Русская гейша. Во имя мести - Страница 5
«Это они втянули его в такое черное дело, – размышляла я. – Я ничего наверняка не знаю, но чувствую это! Петр был человеком радостным, светлым, он никому не мог причинить вред. Они заморочили ему голову. Юкио постоянно о чем-то секретничал с ним. И когда Петр понял, в какую ужасную историю ввязался, его светлая душа не выдержала! Он так и написал мне, что усомнился в выбранном пути. Но что за учителя он упоминает? Не знаю…ничего не знаю… Но все равно, это они, они во всем виноваты! И так называемые друзья Тору и Манами! Уверена, что они тоже причастны! Когда они приезжали к нам, то постоянно о чем-то шушукались. Все это одна японская шайка! Один Степа, по-видимому, ни причем».
И тут же, в одно мгновение я их всех возненавидела. Я уверила саму себя, что именно их действия привели моего любимого к смерти. И не только его одного. Но эта жгущая ненависть, как это ни покажется странным, вернула меня к жизни. Мне захотелось найти моих врагов и посмотреть им в глаза, чтобы они, увидев мою нечеловеческую муку, смешанную с этой ненавистью, также потеряли покой и мучились всю оставшуюся жизнь. Я виделась себе каким-то неизвестным божеством, наподобие буддийского бога Фудо Мео («Неподвижный»). Его изображение с мечом в правой руке и веревкой – в левой, с пылающими страшным гневом глазами и оскаленными зубами поразило меня в одной из пагод Нахи. Но мои глаза на лице придуманного божества умели выстреливать огненными молниями. Картины испепеления моих врагов при помощи одного только взгляда вызывали радостный трепет в моей измученной душе и улыбку на губах. И я словно начала жить заново, поддерживаемая этими видениями.
Я стала выходить на улицу, нормально питаться и интересоваться всем, так или иначе связанным с газом «зарин» и терактами в метро. Остальные новости проходили мимо моего сознания. И вот как-то прозвучало название секты «Аум Синрикё» и имя главного руководителя, так называемого Учителя. И я окончательно прозрела. Но верхушка Аум, включая самого Сёко Асахару, упорно отказывались брать на себя ответственность за этот теракт.
Из черной записной книжки с изображением красного дракона на обложке:
«Асахара» в переводе с японского – сияющий свет в долине конопли».
«Сёко Асахара, настоящее имя Тидзуо Мацумото, родился в семье ремесленника в 1955 году. Образование получил в интернате для слепых, где обучался иглоукалыванию, массажу и основам мистических знаний. Некоторое время провел в Индии, где обучался у знатоков буддизма. Отсидел за торговлю «целебными» напитками. В 1987 году основал тоталитарную деструктивную секту Аум Сенрикё. Поставил задачу захватить власть вначале в Японии, затем во всем мире».
Узнав название секты, я начала собирать все доступные сведения о ней. Оказалось, что Аум Сенрикё действовала и в России. То, что мой любимый принадлежал к Аум, не вызывало у меня больше никаких сомнений. И вся моя ненависть, гнездящаяся в душе черным клубком ядовитых змей, направилась на персону главы секты Сёко Асахара. Я денно и нощно желала ему всяческих страданий, страшной мучительной смерти и невыносимого горя всем его близким. В новостях упоминалось о детях сектанта. Им я тоже желала смерти…
В конце апреля буйное разноцветье японской весны немного смягчило мою боль. И я большую часть времени стала проводить в парках. С 29-ого апреля – праздник День Зелени, по 5-е мая – старинный праздник ирисов, ставший в наше время Днем Детей, у японцев традиционная пора отпусков. И эта «золотая неделя» обуславливает сильное оживление на улицах, в магазинах, парках. Даже в нашем тихом районе это было очень заметно. Я с удивлением отметила, что число жителей в эти дни словно выросло в десятки раз. А в День Детей многие дома и балконы украсились коинобори – сконструированными из цветных кусков материи карпами, развевающимися на длинных шестах. Я смотрела, как узкие полоски ткани, символизирующие водяные потоки вокруг рыб, колышутся на ветру, как маленькие нарядные японцы важно гуляют, держась за руку довольных родителей, как стрижи, громко крича, пролетают над развешенными коинобори и, делая головокружительные виражи, взмывают вверх, и моя боль начинала таять в этом беззаботном радостном мире. Знаменитое цветение сакуры уже шло на убыль, и я с опозданием любовалась островками бело-розовой пены среди зелени садов. В двух кварталах от моей гостиницы я обнаружила рыбный ресторан, где подавались очень вкусные жареные сардины. Я пристрастилась к ним и почти ежедневно ходила туда обедать. Также мне пришелся по вкусу отядзуко. Так назывался политый чаем мелкий рис.
В гостинице, заселенной в основном немцами и англичанами, меня часто принимали за японку. Глядя в зеркало на свое бледное, исхудавшее личико, я действительно стала отмечать какие-то новые черточки. Гены – вещь загадочная. Та часть крови, которая перешла от моего деда-японца, стала вдруг проявляться ярче. И я неуловимо менялась, невольно подчиняясь тому, что шло изнутри, из какой-то вековой памяти генов, и входило в меня извне, из окружающей среды. И мне нравились эти изменения.
Сейчас я понимаю, что моя психика нашла таким образом путь к спасению. Русская девушка Таня медленно исчезала во мне, уступая место своему японскому двойнику. Инстинктивно я подыгрывала этому процессу и стала интересоваться не только новостями об Аум, но и событиями культуры, обычаями, простой жизнью японцев. Посетив
несколько специализированных магазинов, я приобрела кое-что из традиционной японской одежды. Как выяснилось, настоящее охасёри, женское кимоно, стоило бешеные деньги, поэтому я остановилась на вполне достойных дешевых аналогах. Светло-фиолетовый с темно-розовыми цветами пионов халат из шелковой ткани, поданный мне в одном из магазинов продавщицей, вызвал недоумение. Мне он показался бесформенным и огромным для моей исхудавшей фигуры.
– А вы поможете мне примерить? – спросила я.
Беспрестанно улыбающаяся продавщица ловко накинула его на меня и затянула талию специальным поясом оби. Я посмотрела в зеркало в примерочной и впервые ощутила радость. Эту молоденькую изящную японку, которую я видела в отражении, я не знала. И это незнание значительно уменьшало боль, гнездящуюся во мне.
– Бютифул, вери бютифул, – твердила продавщица на ломаном английском, отходя мелкими шажочками назад и неустанно кланяясь.
Я выбрала еще две расцветки. Одна ткань была в простую сиренево-белую полоску, а другая ярко-алая с золотыми цветами хризантем. Продавщица подобрала мне подходящие по цвету оби. Расплатившись, я вышла на улицу, прищурившись от сильного солнца. Через дорогу находился парк, с другой стороны которого располагалась моя гостиница. Я глянула на изогнутую крышу пагоды, краснеющую вдали между деревьями, и решила пройтись через парк. В этот момент мимо медленно проехала спортивная машина. Из нее высунулись два парня и что-то весело сказали мне по-японски. И это показалось крайне странным, потому что, как я уже поняла, характерной чертой японцев была гипертрофированная вежливость. Я сама несколько раз наблюдала, как на узких улочках нашего района водители машин вежливо пропускают велосипедистов. При этом еще частенько кланяются, опираясь рукой о баранку. Велосипедисты тоже кланяются в ответ, не выпуская из рук руль и, кажется, что они отжимаются от этого руля. А тут два каких-то парня посмели мне что-то предложить!
Я мгновенно разозлилась и, не удержавшись, показала им средний палец, поднятый вверх. Они расхохотались, крикнули протяжно: «До-одзо!», что значит на японском «пожалуйста», и прибавили скорость, скрываясь за поворотом. Я проследила взглядом за их машиной и тут заметила вдалеке небольшую сувенирную лавку с выставленным на улицу столиком, на котором пестрели всевозможные безделушки. И машинально направилась туда.