Русская поэзия Китая: Антология - Страница 55
Изменить размер шрифта:
У МОРЯ
Осенний день багровый на исходе.
На ветвях бьются сохлые листы
И быстрый ветер переходит
В буграх прибрежные кусты.
С косичкой тонкой на макушке
Поет бродяга-китайчонок.
И в лад под песню колотуши
Дрожат в озябнувших ручонках.
Поет привычно-монотонно,
И сам подпрыгивает в лад…
Обводит сонными глазами
Толпу собравшихся ребят.
В цветных нарядах корейчата,
Детишки — беженцы — евреи —
Собрались грязные галчата
Толпой крикливою на берег.
Шампунки бьются стертыми бортами…
Старик китаец у руля
Любовно голову мотает,
Прищурясь косо на ребят…
И как разбитое крыло,
О берег бьется рваная волна.
НА АМУРСКОМ ЗАЛИВЕ
«Юлит» веслом китаец желтолицый
Легко скользит широкая шаланда
По тихой глади синих вод залива.
Пред ним Востока Дальнего столица:
Владивосток за дымкою тумана,
На склонах гор застыл он горделиво.
Как всплески под кормою, монотонно,
Поет тягуче за веслом китаец
Про Хай-шин-вей — «трепангов град великий».
Над ним в далях небес светло-зеленых
Полоски алые в томленьи тают
И звезды робко открывают лики.
ЕЛЕНА НЕДЕЛЬСКАЯ
«В душном мраке усталые люди…»
В душном мраке усталые люди
Напряженно и жадно молили
О покое, о мире, о чуде…
А сирены стонали и выли.
Воздух рвался от залпов орудий,
И дрожали, коробились крыши,
И кричали испуганно люди,
И никто этих криков не слышал…
Мать плясала над трупом ребенка,
И металися косы, как грива.
Дикий смех, исступленный и звонкий,
Был страшнее, чем залпов взрывы.
Пастор рылся в дымящейся груде
Обгорелых обломков строений,
Посылая и Богу, и людям
И проклятия, и обвиненья…
Забирались под землю глубоко…
Пес подстреленный жалобно лаял.
…………………………………………………
А над миром на небе далеком
Распускалась звезда голубая.
СВЕТЛАЯ НИТЬ
Ты знаешь, мне страшно бывает порою,
Что я не смогу до конца сохранить
В душе, поражённой тревогою злою,
Непорванной тонкую светлую нить.
Я замкнутой стала, суровей, черствее;
Все реже мечтаю, все больше молчу,
Но тот уголок, от которого веет
Дыханьем весенним, я помнить хочу.
То небо глубокое, радостным взором
Сиявшее в ясном покое святом:
Тот сад, расцветавший так буйно, в котором
С достоинством старился чистенький дом;
Те комнаты низкие; на половицах
Отсветом луны нарисованный клин;
На старых портретах знакомые лица
И лестница узкая — на мезонин.
И жить-то, быть может, осталось недолго.
Пусть! Лишь бы звучала в бессонной тиши
Та песня, что вольно взвивалась над Волгой,
Та песня, в которой и горечь, и ширь.
Пусть не было счастья, покоя не будет,
Пусть, лишь бы не рвалась чудесная связь,
Чтоб помнить всегда, как о ласковом чуде,
О месте далеком, где я родилась.
ВОЛГА
Нечасто, но с тоскою неизбывной
Я вспоминаю Волги ширь, простор.
Хор рыбаков тоскливо-заунывный…
Нечеткий контур Жигулевских гор.
Темнеет. Вечер шествует победно.
На пристани зажегся желтый свет.
И наполняет воздух песней медной
Уютных храмов ласковый привет.
Величественно в высоте сияя,
Луна на Волгу свет спокойный льет.
Бурлит вода, под колесом вскипая, —
Как лебедь, проплывает «Самолет»…
И веет в душу тихою отрадой.
Встает одна картина за другой.
Мой дом родной за низкою оградой
И старый сад, уснувший над рекой…
ВЕЧЕР
Окончен дня томительный обман…
Морозной ночи сумрачный предтеча —
На землю грустную закутанный в туман
Спустился медленно холодный синий вечер.
Чуть видны звезды в трепетных венцах.
Ты у окна. Задумалась глубоко —
О счастьи тишины, о раненых сердцах,
О грусти пламенной в стихах хрустальных Блока.
ОТКРОВЕНИЕ
Пред облаком, спокойно тающим
На фоне темно-голубом,
Пред небом, звездами сверкающим,
Я осеню себя крестом.
И верю — будет откровение,
Когда, бесплотен, невидим, —
Меня коснется на мгновение
Дух чистый — светлый серафим.
И я пойму душой измученной,
Что жизни тягостная жуть,
Что тусклые ее излучины —
Лишь к Вечному недолгий путь.