Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943 - Страница 25

Можно сказать, что тогда среди нас впервые появилась тень Наполеона, который сначала так же успешно продвигался в глубь России. И чем это закончилось?

Но мы наступали все дальше, упрямо преодолевая дорожную грязь. Кто не успевал, тот догонял нас вечером или ночью. Полки и рода войск перемешались. Пока одна половина рот стояла в пробке, другая половина в 30 километрах впереди вела бой. Случалось, что заданную позицию занимало только одно орудие. Тылы отстали, и целые батальоны вынуждены были по два, а то и три дня обходиться без продовольствия и корма для лошадей. Солдаты, как саранча, набрасывались на близлежащие деревни, чтобы разжиться хлебом. Не хватало боеприпасов и горюче-смазочных материалов, поскольку дороги не были способны пропустить гигантские моторизованные тыловые колонны. Быстро передвигавшиеся штабы дивизий и полков оставляли машины и пересаживались на лошадей. Многие высшие офицеры отвыкли от езды верхом и теперь выглядели довольно комично с перекошенными от боли лицами, страдая от потертостей, икроножных судорог, ревматизма и конъюнктивита. Вся армия была простужена.

Через нескончаемые сосновые леса мы дошли до Мерефы, городка, расположившегося среди бесчисленных болот по берегам впадающей в Северский Донец реки Уды. Из трех имевшихся мостов один был разрушен. Дороги с характерными для этой местности песчаными, глиняными и суглинистыми почвами были в плохом состоянии. Повсюду встречались бурные ручьи, глубокие промоины, так называемые овраги, возникшие в результате эрозии грунта, развитию которой никто не пытался воспрепятствовать. Обычно красивые ручейки в деревнях превращались за их пределами в стремительные потоки, глубиной до нескольких метров.

Дороги представляли собой месиво из грязи, в которой ноги увязали по колено. Поэтому мы предпочитали двигаться прямо по полям, делая короткие остановки через каждые 200 метров, давая отдых лошадям. Чтобы не загнать их, в упряжках периодически проводилась смена лошадей. Часть повозок распрягалась, освободившиеся животные впрягались в другие упряжки, которые выдвигалась вперед. Затем люди и лошади возвращались и подтягивали оставшиеся повозки к передовым. За день в течение 10, 12, а то и 14 часов нам удавалось преодолеть всего 3 или 4 километра. Беспрерывно шел дождь, и сапоги разбухали. Большинство из нас не отваживалось снимать их на ночь из опасения, что потом их невозможно будет натянуть на ноги. Как-то раз, когда генерал Мускат проезжал верхом вдоль колонны артиллерии, глубоко увязшей в грязи, все начали кричать громче, чем обычно, щелкать хлыстами и шлепать ими по грязи. Он несколько секунд наблюдал за нашими действиями, а потом заявил:

– Дети мои! Это долго не продлится. Потерпите еще немного!

Его слова мгновенно разнеслись по колоннам среди солдат, вызвав различные догадки: «Неужели нас сменят? Мы идем на зимние квартиры?»

Штабсбешлагмайстер[61] Фойгт, родом из Вены, служивший еще в австрийской армии, как-то вечером составил даже накладную для лошадей.

Леса давно окрасились в осенние краски. Мы продолжали продвигаться короткими отрезками, полукругом огибая Харьков с юга. Из небольшой железнодорожной станции, располагавшейся среди лесов, росших на песчанике, открывался вид на мост через Северский Донец. За ним был Чугуев. Затем последовал поселок Водяное, за которым песчаник кончался и снова начинался чернозем, впитывавший влагу как губка. Вновь пришлось двигаться, увязая по уши в грязевой каше. Все промокли насквозь. Судя по всему, от дождя досталось и противнику, с которым время от времени завязывались короткие перестрелки.

Брюки и сапоги прилипали к ногам. Ночью мы их по-прежнему не снимали, так как утром надевать на себя промокшую одежду было затруднительно. Мы брели все дальше, след в след. Время от времени марш приостанавливался часа на два. То совсем по непонятной причине. То из-за того, чтобы вытащить увязшую в грязи повозку, для чего приходилось запрягать в одну упряжку 8 лошадей. То из-за того, что орудие проломило ставший невидимым от грязи мост. Тогда приходилось нащупывать дорогу назад, и к обеду через дождевую завесу начинали проступать знакомые очертания нескольких верб, возле которых мы были еще утром.

Продвижение шло медленно, по-прежнему след в след. Лошади теряли в грязи подковы, копыта у них начинали гноиться. Повозки с фуражом и полевые кухни безнадежно отставали. Складывалось впечатление, что армия разбилась на бредущие вперед промокшие насквозь цепочки проклятых. Офицеры не появлялись на протяжении целых дней. Приказы не отдавались, цели не определялись. Места для постоя были уже заняты чужаками. Мы чувствовали себя брошенными, потерянными и преданными.

Как-то раз мне повстречался уставший полковник Дейч. Он ехал верхом в одиночестве. Я хотел было спешиться и отрапортовать, как положено по уставу, но он только махнул рукой и спросил, не знаю ли я, где мы находимся.

Не дожидаясь моего ответа, достав карту и ткнув пальцем в пустое пятно, тянувшееся на площади в 8 квадратных километров, полковник пробормотал:

– Где-то здесь находится полк. Хотел бы я знать где… Но, судя по всему, вам это тоже неизвестно. Верно?

Полковник невесело улыбнулся, кивнул мне и медленно поехал дальше.

Как-то вечером меня вызвали на командный пункт роты. Хельцл и Фукс сидели за картой. Соответствующие чины прибыли со всех четырех взводов.

– Мы становимся на зимние квартиры в селе Покровское, – заявил Хельцл и показал его на карте. – Вот здесь.

Я увидел крошечное село.

– В течение трех дней, – продолжал между тем Хельцл, – нам надлежит собрать в нем все наши отдельные подразделения. Из-за путаницы в других частях и подразделениях пройти туда будет довольно сложно. Вся армия располагается на узком участке. Пока одни части будут нести боевое охранение, другие будут отдыхать.

С этими словами Хельцл вручил каждому подробный план маршрута следования. Расстояния были крошечными и в целом не превышали 10 или 12 километров. Но для их преодоления нам давалось целых три дня. Хану и мне поручалось подготовить зимние квартиры для расквартирования.

1 ноября 1941 года мы расположились в селе Покровское на зимние квартиры. Было очень сыро. Лошадей нам удалось разместить в бывшей помещичьей усадьбе. Люди распределились по хатам, построенным на казачий лад. В каждом доме расселилось от 3 до 10 человек. Ежедневно на всех 30 имевшихся у нас телегах мы разъезжали по окрестностям в поисках сена, ржи, соломы, свеклы, репы и картофеля. Поскольку этим же занималась не одна тысяча повозок нашей дивизии, а военная полиция заворачивала только представителей чужих частей, поиски фуража и продуктов питания приобрели форму настоящего соревнования на скорость. У каждого обнаруженного разведчиками амбара, бурта, кучи соломы немедленно выставлялся часовой, охранявший в густом тумане найденное добро до тех пор, пока за ним не прибывала телега или лодка.

Все ремесленники роты были задействованы на проведении работ по гидроизоляции конюшен. В них устанавливались окна и двери, смолились крыши и выравнивались полы. Кузнец походной кузницы получил задание разыскать переносную печь для обогрева конюшен. К 4 ноября все черновые и грубые работы были завершены, а уже 5 ноября в течение пяти часов шел снег, накрыв землю снежным покрывалом высотой в десять сантиметров. Ночью ударил мороз, и дороги стали окончательно непроходимыми. Верхний слой жидкой грязи замерз, но не настолько глубоко, чтобы выдержать вес лошади и колес телеги.

Надежды на возвращение домой растаяли словно дым.

13 ноября столбик термометра опустился до минус 13 градусов. Дороги отвердели, и к нам стали поступать горы писем, свежие боеприпасы, кое-какие инструменты, кучи железных запчастей, а также фураж. Прибыло пополнение. Мы аккуратно разложили упряжь всех 160 лошадей. Каждая упряжь состояла из 32 частей. Все отдельные части были смазаны жиром и развешаны по своим местам, «по камерам», как в немецкой казарме. Так хотел Хельцл, старый фельдфебель. В них аккуратными стопками лежали седла, нагрудные шлейки, уздечки, вожжи, петли, нашильники, шлеи, подбрюшники и другие ремни, мундштуки, стремена, поводки, кнуты, гужи, остановочные цепи, цепи на подбородок, крепежи, хомутины, подпруги, псалии, трензеля, шоры, головные упряжи в сборке и по частям, сумки, полотняные мешки, ведра и прочее. Смотреть на все это было одно удовольствие! В сборе оставались только упряжи для телег и конное снаряжение курьеров.