Русь и Польша. Тысячелетняя вендетта - Страница 20

Законным претендентом был татарин… нет, большинство читателей угадало неправильно, не Годунов, а государь великий князь всея Руси Симеон Бекбулатович. В октябре 1575 г. царь Иван устроил очередной фарс – отрекся от престола, а на трон посадил крещеного татарина Симеона Бекбулатовича, потомка касимовских ханов. Иван IV, юродствуя, затем писал челобитные новому «правителю»: «Государю великому князю Симеону Бекбулатовичу всея Русии Иванец Васильев с своими детишками с Ыванцом да с Федорцом челом бьют: что еси государь милость показал». Оперетта продолжалась 11 месяцев, после чего Иван «учинил» Симеона великим князем тверским. После этого Симеон не играл никакой роли в жизни Московского государства, хотя и имел огромное состояние.

Нелегитимными кандидатами были Борис Годунов и Федор Романов.

В ходе шестинедельного междуцарствования законный наследник Симеон был поддержан рядом влиятельных бояр. За Романовыми были огромные капиталы и поддержка многочисленной родовитой родни по женской линии. Ну а царского шурина Бориса Годунова активно поддерживали его родная сестра Ирина – вдова царя Федора, патриарх Иов, подавляющее большинство служилых дворян, гражданская администрация, а также все командиры стрелецких полков – «больше батальоны», как говаривал генерал Наполионе Буона Парте. Великий же Мао высказался еще короче: «Винтовка рождает власть». Да и подавляющее большинство жителей России не возражало против безударного перехода власти – ведь и так в последние годы царствования Федора Иоанновича страной правил его шурин.

В ходе избирательной кампании 1598 г. никому не пришло в голову вспоминать эпизод 15 мая 1591 г., когда в припадке эпилепсии закололся незаконный (от 7-й жены) сын Ивана Грозного «царевич» Дмитрий. Разъяренные родственники Марии Нагой, большая часть из которых была пьяна, перебили городскую администрацию.

Боярская дума назначила следственную комиссию во главе с врагом Годуновых – князем Василием Шуйским, у которого имелся большой опыт руководства судным приказом.

Следствие однозначно установило факт невольного самоубийства Дмитрия. При этом члены комиссии и духовенство неоднократно осматривали труп «царевича» и участвовали в обряде его погребения.

Подробности я здесь опускаю, равно как и события Смуты, в которых не участвовали поляки, а интересующихся читателей отправляю к своим более ранним монографиям: «Путь к трону», «Исторические портреты», «Дмитрий Пожарский против Михаила Романова», «Тайны Великой смуты», «Казачество в Великой смуте. От Гришки Отрепьева до Михаила Романова», «Бояре Романовы в Великой смуте» и др.

Я лишь остановлюсь на тексте присяги 1598 года царю Борису: «Мне над государем своим царем и над царицею и над их детьми, в еде, питье и платье, и ни в чем другом лиха никакого не учинить и не испортить, зелья лихого и коренья не давать и не велеть никому давать, и мне такого человека не слушать, зелья лихого и коренья у него не брать. Людей своих с ведовством, со всяким лихим зельем и кореньем не посылать, ведунов и ведуней не добывать на государское лихо» и т. д., о происках колдунов и ведьм и как с ними бороться подданным.

Присягнувший должен был также клясться: «Мне, мимо государя своего царя Бориса Федоровича, его царицы, их детей и тех детей, которых им вперед Бог даст, царя Симеона Бекбулатова и его детей и никого другого на Московское государство не хотеть, не думать, не мыслить, не семьиться, не дружиться, не ссылаться с царем Симеоном, ни грамотами, на словом не приказывать на всякое лихо. А кто мне станет об этом говорить или кто с кем станет о том думать, чтоб царя Симеона или другого кого на Московское государство посадить, и я об этом узнаю, то мне такого человека схватить и привести к государю».

Над текстом присяги вдоволь поёрничали и, надо сказать, не без оснований, наши историки от Соловьева до Скрынникова. Малодушие, мелочность, подозрительность и суеверие Бориса буквально бросаются в глаза при чтении присяги. Даже шутовскому царю Симеону сколько места отведено. Но вот почему-то ни один наш историк, писавший о присяге, не обратил внимание на отсутствие в ней имени Федора Никитича или других братьев Романовых. Нет и намека на какого-либо самозванца. В самом деле, шутовской царь Симеон оказывается претендентом на престол, а они – нет? Присяга является убедительным документом в пользу того, что в 1598 г. не только не было никаких притязаний на престол со стороны Романовых, но и Борис Годунов не рассматривал всерьез возможности появления их. Не было соответственно и никаких слухов о самозванце. Иначе это было бы отражено в присяге.

Несколько слов стоит сказать о взаимоотношениях России с Речью Посполитой. 6 января 1582 г., то есть еще при Иване Грозном, был подписан русско-польский Запольский мирный договор. Назван договор по деревне Запольский Ям, где должен был произойти съезд послов. На самом же деле договор был подписан в деревне Киверова Гора в пятнадцати верстах от Запольского Яма. Подробный рассказ об этом договоре и предшествующих событиях Ливонской войны выходит за рамки данного повествования. Я лишь отмечу нюансы, касающиеся титула московского царя. Сей спорный вопрос стороны решили весьма оригинально. В русском экземпляре договора за царем сохранялся титул «царя», то есть императора (цесаря), в польском же он не упоминается. В русском экземпляре царь именовался также «властитель Ливонский и Смоленский», а в польском «властителем Ливонским» именовался польский король, а титул «Смоленский» не принадлежал никому.

Срок действия договора первоначально считался 10 лет. 10 января 1591 г. в Москве был подписан новый договор о перемирии (мире) между Россией и Польшей на 12 лет, считая с 15 августа 1591 г.

11 марта 1601 г. в Москве было подписано новое соглашение о перемирии на 20 лет, считая с 15 августа 1602 г. С польской стороны соглашение в Москве подписал канцлер и великий гетман литовский Лев Иванович Сапега, с русской – боярин Михаил Глебович Салтыков. 7 января 1602 г. в Вильне король Сигизмунд III ратифицировал договор. Царь Борис сделал это еще раньше.

Таким образом, с польским королем не было войны с 1582 г. (стычки с частными армиями пограничных феодалов не в счет) и аж до 1622 г. В 1604 г. вроде бы ничего не предвещало войны.

В целом царь Борис вел разумную внешнюю и внутреннюю политику, но его подвело здоровье. В 1599–1600 гг. он непрерывно болел. В конце 1599 г. царь не смог своевременно выехать на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Его сын Федор отправил монахам собственноручно написанное письмо, где говорилось, что отец его «недомогает». К осени 1600 г. здоровье царя Бориса резко ухудшилось. Один из членов польского посольства писал, что властям не удалось скрыть от народа болезнь царя, и в Москве по этому поводу поднялась большая тревога. Тогда Борис распорядился отнести его на носилках из дворца в церковь, чтобы народ увидел, что он еще жив.

Слухи о болезни царя и возможной его близкой смерти искусственно обострили династический кризис. Заговорщики бояре Романовы, готовя почву для переворота, распространяли в России и за границей слухи о болезненности и слабоумии наследника престола – царевича Федора. Польские послы в Москве утверждали, что у царя очень много недоброжелателей среди подданных, строгости против них растут, но это не спасает положение. «Не приходится сомневаться, что в любой день там должен быть мятеж», – писали польские послы. Братья Романовы тайно начали собирать из своих вотчин дворян и боевых холопов. Несколько сотен ратников было сосредоточено на подворье Федора Никитича на Варварке.

Заговор Никитичей не остался вне поля зрения агентов Годунова. Больной Борис в ночь на 26 октября 1600 г. наносит превентивный удар по Романовым. Их усадьбу на Варварке стрельцы взяли штурмом. Романовы были отправлены в ссылку.

Увы, Федору Никитичу Романову и его жене Ксении Ивановне, которые были насильственно пострижены под именами Филарет и Марфа, урок не пошел впрок. Они вместе со старым знакомцем по Костромской вотчине архимандритом Чудова монастыря Пафнутием готовят самозванца. Имя царевича Дмитрия принимает инок Григорий, проживавший в Чудовом монастыре в одной келье с Пафнутием. В миру Григорий был костромским дворянином Юрием Отрепьевым. В ходе заговора Никитичей он «заворовался» и укрылся от царского правосудия, приняв постриг.