Русь на Мурмане - Страница 10

– Ты прячешь ее на себе, – не спросил, а утвердил старец, рассматривая гривну. – Это лопские знаки. А тут буквицы… Где-то я уже видел такую… или похожую… Как звали твоего предка?

– Григорий Хабар. Он был боярский сын.

Гривна выпала из рук монаха. Митроха быстро подхватил ее с пола. Старец Андроник вперил очи в пространство перед собой.

– Я помню… Так значит, Григорий забрал эту вещь у него. Тот человек был выученик лопских колдунов… и тоже называл себя князем… Московский боярин Иван Палица с сотней служилых людей разорил это разбойное гнездо в вологодском лесу…

– У кого – у него? – Митроха был ошеломлен. – Ты, отче, знал моего прадеда?! И пращура Палицыных?

Старец, будто не слыша его, обратился к Феодориту:

– Помнишь, о чем мы с тобой говорили? Сей лопский народец трудно будет вырвать из лап диавола. Они опутаны своим колдовством будто сетью.

– О чем ты ему говорил? Отче, расскажи мне! Какое разбойное гнездо?! – взмолился Митрофан, бросившись к ногам старца.

Он знал, что когда-то боярский сын Григорий Хабар был сослан великим князем в Вологду на покаяние. Об этом любила сказывать мать. За неведомые дела Хабар полгода бил поклоны и утруждал постом плоть в Спасо-Прилуцком монастыре. А до того в вологодских лесах с ним приключилось некое таинственное диво, и там же, в дремучем бору, нашлась ему невеста, Митрофанова прабабка́. Был Митроха маленьким – слушал эти материны повести как страшную сказку со счастливым концом: сели они пирком да за свадебку, стали жить и добра наживать. Но продолжение у сказки, которое мать не сразу ему поведала, а лишь когда подрос, оказалось странным: пятнадцать лет спустя Хабар уплыл в полночные земли неведомо для чего и не вернулся. Теперь ее продолжение стало еще и жгучим.

– Тебе не надобно знать это, чадо, – качнул белой головой монах. Ласково положил ладонь ему на макушку. И обжег приговором: – Брось эту вещь в огонь!

Митроха разочарованно вернул гривну на грудь, спрятал под рубахой и, не сказав ни слова, кинулся вон из кельи.

2 События описаны в повести «Чудское городище».

– Чего тебе? – сердито спросил отрок вставшего за спиной у него монашка.

Он оседлал толстый рогатый ствол-плавень, выброшенный рекой. Неподалеку, против скита на всхолмье, к воде спускались мостки. По ним от лодки-осиновки к монашьему поселению и обратно ходили два нелепых на вид мужика. Оба были низкорослы, кургузы, в расшитых цветными лоскутками рубахах, в кожаных чоботах с загнутыми мысами, в маленьких островерхих колпаках. Сначала они оттащили в скит сеть, полную рыбы, теперь грузили свою долбленку тяжелыми мешками.

– Почему ты не уходишь?

– Кто эти чучелы? – Митроха кивнул на мужичков-невеличек. – Кореляки?

– Нет, лопляне. Они иногда приплывают, выменивают в скиту соль и зерно. Выше по реке у них летний погост.

– Лопляны?! – Митроха соскочил с бревна. – А по-нашему они говорят?

– Немного. Вон тот, Одгэм. Я от него учусь их молви, а он от меня русской.

– Так ты их знаешь? – Размышлял мальчишка недолго: – Если я покажу им мою гривну, они захотят ее украсть?

– Лопари никогда ничего не крадут. Они добрые и простодушные.

– Ага, добрые. Ты что, про лопских колдунов не знаешь? Мне еще в Колмогорах про них всякого наплели. Вон, даже твой старец сказал.

– Это оттого, что они Христа не знают…

– Позови этого, – оборвал Митроха монашка, – как ты его назвал?

– Ты разве не слышал слов старца? Брось свою гривну в огонь.

Феодорит отшатнулся и едва не упал, когда Митроха наскочил на него со вздетыми кулаками и заорал:

– Глуподырый остолбень! Как я без нее узнаю про моего…. про Хабара! Забыл, что твой старец сказал? Тот, от кого гривна, называл себя князем! Я должен все узнать! А ты или поможешь мне, или не мешайся под ногами!

– Послушай, а почему старец сказал – тоже? – Инока не задели его вопли, он остался смирен. – Тоже называл себя князем. Кто еще? Твой пращур был княжьего рода?

Митроху словно огрели обухом по темени. Ведь ничего такого он старцу не говорил. Инок не дождался ответа.

– Прощай. Я не могу тебе помочь. – Феодорит слегка нагнул голову в поклоне и зашагал к скиту.

– Стой! – крикнул Митрофан. – Я видел в Ростове твою мать. Она приходила к сотенному голове.

– Что она говорила? – Монашек порывисто вернулся.

– Скажу, если позовешь лопина и будешь толмачить, – отрезал мальчишка.

Инок задумался.

– Хорошо. В этом нет худа… Одгэм! Иди сюда.

Лопари закончили погрузку мешков и готовились отплыть. Тот, которого позвал инок, поспешил к ним. Заулыбался. Что-то сказал, подойдя.

– Чего он лопочет?

– Спросил, здоровы ли мои олени. Это лопское приветствие, – смутился Феодорит. – У меня нет никаких оленей… Тирву, Одгэм!

Митроха хмыкнул, рассматривая лопскую породу. Ростом мужик был чуть выше его плеча. Порты и рубаха выделаны из кож. Лицо темное, задубелое, а светлая борода росла жидкими клочьями. Голубые глаза с красноватыми белками любопытно уставились на отрока.

Чем дольше они смотрели один на другого, тем настороженнее делался лопин. Он больше не улыбался.

Митроха снял с шеи гривну. Не выпуская из рук, показал мужику одной и другой стороной. Золотой кругляш тотчас приклеил к себе взор лопаря. Феодорит что-то сказал ему.

Одгэм взволнованно зачастил на своем наречии.

– Он говорит, что это бог, – переводил инок. Поправился: – Идол. И что ты, наверное, большой человек, богатый, раз у тебя такой…

Лопин не дал ему досказать. Ударил себя ладонью в грудь:

– Одгэм тоже есть кедьке-табай. Не такой. Твой красивее.

– Покажи.

– Э-э, свой кедьке-табай не показывай чужим. Плохо.

– Я же тебе показал свой.

– Твой коль-табай пустой. Я вижу. Иммель ушел из него. Ты давно не делал лоахт.

– Не приносил идолу жертв, – с отвращением перетолмачил Феодорит.

– Каких еще жертв? – растерялся Митроха.

– У всех иммель есть сайво-вуонгга. Духи, которые служат. Они скажут, какой лоахт надо. Тогда бог вернется.

Лопин снова уткнулся воспаленными глазами в гривну. И вдруг попятился, вскрикнув. В страхе залопотал по-своему, тыча пальцем в золотой кругляш.

– Он говорит, что ты, наверное, получил этого табая от великого кебуна… Так они называют своих колдунов… Говорит, это Каврай-олмак. На волке. У него в руках куамдес, волшебный бубен. Этот иммель покровитель кебунов и нойд, лопских жрецов…

– Бубен? – пробормотал Митроха. – А я думал – щит.

– Господи! – Инок, опомнясь, чуть не взвыл и схватился обеими руками за голову. – Спаси мя, грешного, очисти язык мой!.. Одгэм, ведь ты обещал не носить идолов в скит! Ты согласился принять христианскую веру. Я же тебе поверил!

– Э-э, – мужик хитро усмехнулся, – у лопина много врагов. Лесные звери. Злые духи. Чудины. Яммии. Богов тоже надо много. Еще один, сильный бог рууш, хорошо.

Феодорит, простонав, бросился прочь. Митроха вдумчиво потыкал пальцем в процарапанные значки на гривне.

– Что тут нарисовано? Опять вроде бубен? И гора какая-то?

– Одгэм не знает, – заверил лопарь. – Но есть, кто узнает. К нему плыть через море, на Куз-ойвэ. Однако страшно. Он злой кебун. Я поплыву. Он будет киковать для меня. Ты со мной?

– Да, – не раздумывал Митроха. – Только Федорку нужно уговорить. Твой кебун небось по-нашему не толмачит.

Монах убежал недалеко. Стоял на берегу ниже по течению и с непроницаемым лицом взирал на поток воды. На предложение Митрохи даже не обернулся.

– Нет. Старец Зосима ни за что не отпустит меня на Кузова. Я и сам не хочу. Там старые лопские кумирни и могильники.

Круг всхожего солнца пламенел над кромкой безбрежных вод, в той стороне, где был выход из моря в океан – Горло. В той же стороне, но намного ближе лежала Соловецкая земля, а еще ближе – Кузовские острова. Плыть до них на карбасных веслах – полдня. С парусом и того меньше.