Русский капкан - Страница 5

В чужом краю в тоске по родине видятся хорошие сны, и от этого тоска еще сильней.

Европа еще была охвачена пожаром мировой войны, а в Соединенных Штатах, если судить по газетам, предприниматели-янки уже делили русскую землю.

Америке оказалось мало за бесценок купленной Аляски. В печать просочились сведения, что американцы с согласия царского двора уже несколько факторий открыли на Камчатке: на прибрежных островах бьют котика. Береговая охрана попыталась было запретить браконьерский промысел в территориальных водах России, но из этого ничего не вышло, хотя в Санк-Петербург по дипломатическим каналам послали запрос: кто разрешил?

Ответ пришел предельно краткий:

– С согласия императрицы.

Пришлось прибегнуть к хитрости – обуздать пришельцев с помощью старожилов здешних мест. Камчадалы, эти искусные охотники и рыбаки, владели секретом миграции котиков. Новый охотничий сезон не обрадовал пришельцев.

С прибрежных островов котики исчезли, и фактории, как по мановению волшебной палочки, закрылись. Янки-зверобои вернулись на Аляску. На запросы американского МИДа – разрешить им вернуться и открывать фактории на побережье Камчатки и алеутских островов – МИД России на этот раз ответил молчанием.

В пожаре войны грабить Россию с дозволенья царского двора уже не получалось: во всех слоях общества росло сопротивление монархии – династия Романовых доживала последние месяцы. Это чувствовалось даже в офицерской среде.

Однажды Сергей приехал на побывку и услышал, как отец, читая «Петербургские новости», яростно возмутился:

– У янки звериный аппетит, – и, как злобную листовку, отбросил газету.

Из глубокого кармана генеральского кителя отец достал курительную трубку, трясущимися руками торопливо зажег спичку. Дым табака его немного успокоил. Таким возбужденным Сергей видел отца впервые, и у отца – человека стального характера – уже стали сдавать нервы.

Супруга Александра Александровича, добрейшая Зинаида Фотьевна, в свои сорок два года все еще моложавая, своей предусмотрительностью напоминающая госпитальную сестру милосердия, мягко посоветовала мужу:

– Саша, неужели тебе в штабе для беллетристки не хватает времени?

– Зиночка, там не до газет, – отвечал муж, попыхивая трубкой. – Там, понимаешь, радость моя, нужно думать, как воевать с умом. К сожалению, думать мы разучились. Стали очень много хитрить. Притом, коварно.

– Батя, это в точку, – отозвался Сергей, листая увесистый том под названием «Военная разведка России от Рюрика до Николая II». Этот фолиант составил профессор Академии Генерального штаба генерал-лейтенант Алексеев, преподаватель Александра Александровича. На титульном листе увесистого тома красовался автограф с дарственной надписью:

«Полковнику Самойло А.А. Верю в Ваше полководческое будущее».

Заслужить такие слова можно было только завидным прилежанием. И Сергей гордился отцом и не скрывал своей гордости перед товарищами, старался быть на него похожим. За окончание кадетского корпуса Сергей имел похвальную грамоту, за артиллерийское училище – первый разряд, дававший право для дальнейшей службы выбирать военный округ.

На Сергее уже были погоны подпоручика, и отец, генерал-майор, подаривший приемному сыну, как тогда говорили, пасынку, свою родовую фамилию, был им доволен, друзьям говорил: «Хваткий до науки».

Родовая фамилия, уже как дворянину, открывала Сергею широкую дорогу на военном поприще. Звание поручика, а потом и капитана он получил на фронте, командуя дальнобойной пушечной батареей. В одном из боев осколком бризантной гранаты ему покалечило руку в левом плечевом суставе. Оперировать можно было и в гарнизонном госпитале, но кто-то (только не отец-генерал) направил его по линии международного Красного Креста на лечение за границу. Он попал в среду, где искусство коварно хитрить возводилось в культ.

Как человека до глубинных корней русского, Сергея настораживало бесцеремонное подчеркивание лектора, что в чужой стране можно порочить свою страну – унижать ее с брезгливой ухмылкой и на такое же презрение настраивал своих слушателей:

– Россия схватила, – рассуждал он с пафосом, – слишком большой кусок Евразии, и если его кому-то отдавать, то не чопорной старой Германии, которая перед большой войной оказалась без колоний – ее перехитрили англосаксы, и тем более, не отдавать японцам, этим ловким, но не перспективным азиатам. Островные государства никогда никого не побеждали – не было у них за спиной глубокого материкового тыла.

И выдавал как новость:

– На земном шаре есть одна во всех отношениях демократическая страна, это – Северные Соединенные Штаты Америки. Она принимает самые талантливые и самые энергичные умы. Служить Америке – в первую очередь, значит себе ни в чем не прогадать.

Лектор, судя по акценту, когда-то был русским, или долго жил в России, там основательно легализовался и по какой-то причине вернулся в Америку.

«Вернулся, чтоб нам мозги засорять», – злобно думал Сергей, но свое мнение держал при себе. Даже бывшему сослуживцу по Северо-Западному фронту прапорщику Насонову ничего не сказал о впечатлении от первой лекции: у каждого на плечах своя голова, чтоб соображать и оценивать людей на предмет полезности для своей страны.

Лектор, по-европейски тщательно выбритый, прилизанный, причесанный, до приторности слащавый, призывал с кафедры любить не Россию (хотя о любви к России тоже говорил), а учитывать ее гигантский военный потенциал. Каждой фразой, каждым примером он призывал любить Америку, ведь она кормила, поила, лечила русских офицеров, более того, некоторым позволила жениться на американках, пусть, дескать, русские офицеры раскрепостятся, почувствуют, что у них может быть другая родина – лучшая, а ту, где они родились и выросли, надо будет всячески приближать к американской цивилизации. Со временем, утверждал он, эти два государства северного полушария – Россия и США – со временем объединятся.

– У нас так много общего! – восклицал он и поднимал над головой изнеженные руки, словно Господа Бога приглашал в свидетели.

Сергею обидно было за Россию. Но он терпеливо помалкивал. Его сюда заманили. Он не протестовал. Он лечился и учился – люди делали ему добро. А кто от добра отказывается?…

Да и новая знакомая – журналистка Марина Геронтьевна, кандидатка в жены – стала в госпиталь присылать ему письма (писала, когда по-русски, когда по-английски), слог изящный, не навязчивый, о любви – ни звука. Геронтий Давидович рассчитывал делать в России бизнес, надеялся на русского зятя, и потенциальная невеста не скрывала, что скоро Америка продиктует России ультиматум, по всей вероятности, отберет Сибирь, так как удержать гигантские просторы будет не в состоянии: русская армия обескровлена, и обескровили ее сначала японцы, потом – германцы. Америке остается приплыть и подобрать, что лежит.

Письма Марины словно завораживали. Сергей насторожился. Еще несколько таких писем, и она внушит, что скоро от России останется разве что территория Московского княжества, и он согласится, что русским и такой территории много…

Он не стал отвечать на письма. Но встретиться пришлось. Волонтерам экспедиционного корпуса дали одни сутки на прощанье с женами. Марина приехала на причал, привезла документы, подтверждающие, что Сергей Самойло и Марина Кононович – муж и жена.

– Вы что – без меня меня женили?

Выяснять не стала.

– Поторопись, милый. Нас ждет свадебный ужин.

Был свадебный ужин. Была свадебная ночь. Утром, уже одевшись и позавтракав, Сергей сказал Марине:

– Хотя и провел я ночь с тобой, но мужем твоим не стану. Для семейной жизни нужна любовь, а жить по-американски – не смогу.

– Я буду тебе писать.

– Пиши.

На том и расстались.

Иные чувства испытывал Георгий Насонов. В отличие от крупного коренастого Сергея Самойло Георгий был невысокого роста, худощавый, но крепкий в кости – как лесоруб. В детстве у него и прозвище было – лесоруб.