Русская поэзия Китая: Антология - Страница 104
Изменить размер шрифта:
ЗА ВРЕМЕНЕМ!
Устал с утра давиться
Идущей в такт со временем
Слепой передовицей
Газеты. Жизнь, согрей меня!
Не прихоть! Еле-еле
Теперь справляюсь с ленью я
К концу моей недели…
Мутит (перечисление):
От улиц, от традиций
Кивков, от «дам с собачками»,
Спешащих возвратиться
На мой закат запачканный…
Бывают люди сталью,
А жизнь — магнитом ласковым
Для них. Глядишь, пристали
Проворными булавками.
Бывают люди медью,
Как я. И нет проворства в них!
И — медлят, медлят, медлят,
Чтобы потом наверстывать.
Но в этот ад — в погоню
Вольют, как бы нечаянно,
Последнюю агонию,
Победное отчаянье!
В РАЗДУМЬИ
Что я? Калика перехожий, —
Смирился внешне и притих…
Жизнь смотрит искривленной рожей
На гордость замыслов моих,
И с горечью я понимаю,
Что я не все осуществлю, —
Но так безумно я мечтаю,
С такою верностью люблю,
Что даже и в часы лихие,
В болезни, в гнете и тоске,
Все мнится мне, что я в России,
А не в маньчжурском городке…
И в самом деле, в самом деле —
Иль не со мной моя тоска,
И покаянные недели,
И трепет сердца у виска —
Вся русская моя природа,
Полузадушенная мной?
И как я рад, когда порой
Веду себя, как иноземец, —
Холодный бритт, упрямый немец —
Как горд!..
Кровь моего народа
Во мне сияет новизной!
РУССКИЙ ХУДОЖНИК
Кидающий небрежно красок сгустки
На полотно, вкрепленное в мольберт,
Художник — я, и, несомненно, русский,
Но не лишенный иностранных черт.
Люблю рассвет, холодный и линялый, —
Нежнейших красок ласковый разлад.
Мечта о власти и меня пленяла,
Меня пленяла и меня трясла.
На всякий звук теперь кричу я: занят;
Но этим жизнь исчерпана не вся:
Вокруг враги галдят и партизанят,
Царапины нередко нанося.
Мне кажется, что я на возвышеньи,
Вот почему и самый дух мне люб
Французской плавности телодвижений,
Англо-немецкой тонкой складки губ.
Но иногда я погружен по плечи
В тоску и внутреннюю водоверть, —
И эту суть во мне не онемечит.
Не офранцузит никакая смерть!
«Устаю ненавидеть…»
Устаю ненавидеть.
Тихо хожу по проспектам.
«Некто в сером» меня
В чьи-то тяжкие веки влюбил.
Устаю говорить.
Пресловутый и призрачный «некто» —
Надо мной и во мне,
И рога — наподобие вил.
Впрочем, это гротеск.
«Некто» выглядит благообразней, —
Только рот как-то странно растянут
При сжатых губах:
Таковы и лица людей в торжественный праздник,
Если отдыха нет —
Борьба,
Борьба,
Борьба!
Я себе говорю:
Мы сумеем еще побороться,
А пока
Стану петь,
Стану сетовать,
Стихослагать!
И пишу,
И пою,
И горюю —
Откуда берется
Лихорадочность музыки,
Бьющейся в берега?
Непонятно!
Ведь я потерял беспорядочность мнений.
Я увесист, как полностью собранный
Рокамболь.
Я лиризм превозмог.
Но достаточно книжных сравнений,
Как прочитанное
Обернется в знакомую боль.
Через двадцать пять лет
Ты увидишь, что мир одинаков,
Как всегда,
И что «некуда больше (как в песне) спешить».
И, вздохнув, захлебнешься
В обилии букв и знаков,
Нот и шахматных цифр,
И запутанных шифров души.
ЗИМА БЛИЗКА
Все прозрачней воздух,
Все острей слеза,
Все синее звезды,
Все слепей глаза.
И дымятся трубы,
И бурлит река,
Холоднее губы,
Холодней тоска…
И зима близка!
ЗАГОВОР
Объединяются весна с луной
И на меня напасть приготовляются,
Шушукаются, рыщут надо мной,
Шушукаются, рыщут, ухищряются.
Угроза новой затяжной любви…
Ах, не попасть бы из огня да в полымя.
Борюсь с собой, держу глаза, как Вий,
Прикрытыми ресницами тяжелыми.
Стихи читаю вслух и про себя,
Ритм создаю холодный, острый, бритвенный,
И рифмы обличительно скрипят…
Я — как монах, настроенный молитвенно.
Напрасный труд… Весна с луной сильней
Моих словес холодной окрыленности, —
Стихи становятся острей, больней,
Но даже им не одолеть влюбленности.