Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям - Страница 159

Достаточно отметить, что если книги с эротическим компонентом могут в равной степени принадлежать и к качественной, и к актуальной, и к массовой литературе, то место собственно эротических произведений, безусловно, в зоне досуговой. А часто и прикладной, так как именно благодаря усилиям наших эротописцев оральный (а в перспективе, похоже, и анальный), например, секс был из разряда извращений переведен в число рутинных сексуальных практик, а для юношей и девушек, обдумывающих житье, именно эти книги служат небесполезным практическим пособием.

Страхи перестроечной поры насчет того, что «Тень Баркова» заменит «Евгения Онегина» в качестве художественного ориентира для писателей (и читателей) нового поколения, таким образом, не подтвердились. Эротическая словесность, представленная и внесерийными изданиями, и серийной продукцией таких издательств, как «ВРС», «Ладомир», «Продолжение жизни», «Институт соитологии», заняла свою нишу в литературе и в книгоиздании. Нишу достаточно скромную, ибо коммерческие успехи Игоря Куберского или Валерия Сенина, издающихся в серии «Русский озорной роман», ни в какое сравнение не идут с успехами Дарьи Донцовой или Василия Головачева. Но свою, а не чужую, и соответственно необходимую, ибо в развитой культуре должны быть учтены потребности и тех читателей, кто, не удовлетворяясь эротизмом бунинских «Темных аллей», ищет чего-нибудь погорячее.

См. ДОСУГОВАЯ ЛИТЕРАТУРА; ПОРНОГРАФИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ; ПРИКЛАДНАЯ ЛИТЕРАТУРА; СЕНТИМЕНТАЛЬНОСТЬ, СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА; ТАБУ В ЛИТЕРАТУРЕ

Юрий Борев в терминологическом словаре «Эстетика. Теория литературы» (М., 2003) определяет эскапистскую литературу как «художественные произведения, ориентированные по показ иллюзорной художественной реальности, способной увести человека от трудной, суетной жизни, из современного мира несбывшихся надежд и конфликтов в мир грез и душевного спокойствия».

Понятно, что при таком подходе в эскапизме нетрудно заподозрить едва ли не все книги, тематика и проблематика которых впрямую не связана с современностью, понимаемой как пространство неразрешимых противоречий, конфликтов, терпящих крах иллюзий и непрестанной фрустрации. Эскапистскими в этом смысле окажутся и историческая проза (включая даже произведения, обращенные к трагическому опыту Великой Отечественной войны и ГУЛАГа), и лирика – равно в поэзии и в прозе, и метафизическая литература, и духовные стихи, и фантастика, и подавляющее большинство явлений авангардистской и постмодернистской словесности, где предпочтение безусловно отдается игре, эксперименту, обновлению художественного языка, а не социальному или психологическому анализу.

На практике, разумеется, к подобного рода обобщениям не восходила даже нормативная советская критика. Благодаря чему за эскапизмом закрепилось представление о литературе, не просто переносящей действие из современности в мир прошлого и/или художественного вымысла, но сознательно сориентированной на то, чтобы отвлечь, развлечь и умиротворить читателя, предложить ему грезу в обмен на реальность. Учитывая естественную потребность в релаксации, как эскапистское можно в этом смысле интерпретировать даже всеобщее нынешнее увлечение переводной литературой, когда чтение становится своего рода актом если и не духовной эмиграции, то инобытия в среде, принципиально не похожей на отечественную. Что же касается российской литературы, то эскапистский вектор отличает не только фэнтези, аутичную лирику и метафизическую прозу, но и, например, дамскую прозу, подменяющую реальность грезой о реальности.

См. АУТИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ; ПАССЕИЗМ

Термин введен Мишелем Монтенем, который в 1580 году дал название «Essais» своей первой публикации, а Френсис Бэкон сравнивал свои «Essays» (1597) с крупинками соли, возбуждающими аппетит, но не дающими насыщения.

С тех пор в европейской традиции эссе понимается как повествовательный и обязательно интеллектуально ориентированный жанр, где на первый план выступает личность автора, который с непринужденной свободой, зачастую граничащей с интеллектуальной безответственностью, делится с публикой своими впечатлениями и соображениями по тому или иному поводу, причем заведомо не претендует на то, чтобы дать определяющую или исчерпывающую трактовку предмета. Антиподами эссеистики выступают, с одной стороны, беллетристика, литература fiction, а с другой – трактаты, статьи, научная, политическая и деловая литература. Классиками жанра принято считать, в частности, Вольтера, Т. Карлейля, Г. К. Честертона, Т. Манна, П. Валери и других художников-мыслителей.

В российской традиции этот жанр прослеживается лишь пунктирно, несмотря на то, что Валерий Шубинский называет классиком отечественной эссеистики Константина Батюшкова, а Владимир Муравьев справедливо указывает на эссеистическую природу ряда сочинений Александра Герцена и, в особенности, «Дневника писателя» Федора Достоевского. Не исключено, что становлению жанра в России «помешал» Василий Розанов, «Опавшие листья» и другие книги которого соблазнили литераторов художественными и интеллектуальными возможностями фрагментарности, «лоскутного письма», тогда как эссе по определению предполагает пусть и не исчерпывающее, но целостное высказывание. В силу возобладания розановской традиции и ее иррадирующего воздействия на другие формы художественных размышлений, как говорит Михаил Эдельштейн, «числиться эссеистом сегодня дело рискованное и репутационно невыгодное. Само слово “эссе” прочно ассоциируется с авторским произволом, с необязательностью, с интеллектуальным жульничеством». Поэтому, – процитируем Валерия Шубинского, – «даже самый очевидный и прирожденный эссеист русской литературы – Андрей Битов – вынужден (был?) всю жизнь притворяться, что пишет рассказы и романы, и сочинять трехсотстраничное эссе о сочинении романа, выдавая его за конечный продукт такого сочинения».

Тем не менее конец XX – начало XXI века отмечены напряженными поисками русских литераторов в сфере эссеистики, и, говоря о соответствующих сочинениях Иосифа Бродского, Михаила Эпштейна, Льва Аннинского, Самуила Лурье, Сергея Гандлевского, Михаила Айзенберга, Андрея Арьева, Игоря Клеха, Кирилла Кобрина, мы вправе утверждать, что эти и следующие за ними авторы строго соблюдают все жанровые требования. Даже в том случае, если эти требования сформулированы с обаятельной метафорической неопределенностью: «Эссе отличается от статьи тем же, чем стихи от прозы, – непредсказуемостью результата. Текст растет от слов, а не от концепций. Эссе – плод медленной мысли, медитативного разглядывания предмета, экзистенциального переживания ситуации. В идеале эссе (лучшие из них писал Мандельштам) – как стихи: их нельзя пересказать, только процитировать» (Александр Генис).

Школой эссеизма в последние полтора-два десятилетия стало для многих писателей их сотрудничество со средствами массовой информации, предрасполагающее к «журналистской технике летучего письма» (Владимир Новиков). Так, необходимость излагать свои мысли и впечатления в форме скриптов на радио «Свобода» воспитала Петра Вайля, Александра Гениса, Бориса Парамонова, Сергея Юрьенена, а выполнение обязанностей колумниста в российских печатных и сетевых изданиях – Линор Горалик, Александра Кабакова, Николая Климонтовича, Александра Проханова, Вячеслава Пьецуха и Льва Рубинштейна.

См. ЖАНРЫ И СУБЖАНРЫ; КОЛУМНИСТИКА; КРИТИКА НЕПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ; NON FICTION ЛИТЕРАТУРА; РОЗАНОВЩИНА

Этим термином обычно обозначают исторически конкретное явление в истории русской литературы, когда на рубеже 1950-1960-х годов несколько поэтов (прежде всего, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава, Роберт Рождественский) начали читать свои стихи в Политехническом музее, во Дворце спорта в Лужниках, в других залах, рассчитанных на сотни и тысячи слушателей. Эта практика в ту, еще дотелевизионную, эпоху, во-первых, сделала их безусловными литературными звездами, а во-вторых, непосредственным образом сказалась на характере самих «эстрадных» стихов, стимулируя тяготение этих поэтов (и их последователей) к повышенной коммуникативности, форсированно яркой образности, исповедальному и проповедническому пафосу, афористичности и публицистичности, эффектным ораторским жестам. Голос и манера поведения поэта, его имидж, легенда, окутывающая его образ, при этом органичной и неотъемлемой частью входят в состав лирического месседжа, облегчают его усвоение максимально широкой аудиторией слушателей.