю более, нежели когда-нибудь; я хочу загладить свои прежние проступки: на этой же неделе оставим столицу, чтоб избежать толков и сплетней, которых я предвижу целую бездну; уедем на полгода в нашу подмосковную деревню, предав совершенному забвению всех капуцинов и других маскарадных оборотней. Докажем им, что они, намереваясь окончательно разрушить наше семейное счастье, утвердили его навеки.

И Долевские оставили Петербург.

ПРИМЕЧАНИЯ

 Антоний Погорельский — постоянный псевдоним Алексея Алексеевича Перовского (1787–1836), литератора-дилетанта, приятеля В. А. Жуковского и А. С. Пушкина. «Лафертовская Маковница» впервые напечатана как самостоятельное произведение: Новости литературы, 1825, № 3. Новелла вошла в состав книги: Двойник, или Мой вечера в Малороссии. Соч. Антония Погорельского. 2 части. СПб., 1828 Новейшее изд: Антоний Погорельский. Избранное. М, 1985. Сост, вступ. съ и примеч. М. А. Турьян. Текст печатается по этому изданию.

 Владимир Павлович Титов (1807–1891) — литератор-дилетант, близкий в 1820-х годах к кружку любомудров, автор нескольких не переиздававшихся повестей, позднее — дипломат и государственный деятель. «Уединенный домик на Васильевском» восходит к устному рассказу А. С. Пушкина, услышанному Титовым в салоне Е. А Карамзиной (вероятно, в интервале: конец октября 1827 — октябрь 1828 г.) и опубликованному с согласия Пушкина: Северные цветы на 1829 год СПб., 1828; подпись: Тит Космократов. Современники (исключая немногих) не знали о роли Пушкина в создании новеллы; об этом стало известно лишь в 1912 г. после публикации отрывка из письма Титова к А. В. Головину от 29 августа 1879 г., содержащего историю создания новеллы (см: А. И. Дельвиг. Мои воспоминания. М., 1912, т. 1, с. 157). Современные исследователи по-разному оценивают соотношение «пушкинского» и «титовского» начал в «Уединенном домике на Васильевском»; в ряде исследований была установлена связь новеллы с давними замыслами Пушкина, мотивами, появившимися в его произведениях 1830-х годов, обстоятельствами его жизни в 1827–1828 гг. Текст печатается по изд.: А. С. Пушкин. Поли. собр. соч. в 10-ти т. Л., 1979. Изд. 4-е, т. IX. Приложение.