Русский бой на Любки - Страница 4

Сейчас это уже невозможно, потому что все дерутся в перчатках и защитах, но психологически бойцы остались прежними. И я их понимаю.

Однако, в какой-то миг количество мелких поражений перерастает допустимый уровень, и происходит качественный скачок, который разрушает твою самоуверенность. И ты вдруг понимаешь: сила — это хорошо, злость, наверное, тоже, но иногда надо и думать. И вот тогда начинается первый пересмотр жизни.

И завершается он грустным признанием: ты не так уж хорош, как хотелось бы, и как казалось в опьянении первых побед. Вообще, это ужасная, ужасно печальная и ужасно разрушительная мысль, что ты не самый лучший в мире… и что обязательно найдется кто-то, кто побьет тебя, а потом посмеется! Это бесит! Вначале. Но потом заставляет задуматься.

И вот тогда начинается другая жизнь.

Многие бойцы после этого начинают приспосабливаться, и пристраиваются к сильным сообществам. Например, к бандитским. И после этого, опьяненные теперь уже заемной силой, еще долго остаются в счастливом ослеплении, считая, что их жизненный путь верен. Это тоже проходит. Особенно резко, когда понимаешь, что в этом мире все предают и подставляют. Именно жажда верности и обида на поганый мир выносит некоторых из того мира. Остальные просто ломаются и становятся либо животными, либо зверями… Но это отчаяние от слабости.

Настоящий боец, обладающий силой, идет по жизни своим путем. Или создает собственное сообщество. Но с годами сила его уходит, и он заменяет ее хитростью и заемной силой сообществ. В основном, в виде связей с прежними людьми, которые он начинает все больше поддерживать, чтобы иметь влияние на окружающий его мир. Спортсмены оказываются обычно очень успешны в том, как заводить связи и поддерживать их. Это боевое искусство и замещает с годами собственно бои и соревнования.

Но что делать тому, кто чувствует, что еще не исчерпал свою охоту к бою, к изучению боевых искусств, и вообще, идет по жизни не как боец, а как воин?

Единственный выбор — разочароваться в жизни еще раз, и снова начать думать.

И вот тогда приходят настоящие вопросы.

К примеру: а зачем мне все это? Зачем я сражаюсь, зачем изнуряю себя упражнениями? Почему не могу успокоиться? И вообще, кто я?

Так приходит самопознание, приходит, как неизбежность пути воина.

И тогда, обозревая свой жизненный путь с высоты лет, ты видишь: путь бойца предшествует пути воина, и путь полководца, человека, собирающего свои сообщества или полки, тоже ему предшествует. И ты делаешь предположение: все бойцы однажды должны стать полководцами, а потом воинами. Но не всем хватает на это жизни. Но не в смысле времени — они же еще долго болтаются по миру ходячими мертвяками, — а в смысле жизненной силы.

Им просто не хватает жизненной силы, не хватает охоты жить и исследовать неведомое, чтобы дорасти до вопроса о собственной природе. Но это не страшно, потому что не в этом, так в одном из следующих воплощений этот вопрос все равно нагонит всех бойцов, нагонит и оглушит так, что поменяется все их мировоззрение…

Вот и для себя я исхожу из одного допущения: я могу терять мировоззрение любков, поскольку жизнь отвлекает и увлекает меня. Но если я не утеряю самопознание, оно обязательно выведет меня к истине, потому что любки, как говорили мне деды, отправившие учиться к Похане, естественно соответствуют природе человека. Иначе говоря, это единоборство без насилия над собой, а значит, текущее самым естественным путем, какой только свойственен человеку.

Правда, до такой естественности надо еще добраться. Вот почему у любошников были понятия о разных видах любков, соответствующих разным состояниям человека. Были любки людские, были земные…

Людские любки учитывают то, что биться тебе придется не с естественным человеком, а с человеком, в которого пролилось общество со всеми его сумасшествиями. И это очень непростой противник в силу его непредсказуемости.

Поэтому начинали изучать любки с любков земных, то есть с изучения того, как твое тело ведет себя естественно, преодолевая помехи, которые ставит на его пути земля.

В сущности, это есть изучение собственного разума. Но для нас сейчас важно подчеркнуть, что в земных любках мы изучаем, как проявляется наше я сквозь тело, разум и душу, а в людских — сквозь мышление и сумасшествия.

Чем важно и что дает самопознание в бою? Оно позволяет выходить победителем даже из тех боев, в которых ты проигрываешь. Это как поражение Петра под Нарвой. Тот не проиграл, кто не сдался. И если ты видишь битву шире, чем противник, ты используешь поражение для победы, ты извлечешь из него урок.

Самый широкий способ видеть битву — через самую высокую цель, какую ты только можешь себе представить. Просто попробуйте найти что-то выше, чем познание себя…

Упражнение это простое: скажите, ради чего вы хотите побеждать других. А сказав, задайте себе вопрос: зачем? И когда придет ответ, снова спросите себя: зачем? А когда придет ответ и на этот вопрос, спросите: а зачем это?

И так будет длиться, пока вы не поймете, что не понимаете сами себя…

Суть мировоззрения любков в том, чтобы научиться побеждать навсегда.

Это требование тоже понимается по-разному. Боец может посчитать, что победить навсегда можно убив — нет противника, нет проблемы. Правда, потом начинается кровная месть или муки совести, которые достанут тебя на смертном одре…

Можно посчитать, что побеждать навсегда можно, превращая противника в друга. Это описано в былинах, когда поединщики, не имеющие себе равных, наконец находят достойного противника, может быть, первого, с кем насладились искусством боя. И не убивают его, не побеждают, а вместо этого подымают с земли, уже поверженного, обнимают и предлагают побрататься…

Да вы и сами помните из детства и юности, как становились друзьями с тем, с кем подрались честно и красиво. И как вас начинали уважать, когда вы не струсили, а достойно прошли драку. Даже заклятые враги начинают уважать в таком случае. И чаще всего такие почестные битвы ведут к дружбе, тем самым, становясь победами навсегда.

Хотя чаще то, как мы побиваем других, ведет лишь к ненависти…

Но можно побеждать навсегда и через самопознание.

Это удается тогда, когда всё, что ты делаешь, оказывается исследованием и уроком. Я пятнадцать лет обучал любкам. И на каждом занятии я показывал, как можно побеждать, побеждать и побеждать, тем самым постоянно побеждая тех, кто приходил ко мне учиться. Внешне побеждая — ведь если противник кувырком летит на землю или начинает таять в твоих руках, как восковая свеча, это вполне можно оценить или распознать как победу.

Но никто из этих, условно говоря, побежденных, не уходил обиженным, и не чувствовал себя побежденным. Почему?

Потому что это всегда было лишь уроком. Честная схватка, но в рамках договора об обучении и самопознании. Честная в том смысле, что если мое движение не проходило, я никогда не старался добавить в него силы, додавить или обогнать за счет скорости. Я работаю в рамках той скорости и той силы, о которых договорились. И этого же требую от противника. Мы на равных.

И на равных я показываю, как можно обыгрывать его тело и его личность. Я всегда готов признать, что он ловчее меня. И мне нечему его учить. Но если мне удается обыграть на равных, человек с очевидностью видит какое-то свое несовершенство, которое теперь получает имя. И значит, может быть устранено. Вот его взяток — шажок к совершенству.

Иными словами, любки — это не для того, чтобы потешить свое тщеславие, швыряя неподготовленных или слабых. Любки — это для помощи тем, кто хочет познать себя, и это всегда подарок, несущий шаг к совершенству.

Его или моему.

Потому что, если мне не удается показать несовершенство другому, я нахожу место, где несовершенен сам. И это тоже подарок.

И это то, что я жду от приходящих ко мне.

Собственно говоря, это и есть основная плата, которую я жду от своей работы — помощь в моем самопознании. Самопознание позволяет увидеть поражение как несовершенство, которое удалось выявить. И чем ты ловчее, чем выше твое мастерство, тем это труднее. Вот почему с возрастом ты начинаешь гораздо больше ценить поражения, чем победы.