Русь на Мурмане - Страница 15

На последнем совете князья-воеводы порешили, что нужно самим идти к Кандалакше в полной силе и искать встречи с неприятелем.

Митроха после возвращения с Кузовов будто выпал из всей этой бодрой суеты. К разгадке своей тайны он так и не приблизился, и она все сильнее жгла ему грудь, горячила ум, запекала на огне сердце.

Как-то, шатаясь меж двор, он наткнулся на груду ветоши у жердяной изгороди. Куча пошевелилась, обнаружив красную рожу, остро поглядевшую на него из-под длинных волосяных сосулек. Ее обладатель сел, притулясь к жердине, и вся ветошная груда оказалась диким лопарем в оленьих кожах. Митроха проявил интерес.

– Ты, что ли, лопин, который к воеводе приходил?

– Я лопин, ходил ко княза, – охотно согласился мужик.

Отрок опустился перед ним на корточки.

– Что твой хозяин, сильный колдун? Неведомое знает?

– Знаткой, знаткой, – закивал лопарь. – Пудзэ-Вилльй много ведат. Княза-воевода не поверил, прогнал лопина.

– Чего ж ты тут валяешься, а не вернулся обратно? Боишься своего колдуна?

– Лопин не надо обратно. Пудзэ-Вилльй знат, что княза его не послушал.

– Откуда он знает?

Мужик сморщился в довольной и лукавой ухмылке.

– Ты – тайа. Не саами. Тайа не поймет. Только олмынч-саами поймет. Человек из лопи. Княза не верит лопину, но Пудзэ-Вилльй все равно поднял погоду. Воины чуди не уйдут от грома и железа рууш.

– Ты что, – Митроха наморщил лоб, – говоришь, будто это твой колдун наслал проклятый туман на море?

– Пудзэ-Вилльй хочет помогать большой княза рууш, – мелко засмеялся лопарь, – хочет погубить чудь.

– Ах ты. – Отрок замахнулся кулаком на тщедушного мужика, но бить не стал. – Меня этот туман чуть на скалы не насадил!

Он встал. Какое-то время раздумывал. Затем пнул лопаря сапогом.

– Отвезешь меня к своему колдуну. Где твоя лодка?

Лопин кряхтя поднялся и без слов заковылял по улице, косолапо загребая дождевую грязь остроносыми каньгами.

В веже было полутемно, жарко от огня и смрадно. Немного света давала дыра в самом верху лопского жилья, вытягивавшая дым. К дыре сходились высокие жерди, на которых были натянуты пласты березовой коры, снаружи плотно обложенной мхом. По обе стороны от очага, горевшего в глубине вежи, были навалены еще шкуры, служившие ложем и сиденьями. Над огнем на высокой перекладине висел котел с водой.

Кожаная занавесь входа была глухо закрыта. Митроха сидел боком к ней, вытянув ноги. Против него, другим боком ко входу сидел нойд Пудзэ-Вилльй. Его короткие ноги лежали в переплет вдоль Митрохиных. На коленях он держал большой продолговатый бубен. Светлая натянутая на основу кожа была разрисована красной древесной краской: две линии посередине разделяли небесные светила, богов в человечьем обличье, зверей. По нижней половине бубна вольно бродили медведи, волки, олени, бобры, зайцы, птицы, плавали рыбы.

Нойд размеренно бил в бубен колотушкой из оленьего рога и тянул песню, то тягучую, то резко подскакивавшую. Митрохе от пения колдуна было мерзко. К тому же старый пень, растрескавшийся морщинами и прокоптившийся в дыму, не сводил с него глаз. Будто насквозь протыкал.

Митроха скосил взгляд на гривну, слабо блестевшую на груди поверх рубахи.

– Смотри перед себя! – прервав песню, сердито прикрикнул нойд. – Ты должен видеть, что придет.

Мальчишка послушно уставился на него. Со лба и по телу катили капли пота, во рту была сухая горечь, одна нога занемела. Он не смел шелохнуться. Перед тем как начать киковать, нойд велел ему исполнять все в точности, иначе обещал отправить восвояси ни с чем. Митрохе пришлось согласиться на все. Для начала колдун накормил его оленьим мясом, которое ели по-собачьи: встав на карачки и таская куски с плоского деревянного блюда ртом, без рук. Затем усадил в кережу – санки, похожие на маленькую лодку, поставленную на один полоз и подстегнутую упряжью к оленю. Сам нойд сел в другую кережу. Лопин-слуга привязал Митрохиного оленя позади упряжки Пудзэ-Вилльй. Нойд гикнул, ударил своего оленя длинной палкой – и они понеслись по мхам, травам, кочкарникам. Несколько раз Митроха чуть не вываливался из шаткой лопской повозки, пока не приспособился удерживаться при помощи ноги, выставленной из кережи наружу. Пудзэ-Вилльй блажил дурным голосом – Митроха не сразу догадался, что это песня.

После полоумной скачки сидение на пороге вежи под новую, тягостную песню нойда уже не вызывало желания вопрошать. Зато потянуло в сон. Звуки бубна растекались по телу истомой, будто наполняли плоть жидким, сразу застывавшим свинцом.

Наконец он увидел. Из полога вежи, не затронув шкуру, появилось нечто. Очертаниями оно походило на человека в кожаных одеждах коротким мехом наружу. Перешагивая через ноги Митрохи и нойда, оно повернулось и посмотрело на отрока. Из горла мальчишки выдавился сиплый клекот внезапного страха. Передняя часть головы призрачной твари была вытянута темной звериной мордой, похожей на собачью или волчью. В круглых глазах светились желтые огоньки.

Дух направился вглубь вежи, обогнул очаг и вышел из лопского жилища через заднюю стенку.

Нойд перестал бить в бубен и оборвал песню. Митроха понял, что Пудзэ-Вилльй тоже все видел.

– Тонто пришел на твой зов, – довольный, сказал нойд. – Духи выбрали тебя.

– Я никого не звал. – Митроха все еще переживал ужас от видения.

– Я звал за тебя. Тонто разрешили давать тебе знание и зрение. Тонто-чэрм посмотрел на тебя. Ты станешь большой нойд.

Пудзэ-Вилльй поднялся и ушел к очагу. Заглянул в котел. Принялся что-то искать позади каменки, стоя на коленях и бормоча. Перебирал кожаные свертки, берестяные туесы.

Митроха не придал значения последним словам колдуна. Он встал и в охотку потянулся, оживляя задеревеневшее тело.

– Дай мне это и садись.

Нойд протянул руку к груди отрока. Трепетно приняв гривну, он склонился над ней у огня, внимательно разглядывая. Митроха уселся на шкуры.

– Пудзэ-Вилльй слышал о золотом сейде бога Каврая от старых нойд. Они уже не были нойдами, когда рассказывали, у них выпали зубы. Теперь они мертвые. Пудзэ-Вилльй не знал, что увидит своими глазами золотой сейд и будет сам держать его. Старые нойды говорили, что его принес в землю Саамеэдна человек рууш. Он пришел из страны Рушш. Его имя было Хабба.

– Хабар! – Митроха задыхался от волнения.

– Хочешь увидеть его? Ты сможешь. Сайво покажут тебе.

Нойд с неохотой вернул гривну. Затем раздул огонь сильнее, бросил в котел что-то темное и сыпучее, стал помешивать. Вежа скоро наполнилась терпко пахучим паром.

Из берестяного ковша нойд пил варево первым, только потом зачерпнул для Митрохи. Встав посреди жилища, Пудзэ-Вилльй снова начал колотить в бубен. Промежутки между ударами сперва были долгими. В них уместилась короткая песня нойда, похожая на отрывистый рык, а потом начался рассказ. Или не рассказ.

Митрохе казалось, что он слышит слова колдуна не ушами, как полагается, а глазами. Он видел то, что происходило много лет назад, будто вспоминал. В уме вставали живые видения, как во сне, только отчетливее, яснее. Вежа исчезла, вместо нее был лес и в нем поселение, похожее на пустыннический монастырек. Много людей, ратников. На земле лежат убитые с оружием в руках. Все в рубищах, из-под которых видны дорогие одежды. Горящая сильным черно-рыжим пламенем церковь. Человек с перевязанной головой и побитым лицом. Шатаясь, он идет в лес. Там еще один мертвец, со сломанной шеей. Раненый снимает с него золотую гривну и прячет на себе.

Сразу после этого – море, скрипящая лодья, визги чаек. Но лодья уже не лодья, а сумеречная вежа. В ней кругом сидят, поджав ноги, лопские люди. Среди них тот же человек, взявший у мертвеца в лесу гривну.

«Хабба хотел, чтобы нойды забрали у него силу богов. Он говорил: ему тяжело нести ее в себе. В стране Рушш такие, как он, прокляты, и бог рууш, которого зовут Крыст, отверг его. Нойды не сказали ему, что силу богов нельзя отнять. Если боги выбрали его, он будет нойд рууш, пока не потеряет зубы. Он показал им золотой сейд. Нойды не взяли сейд.