Рука дьявола - Страница 1

По небу вперегонки неслись темные клубящиеся тучи. В их неровных разрывах порою проглядывала наполовину ущербная луна, жидко освещая избы, напоминающие островерхие стожки сена, и грязную дорогу.

Была самая глухая пора. Даже неугомонные, злющие оглоблинские псы притихли, перестав перебрехиваться.

Ленька Спиридонов, мокрый до нитки и ошалелый от пережитых волнений, настороженно бежал по дну овражка, который тянулся поперек села. Этот овражек начинался у опушки бора на одном краю, а кончался, спускаясь к речке Елуньке, на другом. Он делил село на две неравные части: на большую Заовражную сторону, где жил Ленька, и на Старый конец. На Старом конце была сборная площадь с церковью, лавкой и сельским Советом. Избы там стояли большие и высокие, под деревянными, а то и под железными крышами, не то что на Заовражной стороне.

В овраге стояла темень — глаза выколи. Ленька то и дело натыкался на длинные и острые ветки, которых днем и в помине не бывало, спотыкался о какие-то корни, путался в цепких переплетениях трав.

Пакостно было на душе у Леньки. Нет, не от усталости или боли, хотя все руки и лицо в ссадинах и царапинах, — от обиды.

Нынче вечером поехал он с Яшкой, сыном своего хозяина Семена Лукича Заковряжина, и одноруким Васькой Першиным по прозвищу Култын в ночное на дальние луга, к Козьему ручью.

У Култына нет своих коней, и Ленька долго упрашивал Яшку взять его с собою просто так, для компании, для веселья, и дать ему коня, но Яшка ломался, морщил свой длинный нос в бледных веснушках, вздыхал, будто тяжко раздумывая. Согласился он после того, как Ленька, подставив ему свой лоб, разрешил дать себе десять щелчков.

— Ладно, пущай твой Култын едет. Токо уговор: вся работа-забота ваша.

— Чего там! Все сделаем...— согласился Ленька.

Ленька ужас как любил ночное. Хорошо там, в ночном-то. Вдоволь накатаешься верхом, а после, как спутаешь коней, вся ночь твоя, можно до утра не спать — никто слова не скажет. Вскипятишь на костре чаю со смородиновым листом, краюху хлеба достанешь, луку, соли...

За чаем рассказы всякие... А вокруг тишина, только невидимые кони пофыркивают да позвякивают боталами. Где-то за ручьем, в окутанных зябким туманом лугах, перепелочка посвистывает: «Спать пора, спать пора». А спать-то как раз и не хочется!..

Пока Ленька спутывал коней, Култын натаскал хворосту. Ленька разложил высокий жаркий костер, принес из ручья котелок воды, подвесил его над огнем. Стало весело и уютно. Яшка подсел к костру, подстелив под себя ватник. Сидел, по-совиному крутя головой, покрикивал на Леньку:

— Сбегай, нарви смородишнику. Да картохи не забудь испечь.

Когда собрались есть, из темноты выкатилась целая гурьба ребят. Впереди — косой Тимоха Ощепков, годов пятнадцати, задиристый и злой! Его сторонились и одногодки, и даже те, кто старше.

Дрался Тимоха нещадно и жестоко. И не пожалуешься, потому как отец Тимохи — Кузьма Ферапонтыч Ощепков — первый на селе богатей. У него двенадцать лошадей и полные амбары хлеба, чуть не каждый бедняк бежит к нему на поклон, за помощью. А всяким жалобщикам Кузьма Ферапонтыч отказывает без длинных разговоров: нету и все тут.

Вот и беснуется Тимоха, не боясь и не оглядываясь.

Ребята, как только увидели Тимоху, сразу притихли, поскучнели. Култын прошептал чуть слышно:

— Ишь, прилез косой, нужен больно...

А Яшка вскочил, разулыбался:

— Тимоша! Молодец, что пришел. Давай садись.

Ленька отодвинулся, освобождая ему место. Однако Тимоха не сел, а нагнулся над холстинкой с едой.

— Ого, богато! Попробуем...

Он схватил единственный Яшкин кусочек сахара и молча вырвал из Ленькиных рук жестяную кружку с чаем, нарочно сплеснув кипяток ему на колени.

Ленька дернулся, выкрикнул:

— Ты чего, с цепи, что ли?..

Тимоха слегка склонил голову, медленно навел на Леньку свой маленький косой глаз и пнул его в спину так, что тот отлетел в сторону.

— Пшел отсюда, пес приблудный.

Яшка так и раскатился мелким смехом.

— Ну, Тимоша! Здорово ты его!

Пока Ленька, морщась от боли, поднимался на ноги, Тимоха как ни в чем не бывало пил чай.

— Хорош. Со смородишником... Уважаю.

Яшка угодливо приговаривал:

— Пей, пей, Тимоша. Еще налью...

Тимоха хмыкнул презрительно:

— Надо будет — сам налью. Ишь, хозяин сыскался...— Обернулся к своим приятелям.— А вы чего стоите? Давай налетай.

Култын безропотно отдал свою кружку и отошел от костра. А Тимоха распоряжался, как у себя дома: делил картошку, хлеб, разрезал на кусочки сало, разломал шаньги. Но что самое обидное, взял Ленькин пирог, которым нынче вечером угостила его Варька Шумилова, надкусил, пожевал лениво и выкинул в темноту.

— Дерьмо. С моркошкой...

Тут-то и произошло такое, чего никто не ожидал: Ленька, этот тощий и хлипкий заморыш с большой ушастой головой на тонкой шее, вдруг бросился к Тимохе, вышиб у него из рук свою кружку, которую тот хотел было поднести ко рту, выкрикнул сиплым от напряжения голосом:

— Вот тебе, косая морда!

Тимохи просто оторопел от неожиданности и глядел на Леньку, глупо разинув рот. Пока он стоял так, Ленька не мешкая нырнул в темноту. Тимоха, опомнившись, кинулся вслед, но, пробежав несколько, остановился, закричал:

— Ребя, лови коней! Не уйдет, язва.

Ленька бежал не чуя под собою ног. Позади слышались крики и ругань Тимохи. Яшкин тонкий и несчастный голос умолял:

— Не троньте моих коней!.. Не надо!

А вскоре донесся торопливый глухой перестук копыт. У Леньки сердце похолодело. Никак он не ждал, что Тимоха с ребятами так быстро распутают коней. Эх, успеть бы до колка!

Ленька не бежал, а, подталкиваемый опасностью, летел, едва касаясь ногами земли. Колок был уже совсем близко, когда сбоку вдруг замаячили верховые. Ленька упал на траву, затаив дыхание. Двое верховых приостановились, должно быть прислушиваясь, и поскакали дальше, перекликаясь друг с другом:

— Забирай вправо!

— Гляди получше!

Ленька поднялся и одним махом добрался до колка. Здесь он залез в густой кустарник, сбив на себя целый дождь капель, притих, настороженно прислушиваясь к крикам, которые приближались к колку.

— Должно, здесь он,— это голос Тимохи.— Давай, ребя, поищем.

Но кому охота лазить по сырому и темному колку. Ребята порыскали малость меж крайних берез, а вглубь не пошли.

— Разве тута найдешь — темнотишша, будто в погребе.

— И то,— поддержал кто-то.— Да и коней пасти надобно.

На какое-то время наступила тишина, которую нарушало лишь пофыркивание лошадей.

— Ладноть,— отозвался Тимоха,— ладноть, поехали. Никуда он не денется. Все одно расквитаюсь... Навеки запомнит, гада приблудная...

Когда конский топот стих, Ленька выбрался из колка и бегом пустился к селу. Вскоре он был уже .у заросшей ивняком Елуньки, перешел через нее вброд и двинулся овражком в село.

Заметив впереди мост, который соединял Старый конец с Заовражной стороной, Ленька ободрился, повеселел. Теперь все — теперь он дома.

Ленька вытер рукавом старенького своего пиджачка лицо и зашагал спокойней.

В переулке недалеко от своего дома он неожиданно увидел тень, осторожно пробирающуюся вдоль забора.

Ленька испуганно остановился: «Кто такой? Не вор ли?» Он стоял, не смея шевельнуться, напряженно всматриваясь в темноту. Луна, которая до сих пор бессильно барахталась в лохматых вязких тучах, наконец вырвалась из них и плеснула на землю тусклый зеленоватый свет. И Ленька увидел «его».

Это было что-то странное и страшное: ни головы, ни ног, ни рук, будто двигалось огромное веретено, укутанное в черное. Оно, должно быть, встревоженное неожиданным светом, быстро перемахнуло через лужу у недавно сгоревшей усадьбы председателя сельского Совета Захара Лыкова и скользнуло под развесистые черемухи, что росли у избы Быни — Петьки Драчева.