Русь и Польша. Тысячелетняя вендетта - Страница 21

Итак, Марфа, Филарет и Пафнутий придумали самозванческую интригу. Но как материализовать ее? Русский народ вопреки мнению позднейших романистов и историков напрочь забыл об угличской драме. И явление самозванца в любом русском городе не только не приведет к бунту, но и будет мгновенно пресечено. И тут сработал естественный рефлекс отечественного заговорщика всех времен – «заграница нам поможет».

Правда, в большинстве случаев от «заграницы» проку было мало. Не помогла она ни Святополку Окаянному, ни Колчаку с Деникиным и Врангелем, ни старгородскому «Союзу меча и орала», да и нынешним «демократам» не очень-то помогает.

Не стал бы исключением и чернец Григорий, если бы он бежал не на запад, а на север к шведам или на юг к турецкому султану или персидскому шаху. В любом случае он стал бы лишь мелкой разменной монетой в политической игре правителей означенных стран. В худшем случае Отрепьев был бы выдан Годунову и кончил жизнь в Москве на колу, в лучшем – жил бы припеваючи во дворце или замке под крепким караулом и периодически вытаскивался бы на свет божий, дабы немного пошантажировать московитов.

Но Гришке сказочно повезло – он попал на большую воровскую «малину» («яму»). Называлась эта «малина» Речью Посполитой, а местные авторитеты (воры в законе) – ясновельможными панами.

Ах, как можно говорить так о наших западных соседях! – воскликнет «политкорректный» читатель.

Увы, между обычаями и менталитетом аристократии и дворянства в Речи Посполитой и России в XIV–XVI веках возникла пропасть. Сложилась любопытная ситуация. В Москве каждый новый великий князь все больше «закручивал гайки» в отношении своих бояр и союзных князей Рюриковичей, а в Польше каждый новый король давал все больше свобод и привилеев крупным светским и духовным феодалам. С конца XIV века и до конца XV века большинство крупных городов Великого княжества Литовского получили Магдебургское право.

В Польше шляхта избирала короля. Формально это решалось на сейме, но обычно паны собирали конфедерации – союзы. Каждый союз выдвигал своего кандидата в короли. Магнаты приводили свои «частные армии». Замечу, что термин «частная армия» в применении к Польше выдуман не мною. Он употреблялся историками еще в XIX веке. Обычно после нескольких сражений конфедератов и определялся сильнейший кандидат.

Если король будет вести себя неподобающим с точки зрения шляхты образом, то ясновельможные паны имели законное право объявить ему войну. Для этого в середине XVI века появился специальный термин – «рокош», а противники короля именовались «панами рокошанами».

Польский король мог заключить «вечный мир» с соседним государством. Но это было личное дело короля, а ясновельможные паны могли сами начинать войну с иноземным монархом – при чем тут король!

Жизнь в Речи Посполитой хорошо иллюстрирует судьба знаменитого русского беглеца – князя Андрея Курбского. В мае 1564 г. русский воевода бросил вверенное ему войско и бежал в Литву. Король Сигизмунд-Август щедро одарил Курбского землями: в Литве он получил староство Кревское (позднее в составе Виленской губернии), на Волыни – город Ковель, местечки Вижну и Миляновичи с десятками сел. Сперва все эти поместья были пожалованы Курбскому в пожизненное владение, но впоследствии «за добрую, цнотливую [доблестную], верную, мужнюю службу» они были утверждены за Курбским на правах наследственной собственности. В Польше и Литве Андрея Курбского величали князем Ковельским. Сам же Андрей Михайлович называл себя князем Ярославским.

Говоря о жизни Курбского в Литве, я не буду останавливаться на его знаменитой переписке с Иваном Грозным, поскольку она выходит за рамки нашего повествования, а желающих отошлю к моей книге «Дипломатия и войны русских князей. От Рюрика до Ивана Грозного». Здесь же стоит показать среду, куда попал наш «диссидент».

Князь Курбский как владелец Ковеля был буквально принужден вести непрерывную малую войну с соседями-шляхтичами, как католиками, так и православными. Увы, я не преувеличиваю. Историки обнаружили в польских архивах документы о десятках «междусобойчиков» с участием Андрея Ярославского. Май 1566 г. – вооруженные столкновения с частной армией Александра Федоровича Чарторыйского. В августе того же года – конфликт с владельцами местечек Донневичи и Михилевичи. Ноябрь 1567 г. – вооруженные стычки с частной армией семейства сендомирского Каштеляна Станислава Матеевского. В конце 1569 г. – боестолкновения с частной армией Матея Рудомина, много убитых и раненых. В августе 1570 г. началась «малая война» (по выражению историка И. Ауэрбаха) с князем Андреем Вишневецким за передел границ имений. Вооруженные пограничные столкновения между дружинниками Курбского и частной армией Вишневецкого происходили в феврале 1572 г., в августе 1575 г.

Тут стоит заметить, что в те годы клан Вишневецких хотя и слыл оплотом православия, но действовал не хуже разбойников с большой дороги. Что им какой-то князь Курбский. Вот, к примеру, в конце XVI века семейство Вишневецких захватило довольно большие территории вдоль обоих берегов реки Сули в Заднепровье. В 1590 г. польский сейм признал законными приобретения Вишневецких, но московское правительство часть земель считало своими. Между Польшей и Россией был «вечный» мир, но Вишневецкий плевал равно как на Краков, так и на Москву, продолжая захват спорных земель. Самые крупные инциденты случились на Северщине, из-за городков Прилуки и Сиетино. Московское правительство утверждало, что эти городки издавна «тянули» к Чернигову и что «Вишневецкие воровством своим в нашем господарстве в Северской земли Прилуцкое и Сиетино городище освоивают». В конце концов в 1603 г. Борис Годунов велел сжечь спорные городки. Люди Вишневецкого оказали сопротивление. С обеих сторон были убитые и раненые.

Чернец Григорий в 1601 г. объявился во владениях князя Константина Острожского, и не случайно. Видимо, поначалу он надеялся на помощь православных магнатов Речи Посполитой и их частных армий. «Князь Острожский – могущественный покровитель. Его ежегодный доход определяют в 1 200 000 флоринов. Он держит у себя до 2000 человек челяди и шляхтичей; этим двором управляет маршалок, который получает 70 000 флоринов жалованья. Хозяин – большой хлебосол, кормит до отвала: говорят, один из слуг князя, некий Богдан, съел за завтраком жареного молочного поросенка, гуся, двух каплунов, кусок говядины, три больших хлеба, громадный сыр и, кроме того, запивал все это восемью литрами меду! И после он с нетерпением ждал обеденного часа.

Этот двор служил пристанищем для всех противников Рима: православных, реформаторов, кальвинистов, тринитариев, ариан. Всякий, кто ненавидел «латинскую ересь», находил здесь радушный прием»[49].

Поначалу инок был благожелательно встречен при дворе князя, но позже его попросили удалиться. Разумеется, дело не в щепетильности князя Константина. Попросту авантюра с Гришкой не вписывалась в его политические и меркантильные проекты.

Обратим внимание на забавность ситуации. Представим себе, что претендент на престол соседней державы кочует из одного русского поместья в другое. А помещики, пусть даже бояре или графы, принимают его и оказывают военную и дипломатическую помощь без ведома царя. В России это был бы нонсенс во все времена. Так, при Иване Грозном и Петре Великом помещика, пригревшего самозванца, без царского ведома отправили бы на плаху, а при последующих царях вплоть до Николая II – в Сибирь.

Далее Отрепьев отправляется искать помощи у ариан в Гоще, но быстро обнаружил их военную и политическую слабость.

Тогда Гришка отправляется в город Брачин к православному владетельному князю Адаму Вишневецкому. Вновь даю слово Валишевскому: «Князь Адам, этот крупный магнат, – племянник знаменитого Дмитрия Вишневецкого, злосчастного кандидата на молдавский престол, – полурусский, полуполяк, питомец великих иезуитов, однако ревнитель православия – принадлежал к знаменитому роду кондотьеров, который утвердился по обоим берегам Днепра на окраинах двух государств и стремился за счет обеих стран выкроить себе независимое княжество»[50].